Никитенко Александр Васильевич - Дневник. Том 2

ервый шаг к низведению России с ее политической степени. Правительство лишится последнего престижа, и тогда трудно решить, к какому хаосу внутреннему можем мы прийти. Разумеется, врагам нашим этого и хочется.

  

   8 апреля 1863 года, понедельник

   В университете заседание в факультете по поводу диссертации Бильбасова.

   Нас собралось человек восемь. Толки на тему: будет ли у нас война? Я развил ту мысль, что это совершенно зависит от нашего поведения: если мы с твердостью покажем Европе, что не желаем, но и не боимся войны, и выразим полную к ней готовность, то Европа не начнет ее.

   Боже сохрани правительство от уступок, противных чести и безопасности России. Национальное чувство начинает повсюду, здесь и в губерниях, сильно возбуждаться. Если <...> Наполеон высказался так, что под гнетом общественного мнения он может нарушить союз дружбы с Россией, то Александр может ему ответить, что под гнетом всеобщей ненависти и негодования своего народа к чужому вмешательству он не ручается за то, что этот народ в состоянии наделать. Европа не может желать такой войны, какая грозит возникнуть из-за вмешательства Наполеона, и потому легко может случиться, что то общественное мнение, на которое Наполеон опирается, не будет за него, а против него. Империя - это война, беспощадная вечная война, что всякий увидит. Наполеонова династия может, как червь, жить и питаться только трупами. Вот десять лет с тех пор, как этот узурпатор распоряжается в Европе, - она не слагает с себя оружия. Это не может же продолжаться всегда. Может быть, в случае войны, племяннику, как и дяде, придется разбиться вдребезги об этот колосс, который они называют варварским народом.

  

   9 апреля 1863 года, вторник

   Похороны корнета Ремера, убитого в сражении с мятежниками недалеко от Варшавы, 2 апреля. Вынос был из церкви Симеона. Стечение народа огромное. Из императорской фамилии присутствовали тут наследник и Николай Николаевич. Вообще оказаны достойные почести этому молодому храброму офицеру, положившему живот свой за родину.

   В воскресенье на площади у Зимнего дворца была огромная манифестация. Несметные толпы народа собрались перед балконом, выходящим к Адмиралтейству, и подняли страшное "ура", так что государь показался, наконец, на балконе. Толпы встретили его с неописанным восторгом. Народ просил показаться также царицу. Она явилась на балконе - тот же восторг и радостные клики.

   Во время концерта в пользу инвалидов государь был принят также с необыкновенным восторгом. Музыканты, между прочим, принуждены были четыре раза повторить гимн: "Боже, царя храни".

   Обо всем этом либеральные петербургские газеты хранят глубокое молчание. На то они либеральные, чтобы быте бесчувственными к народным чувствам.

  

   10 апреля 1863 года, среда

   Весь праздник была удивительная, неслыханная у нас погода. Солнце блистало на небе во всей красе своей; тепло, а на солнечной стороне даже очень жарко. С воскресенья начало немножко хмуриться и позывать на дождь; однако дождя не было, и вот сегодня в восьмом часу утра уже 8R тепла.

   Если уж пошло на то, так Россия нужнее для человечества, чем Польша.

   Одни те народы могут служить человечеству, которые еще не прожили всего капитала своих нравственных сил, а Польша, кажется, уже это сделала. У России же есть будущность. Мы воспитаны в суровой школе. Но зато мы и способны что-нибудь сделать. Нас упрекают могуществом нашим, как преступлением. Но разве мы украли наше могущество? Мы добыли его терпением и кровью нашею.

  

   12 апреля 1863 года, пятница

   Неумеренное чтение пустых книг, как, например, романов, имеет расслабляющее свойство. Действие его то же, как действие питья, ленивого лежанья на диване или праздного шатанья по улицам.

  

   13 апреля 1863 года, суббота

   Грозные и зловещие предзнаменования становятся все сильнее и сильнее. Все почти уверены в неизбежности войны. Между тем в правительственных сферах, по-видимому, все спокойно, незаметно никакого особенного движения. Что это - инерция или уверенность в своих силах? Последнее-то едва ли уместно. Нет сомнения, что мы в большой опасности. Мы недостаточно вооружены. У нас нет ни способных генералов, ни способных государственных людей.

  

   14 апреля 1863 года, воскресенье

   Мрачнее и мрачнее. Многие находят, что наше положение очень опасно. В народе, правда, пробуждается сильный патриотизм, но средства наши слабы в сравнении со средствами неприятеля или неприятелей. Войско наше храбро, но так ли хорошо оно вооружено и обучено, как войско, например, французское? Кронштадт худо укреплен. У нас нет панцирных судов. Начальство морское после Крымской войны мало заботилось о флоте. Есть ли у нас нарезные пушки и много ли их? Финансы наши в крайнем упадке.

