| Главная » Книги |
Огарев Николай Платонович - Стихотворения, Страница 14
Огарев Николай Платонович - Стихотворения;
Смолкает сна минутный бред,
Но долго ласки и томленья
Лежит на сердце мягкий след.
Так, замирая постепенно,
Исполнен счастия и мук, -
Струны внезапно потрясенной
Трепещет долго тихий звук,
* * *
Труп ребенка, весь разбитый,
В ночь был брошен. Ночь темна,
Но злодейство плохо скрыто,
И убийца найдена.
Бледнолицая малютка
С перепуганным лицом,
Как-то вздрагивая жутко,
Появилась пред судом.
Ветхо рубище худое,
В дырьях обувь на ногах,
Грязно тело молодое
И мозоли на руках.
Выраженье взглядов мутных
Полно дикости. В речах,
Неразборчивых и смутных,
Слышен только детский страх.
Кто она? - она не знала,
Кто отец ей, кто ей мать;
Всякий сброд в вертеп подвала
Приходил к ним ночевать.
Кто сгубил ее? Давно ли? -
Неизвестно ей: царил
Ночью мрак у них, и с воли
Разный люд к ним приходил.
Как на грех она решилась? -
Ночью плохо стало ей,
А поутру приходилось
На завод идти скорей...
Еле слышные ответы
Разобрать подчас нельзя,
И не верится, что это -
Мать, убившая дитя!
А отец? Забитый рано
Горем, фабрикой, вином -
Разве знает он, что спьяна
Стал кому-то он отцом?
<1859-1860>
ЛИЗЕ
Дитя мое, тебя увозят вдаль...
Куда? Зачем? Что сделалось такое?
Зачем еще тяжелую печаль
Мне вносит в жизнь безумие людское?
Я так был рад, когда родилась ты!..
Чуть брезжил день... И детские черты,
И эта ночь, и это рассветанье -
Все врезалось в мое воспоминанье.
Вот скоро год слежу я за тобой -
Как ты растешь, как стала улыбаться,
Как ищет слов неясный лепет твой
И стала мысль неясно пробиваться...
И есть чутье в сердечной глубине:
Ручонками ты тянешься ко мне
И чувствуешь невольно вдохновенно,
Что я тот друг, чья ласка неизменна.
И страшно мне: ну! будешь ты больна?..
Не я тебя утешу в час недуга...
Ну! ты умрешь?.. Нет! это призрак сна,
Безумный бред ненужного испуга...
Ты вырастешь! - Но нежный возраст твой,
Дитя мое, взлелеется не мной,
Не я вдохну тебе, целуя руки,
Ни первых слов, ни первых песен звуки.
Не я возьмусь при раннем блеске дня
Иль в лунный час спокойного мерцанья
Тебя учить, безмолвие храня,
Глубокому восторгу созерцанья.
Не я скажу, - как в книге мысль сама
Из букв сложилась в летопись ума,
Не я внушу порыв души свободный
К святой любви и жертве благородный.
И страшно мне: в мой передсмертный час
Не явится ко мне твой образ милый;
Улыбка уст и ясность детских глаз
Мелькнут, как скорбь, по памяти унылой...
Но решено: тебя увозят вдаль...
Дитя мое, я утаю печаль
И детского спокойствия незнанья
Не возмущу тревогою страданья.
<1860, май>
ОТРЫВКИ
День за день - робко - шаг за шаг,
Как тени скользкие во мрак
Иль как неверные преданья,
Теряются воспоминанья,
Бледнеют прошлого черты...
Всю жизнь мне кажется, что ты -
Напрасный мученик движенья,
Скиталец в даль без возвращенья,
Выходишь из дому, где жил,
И кто-то там тебя любил,
Ты тоже сам любил кого-то,
И ты ль кого, тебя ли кто-то
С бездушьем детским оскорбил.
Тая любовь, скрывая муку,
Пожал ты грустно чью-то руку
И вышел медленной стопой...