  

   15 апреля 1863 года, понедельник

   Снег. Тепла два градуса, ужасная слякоть. Толки, бесконечные толки о том: будет ли или не будет война? Я постоянно повторяю одну мысль, что возможность войны много зависит от нашего поведения, то есть от той энергии, с какою мы будем показывать, что мы войны не желаем, но и не боимся ее. Впрочем, не слишком ли далеко зашел Наполеон, чтобы возвратиться назад? И не слишком ли велики интересы Англии и других держав, чтобы втянуть его в войну, которая может кончиться одним из двух: ослаблением его или России. В таком случае, разумеется, война неизбежна.

   Настроение умов у нас, мне кажется, хорошо: нет самохвальства, которым мы часто отличались, но нет и уныния, хотя все сознают, что воина предстоит трудная и нам угрожают большие опасности. Как-то все понимают, что здесь дело идет о том, чтобы быть или не быть.

  

   16 апреля 1863 года, вторник

   Второй раз получил от инспектора Римско-католической академии извещение, что лекций по моему предмету не будет...

  

   17 апреля 1863 года, среда

   Восемь часов вечера. Сейчас принесли указ об отмене телесных наказаний. Это составит эпоху в истории русского народа.

   Вечером иллюминация. Невский проспект буквально был залит народом и экипажами. Я дошел кое-как или, лучше сказать, донесен был толпою до Думы; далее идти было невозможно: сплошная стена народа, еле-еле подвигавшаяся вперед, и страшная теснота вокруг заставили меня решительно возвратиться вспять. Я все думал, не поедет ли государь, - мне хотелось дождаться его. Но было уже десять часов, а его не было.

   Иллюминация была блистательная. Особенно хорошо были иллюминованы дома Бенардаки, Кокорева, Гостиный двор, Дума и проч. В трех местах гремела музыка. В народе соблюдался удивительный порядок и благопристойность. Вмешательства полиции ни малейшего. Пьяных я не видал ни одного.

  

   18 апреля 1863 года, четверг

   Множество адресов от разных сословий с изъявлением патриотических чувств. Замечателен адрес старообрядцев:

   Слава Богу! Речь государя к депутациям превосходна: спокойствие, умеренность и твердость. В Европе увидят, что новая война с Россией не будет похожа на Крымскую.

   Говорили об адресе финляндцев, но в печати его нет. Жаль, если это только слух. Швеция вооружается не на шутку, грозя отнять у нас Финляндию и чуть ли не Петербург.

  

   19 апреля 1863 года, пятница

   Из адресов едва ли не самый лучший - старообрядцев и самый неудачный - Московского университета.

   В Москве 17-го был невыразимый народный энтузиазм. Народ потребовал, чтобы молебен был отслужен на площади против окон тех комнат дворца, где родился государь. Народ пал на колени и молился за Россию и государя с глубоким чувством. Очевидцы говорят, что это было зрелище великолепное и трогательное.

   Вечером 17-го здесь в театре происходила также манифестация. Играли "Жизнь за царя". Тут не было конца восторженным кликам, рукоплесканиям. В театре, между прочим, был английский курьер, накануне приехавший с депешами к своему послу. Он был изумлен выражением всеобщего восторга, который не должен бы удивить англичанина, и сказал, что он будет бояться рассказывать об этом в Лондоне, потому что там этому не поверят.

  

   20 апреля 1863 года, суббота

   Заседание в Академии...

   В Академии то же и то же: ловля мух и комаров. Адрес здешних старообрядцев очень хорош. Зато Московский университет отличился каким-то школярным витийством.

  

   22 апреля 1863 года, понедельник

   Поутру ездил в Смольный монастырь поздравить Леонтьеву с ее 25-летием службы. Она была тронута этою вежливостью и просила меня на вечер. Вечер был очень оживлен. Тут встретил я многих из моих смольных слушательниц, от которых наслушался множество любезностей и воспоминаний. Ведь то была, в самом деле, моя лирическая эпоха, и промелькнуло много приятных дней в кругу этих развитых, милых, неиспорченных женских существ. Я воротился домой во втором часу.

  

   23 апреля 1863 года, вторник

   От 7 градусов тепла погода перешла к жару. В Летнем саду земля опушается травкою, на кустарниках начинают пробиваться листья, но большие деревья, как опытнейшие, стоят угрюмо, обнаженные, как бы боясь довериться ненадежной здешней весне.

   Возрождаются некоторые надежды на мир. Замечательна, между прочим, сегодняшняя телеграмма, извещающая, что шведский сейм решительно отвергнул всякую мысль о помощи Польше.

  

   24 апреля 1863 года, среда

   Я за литературу готов стоять, но еще более за общество.

  

   25 апреля 1863 года, четверг

   Всеобщее негодование на слабость нашего управления в Варшаве. В самом деле, город на военном положении, а там, как и во всей Польше, главная правительственная власть в руках революционного комитета. Что за нелепость! Полиция состоит из поляков. Русский элемент совершенно подавлен. Все русские терпят неслыханные оскорбления перед глазами великого князя Константина Николаевича. А главное, по причине совершенного бессилия нашего правительства восстание затягивается более и более и дает Европе повод вмешиваться.

   Крестьяне в Динабургском уезде сами решились расправиться с бунтующими помещиками. В имении Платера они наделали пропасть беспорядков. Те же стремления обнаруживаются и в других западных губерниях. Да что же и делать крестьянам? Их душит революционный комитет, а правительство не оказывает им защиты.

   Самарское дворянство постановило приговор: вызвать из-за границы, и особенно из Парижа, наших путешественников, которые терпят там всяческие оскорбления русского имени и все-таки продолжают там жить.

   Встретил у католической церкви похороны митрополита Жилинского, который на днях умер.

   Вечером был Сухомлинов, который едет в Малороссию, по поручению министра, собирать какие-то сведения.

  

   26 апреля 1863 года, пятница

   Польские студенты и гимназисты сожгли Горыгорецкое училище, перерезав прежде инвалидную команду.

   В Варшаве царствует совершенная анархия. Если есть там тень порядка, то ею обязаны мы революционному комитету, а никак не нашему правительству, которое, однако, держит город в осадном положении. Полиция там состоит из поляков.

   Против варшавского управления общее негодование.

   Теперь знакомые не спрашивают при встрече друг друга: здоровы ли вы? - а: война или мир?

   Назимова, говорят, заменяют Муравьевым-Карским.

  

   27 апреля 1863 года, суббота

   Претензии человека - претензии полубога, если не Бога, а судьба его такая же, как последнего червя. Не странно ли это?

   Заседание в Академии и факультетском собрании. Говорят о странном адресе войска Донского. Они собирались в числе сорока полков, снарядились совершенно на бой и выступили к пределам своей земли, послав всеподданнейше представить государю, что они готовы: куда он повелит им идти?

  

   28 апреля 1863 года, воскресенье

   Зашел к Княжевичу. Там услышал весьма неприятную новость, что наших наголову разбили поляки. Нашими начальствовал Витгенштейн.

   Между кадетами какого-то корпуса открыли несколько человек, которые приготовляли порох для поляков.

   В Витебской губернии разграблена казенная почта.

   Это была огромная ошибка, что Константин Николаевич позволил полякам безнаказанно оскорблять русских - кидать в них грязью, даже плевать на солдат и офицеров. Это, конечно, заставило общественное мнение в Европе сильно усомниться в праве нашем на Польшу, в праве, не только не защищаемом, но явно нами самими не признаваемом. А с другой стороны, оно придало полякам бодрости, самоуверенности; нам же всем показало крайнюю слабость нашего правительства и утвердило в мысли, что нечего рассчитывать на его благоразумие и силу.

  

   30 апреля 1863 года, вторник

   Разрешил давно и неприятно занимавшее меня недоумение. Пребывание мое в Римско-католической академии, по нынешним обстоятельствам, с каждым днем становилось для меня тяжелее, фальшивее. Не то чтобы в слушателях или начальстве я встретил что-нибудь неприязненное себе или русскому элементу: напротив, я лично продолжал пользоваться, как и во все время моей службы, отличным расположением тех и другого. Что касается до русского элемента, то, по крайней мере наружно, ни одним словом, ни мановением, так сказать, никто из них тоже не выразил ничего враждебного. Что же там происходит у них в сердцах - я не имею ни права, ни возможности знать этого и допытываться. Но все-таки отношения наши не могли не быть странными? - тем более что по конкордату ни один православный-преподаватель не должен быть в академии. Я оставался там один и был удерживаем, так сказать, насильно самими академистами, которые не раз на мои просьбы уволить меня отвечали мне самыми жаркими просьбами не оставлять их. Между тем на днях я два раза получил от инспектора извещение, что лекций моих в такой-то день не будет. Потом я раза три сам не пошел на лекцию. Я хотел спросить совета у директора департамента иностранных исповеданий графа Сиверса. Но этот не захотел меня принять, когда я два раза к нему приходил. Что мне оставалось делать? Подать прямо в отставку я считал неловким. Я придумал написать инспектору следующее письмо:

   "По не зависящим от меня причинам и, к сожалению моему, не мог читать уже несколько раз лекций в Римско-католической академии. Наступившие за сим экзамены в университете для студентов, допущенных к ним по закрытии последнего, и усиление испытаний для домашних учителей и учительниц делают для меня совершенно невозможным в в настоящее время посвящать труды мои академии. Дабы такая остановка не причинила для последней какого-либо неудобства, я честь имею уведомить вас, милостивый государь, о вышесказанном, с тем, что не признает ли начальство академии полезным возложить преподавание русской словесности вместо меня на кого-либо другого".

   Это письмо я сегодня и отправил к инспектору Вожинскому.

  

   1 мая 1863 года, среда

   Весь почти апрель был очень хорош: тепло и солнце. Вот и май, и начало его также хорошо. Деревья видимо начинают опушаться молодою зеленью, даже большие начинают понемножку выходить из скептического положения и больше доверять ласковой улыбке солнца. Что будет дальше и не заплатится ли нам за это в конце мая или в июне чем-нибудь вроде 7 градусов тепла или страшного северо-восточного дуновения - это мы после узнаем, а теперь что хорошо, то хорошо. А у нас еще нет и помина о даче.

  

   2 мая 1863 года, четверг

   Заседание в Академии, экзамены гувернанток. Вечером заседание факультета у попечителя для извещения о предстоящем открытии университета. Я, кажется, пока остаюсь.

   Весы, по-видимому, склоняются на мир. Англия и Франция, особенно последняя, сильно смягчили тон своих настояний. Россель объявил в парламенте, что войны не будет. Швеция, получив от Финляндии объявление, что та вовсе не желает отложения от России, дала знать, что она не имеет повода к войне.

  

   3 мая 1863 года, пятница

   Заседание в Академии наук. Тут же заседание в комиссии для присуждения Уваровских премий. Я читал мой отчет о двух комедиях, из которых присуживал премию комедии Островского "Грех да беда на кого не живет". Другие члены комиссии, не знаю почему, кажется, не хотели дать ему премии.

   Майков вечером читал у меня свою пьесу "Смерть Люция". Вещь истинно прекрасная.

  

   4 мая 1863 года, суббота

   Что же такое жизнь, когда лучшая из добродетелей есть презрение жизни, а учение, проповедующее презрение, это есть высшая степень мудрости.

   Я не знаю, в жизни и судьбе человеческой есть что-то столь непрочное, что кажется невозможным считать их за что-нибудь серьезное. Право, все похоже на обман, иллюзию, на фантасмагорию. Существенная сторона жизни дает себя чувствовать только страданиями, и потому-то первый закон для всего живущего и самое решительное из его стремлений есть избегать страданий.

   Человек постоянно опасается человека. Между умными людьми эти опасения особенно обыкновенны. Каждый из них очень хорошо знает и лживость другого и способность его вредить или гадить ближнему.

   Обмануть вовсе не считается стыдным: стыдно быть обманутым. Первое всегда считается признаком ума, ловкости; второе означает воронью простоту, тупость, слабоумие.

   Сколько раз я был наказан за пренебрежение предосторожностью в обращении с людьми!..

   Человек одарен особенною способностью запутывать и усложнять самые простые вещи. Иному хочется показаться во что бы то ни было умнее других, и он, как говорится, из кожи лезет в изобретении разных утонченностей, соображений, воззрений и проч.

  

   5 мая 1863 года, воскресенье

   Главное, многому, что считается важным, не должно придавать важности.

   У ректора Римско-католической академии епископа Берестневича, который на днях приезжал ко мне и не застал меня дома. Он самым убедительным образом просил меня не покидать академии.

   Все еще колеблются политические дела между миром и войною. Восстание не только не прекращается, но фанатизм поляков, кажется, возрастает. Многого публика ожидает от Муравьева, назначенного на место Назимова.

   Великим князем продолжают быть сильно недовольны.

  

   6 мая 1863 года, понедельник

   Опять тревоги, сомнения, беспокойства. Меньше и меньше обращать внимания на весь этот вздор, которому значение дается единственно нашим малодушием в подрыв нравственной свободе.

  

   10 мая 1863 года, пятница

   Неудачная попытка отыскать дачу. Все или заняты (на Аптекарском острове), или непомерных цен.

   Николай Николаевич Кологривов неожиданно из Парижа. Он говорит, что там вовсе нет никаких оскорблений русским, что журналы ругают нас, но живущие в Париже не терпят ничего похожего на оскорбление. В обществе там сочувствуют полякам, о которых они не имеют ни малейшего понятия, равно как и о России, и только.

  

   13 мая 1863 года, понедельник

   К какому-то отставному действительному статскому советнику Гордиенко ночью на даче за Лесным Корпусом в окошко влез кто-то с кинжалом и с пистолетом в руках, и когда хозяин проснулся и бросился на разбойника, то последний нанес ему 11 ран кинжалом; пистолет хозяин успел выбить у него из рук. Умы в настоящую минуту так настроены против поляков, что и в этом ночном разбое видят дело рук польских повстанцев.

   Ездил смотреть дачу на Аптекарском острове, в Аптекарской улице, дом Миллер. Дача недурна, и окрестности чисты и зелены, хотя довольно пустынны. Все бы ничего, но дорого - 300 рублей. Но придется нанять. У меня собственно как-то очень охладело влечение к здешней так называемой природе, так называемому лету и к так называемым дачам; но пусть семья не лишается некоторого удобства и удовольствия, пока я в силах им доставить это.

  

   14 мая 1863 года, вторник

   Нестроение, путаница, всеобщая тревожность усиливается день ото дня. В Москве, говорят, сильное волнение по случаю каких-то манифестаций со стороны революционного варшавского комитета. По всей России возмутительные прокламации летают тучами и иногда производят даже желаемое действие, как, например, в Пензенской губернии, откуда на днях князю Оболенскому писали, что крестьяне, прочитав прокламацию о какой-то новой неслыханной, обещаемой им, воле, об отдаче им всей земли и проч., отказались платить оброк, работать на помещика и даже на себя. В Казани какой-то бежавший студент произвел настоящий бунт между студентами и другими отчаянными либералами и пр. и пр. В Петербурге тоже никто не надеется на безопасность в течение лета.

   Что же правительство? Ничего. Никакой энергии, никакой предусмотрительности, никаких мер, выходящих из обыкновенной полицейской рутины и соответствующих чрезвычайности обстоятельств. Все это видят, все на это негодуют.

  

   15 мая 1863 года, среда

   Сильное раздумье насчет дачи. Хорошо ли, благоразумно ли при этой сумятице и отсутствии безопасности разбиваться на два жилища. Здесь могут обокрасть, а там могут на безлюдье, .особенно в августе, забраться в комнаты.

  

   16 мая 1863 года, четверг

   В 103 номере "Московских ведомостей" помещена весьма сильная статья об унижении, которое терпит Россия со стороны европейских держав, и о том, как ей необходимы действительные и неотлагательные меры усиления и организования своих защитительных сил. Приводится мысль, возбужденная в Москве, об образовании городового ополчения для охранения внутренней безопасности. Надобно всячески будить правительство и пользоваться одушевлением народа.

  

   17 мая 1863 года, пятница

   В конце концов, однако, в этом хаосе мнений и понятий надобно мужественно и твердо держаться начала, которое корнями вросло в твое сердце и с которым согласны все выводы твоего ума. А там пусть будет что будет.

   Говорят, мы живем в переходное время. Каждый век есть переходное время. Дело в том, чтобы жить и действовать, - результаты же складываются всегда не так, как думают живущие и действующие. Идти слепо за потоком времени так же глупо, как и противодействовать ему во всем. Всему существующему грозит разрушение. Но существующее не должно уступать своих прав без боя. Его права состоят в том, что оно существует. Это я и хотел, между прочим, выразить в статье моей "Молодое поколение".

  

   18 мая 1863 года, суббота

   У графа Сиверса. О Римско-католической академии. Граф просил меня не оставлять академии, что, впрочем, и было уже мною решено после объяснения с епископом-ректором. Я долгом счел засвидетельствовать, что в продолжение моей 22-летней службы в этой академии я не заметил ни в воспитанниках, ни в служащих ничего враждебного против России. Мои личные отношения с ними были всегда самые лучшие.

  

   19 мая 1863 года, воскресенье

   Диспут Бильбасова на магистерскую степень. Магистрант защищался очень хорошо. Посетители все почти были студенты. Сторонних очень мало.

  

   21 мая 1863 года, вторник

   Заседание в факультете. Принято пока мнение Куторги о неразделении факультета и другом способе специализиро-вания учебных занятий, - говорю "пока", потому что окончательное обсуждение этого вопроса еще будет.

   Встретился с Ф.И.Тютчевым.

   - Война или мир?

   - Война, без всякого сомнения, - отвечал он. А он имеет случаи кое-что знать о подобных вещах и при дворе и в министерстве. [Тютчев был председателем петербургского комитета иностранной цензуры.]

   Встретил также Малеина, ныне управляющего департаментом в министерстве иностранных дел.

   - Война или мир?

   - Война, без малейшего сомнения, - отвечал он.

  

   22 мая 1863 года, среда

   Какая щедрость природы - отпустила нам тепла на 7R.

   Мы имеем весьма важное преимущество перед нападающими на нас - преимущество обороны. Нам не нужно одерживать побед; нам надобно только стойко и успешно обороняться. Отбить врага, оттолкнуть его от себя и удержаться в своей позиции - будет великою для нас победою.

   Пока ты не приобретешь достаточно силы, чтобы довольствоваться самим собою, во всем опираться только на самого себя, до тех пор ты совершенно ничего не сделал для своей нравственной безопасности, свободы и чести.

   Все имеющее на нас извне влияние получает значение и силу только от нашей нравственной слабости.

   Привычка предполагать из возможного всегда худшее до того срослась со мною, что она даже не беспокоит меня, Иногда мне случалось счастливо в этом обманываться. Но тогда эту случайность я принимал как сюрприз, как подарок, и оттого мне не было хуже. Если же мои опасения сбывались, то я имел ту выгоду, что не был застигнут врасплох, и хотя зло от того не переставало быть злом, но как-то утешительно для самолюбия видеть, что нас не поймали на легковерии, что нас, как говорится, не успели надуть.

  

   23 мая 1863 года, четверг

   Чему научает знание жизни? Не слишком доверять жизни. Чему научает знание людей? Не слишком доверять людям. Чему научает вообще знание? Не слишком доверять знанию.

   Экзамен из философии в университете. Жалчайшая философия, то есть логика и психология. Жалчайший экзамен. Студенты ничего не смыслят. Профессор Полисадов прйтворяется, будто он что-нибудь знает, и ставит им по "четыре", чем они очень недовольны и просят о "пяти". После я экзаменовал девиц.

   Вечером был француз из Саверна с поклоном от Шаля. Он третьего дня приехал сюда, уверяет, что войны не будет. Не знаю, на чем он это основывает. Он, впрочем, не любитель Польши и революции, любит Россию, по словам его, и говорит хорошо по-русски. Зовут его Сеговиц.

  

   24 мая 1863 года, пятница

   Объяснение с Деляновым по поводу экзамена на звание гувернанток. Очень глупо. Объяснение с моей стороны было неполное, хотя и сильное.

  

   25 мая 1863 года, суббота

   Ниспровержение верований и основных нравственных истин, составляющих главные отличительные черты нашего времени, могут ли ручаться за установление новых, лучших? Дело не в том, что такие-то верования и такие-то истины уничтожаются, а в том, что уничтожаются вообще какие бы то ни было верования и истины, то есть уничтожается самый принцип, а не проявления его. Тут нет уже речи о замене одних другими, а о конечном разрушении. Скептицизм и материализм делают громадные успехи: все хотят заменить социальными отношениями без пособия нравственных условий и начал. Условия эти и начала подчиняются социальным, а не наоборот.

  

   26 мая 1863 года, воскресенье

   Философские исследования о литературе.

   Поляки совершают неслыханные варварства над русскими пленными. На днях сюда привезли солдата, попавшего к ним в руки, а потом как-то спасшегося: у него отрезаны нос, уши, язык, губы. Что ж это такое? Люди ли это? Но что говорить о людях? Какой зверь может сравниться с человеком в изобретении зла и мерзостей? Случаи, подобные тому, о котором я сейчас сказал, не один, не два, их сотни. С одних они сдирали с живых кожу и выворачивали на груди, наподобие мундирных отворотов; других зарывали живых в землю и пр. Своих они тоже мучают и вешают, если не найдут в них готовности пристать к бунту. Всего лучше, что в Европе все эти ужасы приписываются русским, поляки же там называются героями, святыми и пр. и пр.

   Слабость характера вызывает и поощряет насилие.

   Самообладание, укрощение себя.

  

   27 мая 1863 года, понедельник

   Разлад между мыслию и жизнию - вот откуда происходит большая часть наших бедствий и всяческих нестроений. Мысль всегда стремится к идеалу - не к тому, что есть, а к тому, что может и что должно быть; действительность никак этому не покоряется. Мысль, насилующая действительность, никак этому не покоряется. Мысль, насилующая действительность, возбуждает борьбу. Чем мысль отважнее, идеальнее, непокорливее, тем неизбежнее победа над ней действительности. Зло, которое от того происходит, падает всею тяжестью на нас, не умевших примирить мысли с действительностью, хотя бы то посредством подчинения одного деятеля другому.

  

   28 мая 1863 года, вторник

   В апрельской книжке журнала "Время" напечатана статья под названием "Роковой вопрос" и подписанная Русский, самого непозволительного свойства. В ней поляки восхвалены, названы народом цивилизированным, а русские разруганы и названы варварами. Статья эта не только противна национальному нашему чувству, но и состоит из лжей.

   Публика изумлена появлением ее в печати. Цеэ [председатель петербургского цензурного комитета] отставлен.

   Язык до Киева доводит, а усилие или твердая воля - до цели.

   Переехали на дачу на Аптекарский остров, в Аптекарский переулок,- в дом Миллер. Вечером, в восемь часов, я приехал на дачу. Был сильный, но летний прекрасный, теплый дождь. Я очень доволен моей дачей. Помещение удобно. Кругом сады, к ней принадлежащие, где свободно и уединенно можно гулять, сколько душе угодно. Рядом, в другом доме той же хозяйки, живет наш добрый старинный друг К.И.Рудницкий.

  

   29 мая 1863 года, среда

   Утром обошел сад. Всмотрелся еще больше в свою дачу и еще больше нашел причин быть ею довольным.

   Обедал у Делянова, где, между прочим, были Погодин, Н.Ф.Павлов, М.О.Коялович. Разумеется, разговор все обращался к одному предмету - к польским делам. Коялович был недавно в Вильно и рассказывает удивительные вещи про нелепое управление Назимова. Да это просто дурак. Хорош, впрочем, и правитель в Варшаве. Вообще видно, что правительство отлично содействовало развитию восстания в Польше своею крайней слабостью и непринятием никаких мер. Немудрено, что народ потерял, наконец, надежду на защиту правительства, начал полагаться больше сам на себя, чем на него, и даже расправляться с бунтовщиками по-своему.

   Журнал "Время" запрещен. Огромная ошибка правительства, то есть министра внутренних дел. Это запрещение даст благовидный повод нашим врагам говорить, что правительство употребляет насильственные средства, чтобы заставить замолчать истину, и проч.

   Еще нелепее распоряжение Валуева. На место Цеэ назначен председателем цензурного комитета некто Турунов, чиновник министерства без всякого значения в обществе, ничем не соприкасающийся к литературе, не имеющий никакого понятия о таких щекотливых делах, как дела цензуры. Как запрещение "Времени", так и это назначение произвели весьма неважное впечатление на публику.

  

   30 мая 1863 года, четверг

   М.Н.Муравьев распоряжается решительно. Три ксендза расстреляны в Вильно. В Динабурге тоже расстрелян граф Платер, в Ковно - Моль.

   Толки о войне как-то затихли, между тем все уверены в ее неизбежности.

  

   31 мая 1863 года, пятница

   Какое неблагородное, мстительное существо этот Валуев. Ему называли меня для замены Цеэ; он не согласился, без сомнения помня, что я явился перед ним не раболепным чиновником, а человеком несколько самостоятельного образа мыслей и независимого характера, и назначил на этот важный в настоящее время пост человека совершенно ничтожного, то есть он принес общественное дело в жертву своему глупому и мелкому самолюбию. Вот они, наши государственные люди! Мудрено ли, что в критические минуты народ инстинктивно чувствует к ним глубокое недоверие и полагается не на них, а на свои собственные силы.

   Я, конечно, не отказался бы от председательства в цензурном комитете, хотя тут, кроме опасностей и страшных трудов, для меня совершенно ничего нет. Дело в том, что я чувствую уверенность в себе повести дела цензурные лучше какого-нибудь Цеэ или Турунова. За меня моя опытность, некоторое значение в обществе, знание литературных дел, мой характер и политический образ мыслей. Все это Валуеву очень хорошо известно, но, повторяю, он захотел принести в жертву важное общественное дело своему глупому и мелкому самолюбию.

   Да разве же я оспаривал его министерское значение, когда был с ним в сношениях? Может ли он обвинить меня в этой глупости?

   Вечером был Н.Ф.Павлов из Москвы.

  

   7 июня 1863 года, суббота

   Заседание в Академии наук. Спор Погодина с Срезневским. Первый доказывал, по общепринятому мнению, что Кирилл и Мефодий - настоящие изобретатели славянского письма и переводчики священного Писания. Второй, основываясь на сказании черноризца Храбра, утверждал, что славяне до Кирилла и Мефодия, по принятии христианства, писали уже греческими буквами и имели евангелие и псалтырь в переводе на славянском языке. Оба, как обыкновенно, остались при своих мнениях.

  

   6 июня 1863 года, четверг

   Заседание в Академии. Диспут Л.Н.Майкова на степень магистра. Я был оппонентом вместе с Срезневским. Диспутант защищался несколько вяло.

   Обедал у меня доктор Завадский. Он большей частью лечил дам, большой охотник до них и много рассказывал любопытных и скандалезных о них анекдотов.

   Вечером заехал Гончаров. Он слагает с себя редакторство "Северной почты" и делается членом Совета по делам печати. Редактором на место его назначают какого-то Каменского. Итак, в течение года переменилось уже три редактора.

  

   7 июня 1863 года, пятница

   Долго беседовал с Погодиным, заехав к нему поутру. По поручению государя он написал статью в ответ на какую-то наглую и грубую на Россию клевету, напечатанную во французском журнале. Завтра он покажет ее князю Горчакову. Он написал также письмо к Гарибальди, которое мне прочитал. Письмо очень умно и благородно написано. В нем он увещевает Гарибальди не смешивать своего чистого и прекрасного имени с таким грязным и гадким делом, как польское восстание, причем объясняет ему кратко всю лживость распущенных поляками по Европе слухов о себе и о России.

   Заседание в Академии наук.

   В польском банке, в Варшаве, украдено 3 000 700 рублей, в числе которых золотом триста тысяч.

   В Казанском университете открыто настоящее скопище самых гнусных революционеров. Там производилась, говорят, фабрикация всех прокламаций и проч. Туда для исследования посланы Тимашев и Жданов.

  

   8 июня 1863 года, суббота

   Экзамен в Римско-католической академии, то есть проформа экзамена. В настоящее время особенно это пустая форма. Все эти юные ксендзы смотрят до лесу и, кажется, охотно удрали бы туда, если бы их не придерживала здесь власть. Впрочем, они по наружности весьма кроткие и благомыслящие создания. Но было бы очень простодушно верить их сердцу, так же как поведению. Вот, например, несмотря на сдержанность последнего, сегодня сказался дух полонизма и в них. Когда я перед экзаменом зашел в канцелярию, чтобы отдохнуть там с минуту, ко мне явился один из моих слушателей, неся в руке билеты, обернутые в пакет и запечатанные черною печатью. Печать эта меня удивила тем более, что билетов и запечатывать нет никакой надобности: их обыкновенно кладут на стол перед ректором просто сложенными. Секретарь, увидев это, сказал: "К чему эта печать? Что это, демонстрация, что ли? Не надо этого!" Я подтвердил его слова о ненужности запечатывания. Секретарь взял пакет, разорвал его и бросил с печатью.

   Вот другое: одному из юношей досталось отвечать о состоянии образованности русской в татарский период. Тут, между прочим, он без всякой надобности привел известное письмо новгородского архиепископа Геннадия о необходимости любви и прочитал наизусть очень бойко и с видимым удовольствием то место, где Геннадий говорит, с каким трудом он учит мужиков грамоте, чтобы, по недостатку людей, сделать из них церковников. Я выслушал это весьма равнодушно и сказал: "Так у всякого народа начальные периоды их умственного развития бывают трудны и мрачны". Прелат, председательствовавший на экзамене, прибавил к этому: "Да! Так было везде, в Польше, было, например, еще хуже".

   Отослал письмо к Каткову. Непостижимое диво! Статью мою он до сих пор не печатает, а она нужна именно ко времени. Я написал письмо учтивое, но далеко не дружеское, прося его возвратить мне статью назад. Погодин, которому я выражал мое неудовольствие на Каткова по этому поводу, говорит, что в редакции катковских изданий свирепствует страшная неурядица и задержки всякого рода. Вот, например, "Русского вестника" вышли две книжки только, а теперь половина шестого месяца. Говорит, однако, что третий номер уже готов. Как милостиво!

   Фелинский, варшавский архиепископ, привезен сюда и оставлен в Гатчине. В Римско-католической академии мне говорили, что он за то вызван сюда, что не послушался великого князя, который требовал от него не делать уличных процессий в праздник Христова тела, так как город находится на военном положении, и от скопления народа могло произойти столкновение, и многие могли пострадать. Мне кажется, было бы хорошо, если бы великий князь спросил прежде у Фелинского, ручается ли он, что в случае дозволения процессии никаких беспорядков не произойдет.

   Меры Муравьева начинают приносить плоды: восстание в губерниях, ему вверенных, почти прекращено. Его отношение к епископу Красинскому и правила о том, как должны поступать власти в губерниях, объявленных на военном положении, превосходны.

   Все показывает, что государь твердо решился на войну. Пора, пора действовать в духе одной системы, не сворачивая в сторону ни на одну линию, а система эта не может быть иная, как война.

  

   9 июня 1863 года, воскресенье

   Поутру у Фукса, а потом у Тройницкого.

   Редактором "Северной почты" сделан какой-то Каменский.

   Муравьев писал к министру внутренних дел, что хотя дела в западных губерниях пошли очень хорошо, но полного прекращения восстания нельзя ожидать, пока в Царстве Польском управление будет идти так, как ныне. Никто, как кажется, ума не приложит о том, что значит там поведение великого князя.

   Фелинский привезен сюда не за процессию, а за то, что он обнародовал известное письмо свое государю. В "Le Nord" же пишут, что за то, что он требовал тело Канарского для совершения над ним почестей погребения. Итак, католики не считают бунт преступлением. Вероятно, они хотели провозгласить Канарского мучеником.

   Министр, по-видимому, сам находит, что поступил дурно, запретив "Время". Ему кто-то, вероятно из чиновников, сказал, что "Время" вообще издается в нехорошем направлении, тогда как в этом отношении оно в тысячу раз является меньшим злом, чем "Современник" и "Русское слово", которые были только приостановлены на восемь месяцев. Министр не позаботился спросить об этом у людей, которые официально наблюдают за направлением периодической литературы. Вот теперь он хочет спрашивать мнения у Совета по делам печати, в котором и делает председателем Тройницкого. Диво! Спустя лето в лес по малину, как говорит пословица. А Совет ведь был у него под бок