Дверь затворилась за тобой.
Ты проходил по длинной зале,
Лежал в печальной полумгле
Мертвец знакомый на столе,
И ты шаги направил дале,
В последний раз с немой тоской
Ему кивнувши головой.
И шел ты длинным коридором,
Глядя на выход робким взором,
И с длинной лестницы спустясь,
Внутри дрожа, рукой тревожной
Последней двери ключ надежной
Ты повернул в последний раз,
И дверь, отхлынув, заперлась.
Один стоял ты середь ночи,
Светил фонарь надстолбный в очи,
И долго тень твоей спины
Не отрывалась от стены.
Когда ж последние ступени
Того заветного крыльца
Сошел ты тихо до конца, -
Дрожали слабые колени.
Вдоль улицы в безлюдный час
Ты шел уныло, бесприютно,
Глядел назад ежеминутно,
Глядел назад, и каждый раз
Фонарь бледнел, потом погас,
Еще виднелся ночью томной
Высокий дом, как призрак темный,
И он исчез в далекой мгле,
Как гроб в наваленной земле.
И новый день с иной страною...
Другие люди, новый дом, -
Опять любовь и горе в нем,
И снова в путь, - и за собою
Ты видишь, как, едва горя,
Бледнеет пламя фонаря.
И что ж осталось от скитанья,
Где, повторяясь шаг за шаг,
Уходят вспять воспоминанья,
Как тени скользкие во мрак?
Глухая боль сердечной раны
Да жизни сказочные планы...
<1861-1862>
РАЗВРАТНЫЕ МЫСЛИ
Когда идет по стогнам града,
Полустыдясь, полушутя,
Красавица - почти дитя -
С святой безоблачностью взгляда, -
На свежесть уст, на блеск лица,
На образ девственный и стройный
Гляжу с любовию отца,
Благоговейно и спокойно.
Когда ж случится увидать
Черты поблеклые вдовицы,
Полупониклые ресницы
И взор, где крадется, как тать,
Сквозь усталь жизни, жар томлений,
Неутомимых вожделений, -
Мутятся помыслы мои,
Глава горит, и сердце бьется,
И страсть несытая в крови,
Огнем и холодом мятется.
<1861-1862>
* * *
Выпьем, что ли, Ваня,
С холоду да с горя,
Говорят, что пьяным
По колено море.
Стар теперь я, Ваня,
Борода седая,
А судьба все та же -
Злая да лихая.
Дочь Антона вышла
Замуж за другого,
Ну! и я женился -
Живо да здорово.
Деток целых трое,
Схоронил старушку,
А поправить нечем
Скверную избушку.
Говорят, мы вольны,
Только царь нам дядька, -
А оброк все тот же, -
Что ни поп, то батька!
<1862-1863>
НАСТОЯЩЕЕ И ДУМЫ
(Письма к Герцену)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Отвыкли мы от философских тем,
В поэзии бракуют их совсем -
И Анненков, и Гегель, и другие
Философы помельче, небольшие.
В поэзии им образы нужны -
А вот поставь, хоть ради новизны,
Леонтьева с Катковым на картину,
Все ж образ их пойдет за образину.
Пишу к тебе - зачем, не знаю сам,
Не знаю, что в стихах я передам -
Раздумие и мысли, взгляд и нечто
Иль образы... Ну!.. Да о чем бишь речь-то?
О критиках... Бог с ними, милый мой!
Пишу к тебе, чтоб тайную тревогу
Исканьем рифм рассеять понемногу
И как-нибудь над рифмою тугой
Слегка вздремнуть, поникнув головой.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Ночь. Город спит, насилу удосужась...
Все тихо, так - что даже без причин
Таинственный охватывал бы ужас...
Но в сердце нет мистических пружин,
Мой ужас прост: мое дитя больное
В соседней комнате. Малейший звук
Я слушаю сквозь веянье ночное,
И жду беды, и чувствую испуг.
Жизнь или смерть?.. Поди, решай загадку -
Куда природа выпрет лихорадку!
Природа - мать!.. пожалуй, что и мать,
Но с сердцем мачехи... засмейся сразу,
И у меня наткнувшися на фразу!..
Но я хотел совсем не то сказать:
Природа (иль - по-древнему - натура) -
Ни мать, ни мачеха, а просто дура.
Родит себе и рушит наповал,
И все равно ей - смерть или родины;
А человек в ней цели отыскал
И умные последствия причины...
Увы! в ней все ни глупо, ни умно,
А просто так у ней заведено.
Сижу и слушаю... вот два пробило...
Чу! кашляет... Иду я в тишине
На цыпочках, чтобы неслышно было...
Дитя мое! Все тело, как в огне,
И мечется, и тяжело дыханье...
Еще вчера она приснилась мне -
Обнять меня хотела на прощанье,
А губы у нее - смотрю - черны
И кровию запекшейся полны...
Меня так разом обдал пот холодный,
И сон с тех пор пугает безотходно.
Воды тебе? Испей, дитя мое!
Приляг опять, дай я тебя прикрою,
А завтра будь здоровою такою,
Я расскажу про прежнее житье...
Она глядит, но, видно, не узнала,
Заплакала в бреду, и закричала,
И снова спит, и дышит тяжело.
А голос был так раздирающ, тонок,
Что жалостью всю душу мне свело,
Как будто всем хотел сказать ребенок:
"Простите мне! Не виновата я!
За что же вы так душите меня!"
Беспомощно стою я у кроватки...
Беспомощно!.. Гляди себе и жди,
Хоть разорвись с усилий на догадки, -
Не будешь знать, что выйдет впереди,
И не найдешь ты средства на спасенье.
Сам медик мне сказал свое решенье:
"Болезнь должна иметь благой исход,
Но может взять и скверный поворот..."
И истиной, наукою добытой,
Был горд сей муж, в науке знаменитый.
Беспомощно!.. Как в этом слове, друг,
Вся жизнь сама сказалась неподдельно!
Как ясен мне весь заповедный круг
Ненужности, бессильной и бесцельной.
Стою, молчу и мыслю про себя:
Вчера глядел, любуясь и любя,
На глазки светлые, на ясный лобик!
А завтра вот пойду готовить гробик.
И снова жизнь потянется пуста,
В напеве недостанет звука,
Внутри тоска, кругом тупая скука...
Не в первый раз развеется мечта,
Не в первый раз переживать утраты,
Шесть тысяч лет все люди мрут да мрут,
А с похорон - поплачут и живут.
Переживу и я... На благо общее отдам мой
Да, сверх того, и умиранье больно...
Тушу свечу! На этот раз довольно...
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Сегодня ей заметно лучше стало...
А я, мой друг, сегодня плакал. Да!
Меня сегодня хуже, чем когда
Беспомощность другая добивала,
Отчаянье безвыходной борьбы,
Ношенье кар заслуженной судьбы,
Сухая боль бесплодного томленья
Без ласки внутренней, без умиленья.
Когда взошел я к дочери больной,
Вдруг вижу - мать в порыве раздраженья
На нянюшку. Неловкою рукой
Давала пить ребенку и водой
Позалила (случайно, без сомненья)...
Забыто все - и как беде помочь,
И что нельзя пугать больную дочь;
Забыта скорбь и, может, близость гроба,
Над всем всплыла одна сухая злоба.
Я был объят каким-то духом тьмы,
Мне дикий вид и речи были гадки,
Я вышел вон безумно, без оглядки,
Как будто б я спасался от чумы.
Бежал, бежал, забыл мою больную,
Мой тайный страх, мою печаль иную...
О! отчего я не имею сил,
Ни сил на власть, ни сил на убежденье,
На вкрадчивость сердечного моленья,
Я много бед еще бы отвратил...
Я, страстно эту женщину спасая,
Сказал бы ей, из глубины вз 
| |
| Просмотров: 456 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры