ым у гроба Блудова. Был там в половине одиннадцатого часа и возвратился домой к трем. Панихиду служил митрополит. Боже мой! Что за неуклюжее, медведеобразное существо этот митрополит! Что за грубое, неприятное, пошлое выражение лица! Служба по обыкновению состояла из бесчисленных повторений одного и того же, которое, не знаю почему, сочла нужным наша церковь, но которое в состоянии надоесть самому Богу. Потом обычное пение, упрощенное, как его называют, а мне кажется, упошленное. Хотели избежать театральности католической, оперного настроения и впали в такое невыносимое единообразие и вой, от которых ни уши, ни сердце ничего не достигают. Наконец, тоскливость нашего похоронного чтения превосходит всякое мужество. В этих воззваниях: вечная жизнь, вечное успокоение и пр. так и режет душу вечное ничто. Положим, что оно, может быть, так и есть, да не надобно же дразнить этим человека, и без того много огорченного. Особенно неприлично делать это христианству, которое наделило человечество столь многими хорошими иллюзиями.
Ждали государя, но на сей раз его не было. Сановников было опять великое множество. Сегодня был и Валуев. Чудо как великолепен в своей синей по жилету ленте.
В произведениях искусства мало того, чтобы не было неправды: надобно, чтобы в них была правда.
Меня совсем не утомили ни вся сегодняшняя и вчерашняя суматоха, ни долгое стояние на ногах и даже весь этот смрад, состоящий из запаха начавшего разлагаться тела, из удушливых паров хлора, которым беспрестанно кропили комнату, из тяжелого ладанного дыма и чада свечей, который делается ужасен после того, как во время панихиды сотни губ дышат на них и потушат, - ничто из этого не подействовало на мою голову.
22 февраля 1864 года, суббота
Вчера был у меня Сухомлинов и рассказал мне, что происходило в экстренном заседании совета университета за четверг, на котором я не мог быть. Ректор прочитал секретное к нему отношение попечителя, который уведомляет его, что ему сделалось известным, что в университете находятся три поляка, которые явились туда с намерением подстрекать молодежь к беспорядкам и довести опять университет до закрытия. Правда, уже несколько дней волнуется юношество и, кажется, решительно предпринимает опять учредить сходки.
Я думаю, что сегодня мне не следует быть на похоронах. Как ни мало я устал за два прошедшие дни, но сегодня ожидает меня многостояние и суматоха, а вот уже четвертый день, как у меня кровотечение.
Нынешняя естественная наука устремилась с скальпелем и микроскопом на открытие глубочайших тайн творения. Она действительно дошла до мельчайших подробностей в составе вещей; но дошла ли она до главного - до той силы, которая этим подробностям дает движение и жизнь? Объяснить эту силу отношениями нет никакой возможности, потому что отношения суть только последствия, а не причины движения и жизни. Положите камень на камень, травку на травку, нерв на нерв, каплю крови на каплю крови, - вы ничего тут не найдете, кроме мертвого сопребывания. Чтобы тут явилась жизнь и движение, нужно что-то другое, чего никак нельзя видеть сквозь микроскоп или достать скальпелем. Нужен возбудитель, от которого бы вещи пришли в движение и каждая стала в известное отношение к другой. Возбуждение предшествует отношениям, а не отношения производят возбуждение.
Не был на похоронах Блудова.
23 февраля 1864 года, воскресенье
Конечно, Европе угрожает всеобщая нравственно-социальная революция. Дело не в том, чтобы ей противиться, но чтобы по возможности отстранить крайности, в которые впадает всякая революция, и сделать ее менее пагубною, а более для людей полезною.
Надобно, чтобы горячность не превращалась в горячку с бредом.
24 февраля 1864 года, понедельник
В университете опять между студентами начинаются беспорядки. Вот оно, молодое поколение! Ведь, право, это мерзость! За что оно хочет первенствовать? Что оно уже сделало такого, что бы возбуждало к нему сочувствие? Какие надежды оно подает? Чем лучше оно стариков? Ведь одно, чем может и чем должно оно уверить в своем превосходстве, - это учиться, приготовлять из себя лучших деятелей, чем предшественники его. А оно, как пьяное, лезет туда, куда ему не подобает, орет, замахивается на закон и порядок, науку посылает к черту, заменяя ее газетными статьями и легким чтением... Что за нелегюсть! И это будущность России! Хороша будущность!
Вчера услышал я от Делянова, что в президенты Академии назначен Литке. Очевидно, это выбор Головкина. В полунемецкую Академию немца, - видно по всему, что Головнин большой патриот. Да и что такое Литке? Он известен как хороший моряк и как очень неуживчивый человек, а главное, как большой покровитель своих соотечественников-немцев. Право, можно бы сделать выбор поумнее и сообразнее с настоящими обстоятельствами. Отчего, например, не Корф? Отчего не Строганов?
25 февраля 1864 года, вторник
Много приходится терпеть от внутренней неурядицы. Для меня равно отвратительны глупые и экзальтированные наши прогрессисты "очертя и сломя голову", как и те бюрократические холопы, которым дела нет до общественных улучшений, лишь бы они исправно получали свое жалованье, чины, ордена, денежные награды.
Что поляки не могут снести вида русского мужика, что они питают к нему вместе и антипатию и презрение, - это понятно, потому что действительно они образованнее, а русский мужик или масса народа покоится еще в древнем варварском киммерийском мраке. Но непонятно то, что они те же чувствования питают к так называемому образованному сословию: ведь они уж никак не выше его. Тот же умственный и нравственный разврат, та же пустота ума, отсутствие всякого характера и пр. и пр. Их интеллигенция - такая же гадость, как и наша, да у них еще хуже, с прибавкою католицизма. Тут поистине нечем гордиться и превозноситься перед нами.
26 февраля 1864 года, среда
Сейчас получил известие, что бедный Виктор Иванович Барановский умер.
27 февраля 1864 года, четверг
Многие очень хорошо знают науку жизни, но им незнакомо искусство жить, и они очень дурно, то есть несчастливо, живут.
Был у Барановского. В отдаленнейшей части города, в Галерной гавани, в осунувшемся и полуразвалившемся доме, который играет роль кожевенной фабрики, в беднейшей и грязной комнатке лежало на столе, покрытое церковным покровом, убогое тело бедного В.И.Барановского. Тут была какая-то дама, показавшаяся мне очень приличною, и два молодых человека. Между ними вертелась молоденькая девочка лет четырнадцати, очень хорошенькая собой, но слишком бойкая для грустной картины. Все вокруг было в высшей степени грязно и убого. Сын и дочь уехали на кладбище, и я не дождался их, хотя пробыл у тела более часа. Меня одно утешило: это то, что Виктор Иванович обошелся со смертью чрезвычайно свободно, фамильярно, не делая из нее ничего особенного. Он как будто не хотел вовсе признать в ней страшилище, какое обыкновенно делают из нее люди, особенно люди умирающие. За две недели еще до ее посещения он говорил в каком-то смутном предчувствии, что ему скоро придется сделать путешествие на Смоленское кладбище. За два или за три часа до кончины он спросил у своей дочери, во сколько часов умерла младшая дочь его тому лет десять назад, Катя. "В восемь часов вечера", - отвечала та. "А я так вот не доживу и до восьми часов утра", - и сказал это так спокойно, как будто дело шло о самой обыкновенной вещи.
Но, кажется, он сам много виноват в своей смерти, если в таких случаях можно быть виноватым. Рядом с его жилищем случился пожар, и он в одном сюртуке простоял часа полтора на сквозном ветру в каком-то полуразвалившемся сарае. Потом он и слышать не хотел о докторе, и когда, по крайнему настоянию своей дочери и сына, решился наконец призвать его, то уже было поздно: в легких у него начался антонов огонь. Ему хотели поставить пиявки. Пришел фельдшер. "Зачем ты?" - спросил он у него. "Приставить вам пиявки". - "Приставь их к своему носу, убирайся!"
Утром был на панихиде у графа Блудова в Невском.
28 февраля 1864 года, пятница
В опере - "Отелло". Барбо восхитительна и пением, и красотою, и игрою. Возле меня в ложе сидел И.Ф. со своею возлюбленною Лелинькою. Как же она похудела и подурнела!
29 февраля 1864 года, суббота
Похороны Виктора Ивановича на Смоленском кладбище. Из так называемых друзей никого, кроме меня, не было, - ни Гебгардта, ни Деля.
1 марта 1864 года, воскресенье
Проработал в кабинете до второго часу над речью, которую Академия поручила мне произнести 6 марта в общем ее собрании.
Ездил к Глебову, от которого узнал подробности бывшего беспорядка между студентами Медицинской академии. В первоначальном поводе к этому виновата конференция, в которой две партии и вследствие интриг одной партии и был назначен Мерклин профессором ботаники вместо Бекетова и А.С.Фаминцына, человек вовсе неспособный и плохой ученый, даже плохо знающий по-русски. Прочие подробности происшествия в публике рассказывались довольно верно.
2 марта 1864 года, понедельник.
Совет в университете по случаю суда над студентами. Осуждены шесть. Трех из них определили исключить, остальные приговорены к меньшим наказаниям. Немножко смешна эта юридическая комедия. Да нечего делать - лишь бы помогла держать в порядке эту глупую молодежь, которая не хочет учиться, а хочет управлять! Так и пахнет фонвизиновским Митрофаном: не хочу учиться, а хочу жениться. Главное, чего они добиваются, - это сходки, а сходки уже они тотчас превратят в политический клуб.
3 марта 1864 года, вторник
Весь день за академическою работою.
5 марта 1864 года, четверг
Если бы, господа, не было нас, сдерживающих ваши бессмысленные порывы, то вы давно бы перерезались между собою и обратили в прах все общество под предлогом просвещать его и вести к прогрессу...
В Совете по делам печати два мои доклада: один о нелепейшей драме известного литературного чудака Великопольского "Янетерской", которая была в 1839 году напечатана с разрешения цензора Ольдекопа, ее не читавшего, и сразу после того отобрана у автора и сожжена в присутствии моем и покойного Стефана Куторги. Теперь он решился ее снова пустить в свет и представил рукопись в цензуру. В этой пьесе автор собрал все мерзости, все нравственные искажения, которыми позорит себя род человеческий, - воровство в разных видах, прелюбодеяние, сводничество матери дочерью, смертоубийство, самоубийство, покушение на кровосмешение и пр., и все это намалевал грязнейшими красками. В предисловии он говорит, что делает это для того, чтобы разительными изображениями порока отучить от него людей; но выходит, что у него омерзителен не порок, а сами эти изображения. Я, разумеется, хотел избавить литературу нашу от стыда замараться этим гадким произведением и полагал не дозволять драмы к напечатанию, основываясь на прежнем ее запрещении, хотя автор и исключил из нее рескрипт царствовавшего государя с подписью Николай, сочиненный самим г.Великопольским и в котором будто бы государь изъявляет свое прощение и милость Щукину, отчаянному дуэлисту. Совет согласился со мною беспрекословно.
Другой доклад мой был интереснее: я представил пространную записку. Дело состояло в том, что в "Современнике" назначена была статья "Пища и ее значение", кажется, работы Антоновича. Статья эта открыто проповедует материализм под тем видом, что человеку прежде всего нужно есть, а потом, говоря о труде и несоразмерности вознаграждения за труд, выводит коммунистические и социалистические тенденции. Будь это популяризирование или начала науки, я ни слова не сказал бы против этого, каких бы щекотливых вопросов статья ни касалась. Но это просто прокламирование к людям недалеким умом и знанием о том, что человек и живет, и мыслит, и все делает на свете одним брюхом и что по началам и стремлениям этого брюха надобно переделать и общественный порядок!
Сначала рассматривал эту статью И.А.Гончаров, и, по свойственному ему обычаю сидеть на двух стульях - угождать литературной известной партии из боязни быть ею обруганным в журналах и оставаться на службе, которая дает ему 4000 руб. в год, - он отозвался о статье и так и сяк, но более так, чтобы им осталась довольна литературная партия. Он, однако, употребил уловку, впрочем, не очень хитрую и замысловатую, хотя принятую, очевидно, с хитрым намерением отклонить от себя решительный приговор: он просил Совет назначить еще кому-нибудь из членов прочесть эту статью. Совет возложил это на меня.
Так как я решительно не признаю никаких литературных партий и не боюсь их, да и правительственным властям не намерен угождать, если бы они потребовали чего-нибудь нелепого и противного истинным пользам науки, мысли и просвещения, то и принял намерение в этом случае действовать так, как стараюсь действовать всегда, - по крайнему моему разумению и убеждению. Прочитав со вниманием статью, я убедился в том, что это негодная статьишка из многих в "Современнике" и "Русском слове", рассчитывающая на незрелость и невежество, особенно молодого поколения, и добивающаяся популярности в его глазах проповедованием эксцентрических и красных идей. Чего хочется этим господам? Денег и популярности. Трудиться им серьезно для добывания их нет ни желания, ни надобности. В иностранных литературах и книгах есть все, что угодно: оттуда легко добыть всевозможных прелестей радикально-прогрессивного цвета; они будут у нас новы, и, выдавая их за свои, легко добыть славу великого мыслителя, публициста. Перо же у нас бегает по бумаге довольно скоро.
Само собою разумеется, что нельзя же потворствовать в печати этому умственному разврату и эгоизму, которому нет дела до последствий, лишь бы добыть денег ц популярности. К сожалению, это печальная и неопровержимая истина. Все это я выразил в моей записке и показал, что правительство не вправе быть индиферентным к таким проявлениям печати, которые потрясают нравственное чувство, особенно у нас, где наука и общественное мнение еще так слабы, что не в состоянии противодействовать ложным и вредным учениям и нейтрализовать их своим влиянием. Совет не только согласился с моим заключением, но определил записку мою для руководства послать в здешний и Московский цензурные комитеты.
Забавен был Иван Александрович Гончаров: он спорил со мною, стараясь доказать, - и, правду сказать, очень нелепо, - что пора знакомить наше общество и с скверными идеями. Он забыл про то, что оно и так хорошо знакомо со многими скверными идеями, но из этого не следует увеличивать зла новым злом посредством печати, которой у нас верят, как евангелию, что знакомить людей со всеми мерзостями, прежде чем дано им орудие бороться с ними, - значит решительно делать их безоружными и покровительствовать злу. Потом Иван Александрович согласился со мною и даже горячо поддерживал мысль принять мою записку в руководство. Итак, теперь он имеет полную возможность объявить в известном кругу литераторов, что он горою стоял за статью, но что Никитенко обрушился на нее так, что его защита не помогла, - это главное, а между тем он не восстал и против решения Совета. И козы сыты и сено цело.
Вечером ездил в Академию прочитать речь мою в комиссии: совершенно одобрена.
6 марта 1864 года, пятница
Заседание в Академии в присутствии нового президента Литке. Он открыл заседание весьма пристойною и скромною речью. Потом я прочитал речь в память графа Блудова. Успех был огромный. После заседания все руки протянулись ко мне, чтобы пожать мою, все окружили меня с изъявлением глубокого сочувствия и благодарности. Можно без преувеличения сказать, что это был восторг, и - что делает честь сердцу этих людей - восторг, в котором они выражали, что они вполне поняли и оценили заслуги и высокие качества покойного президента. Даже холодный Я. К. Грот расчувствовался и сказал мне: "Одного жаль, Александр Васильевич! - это то, что вы мало пишете". Перевощиков, который скуп на похвалы, рассыпал их передо мною щедро. Новый президент благодарил меня с большим достоинством и тактом, несмотря на то, что многое в речи он мог принять как урок себе. Многие говорили: "Как, и это написано в четыре дня?!" Мне тем приятнее эти одобрения, что они происходят не от журнальных мальчишек-писунов, а от серьезных людей мысли и науки.
7 марта 1864 года, суббота
Сильное прение о Костомарове в факультете. Благовещенский опять настоятельно начал предлагать его в доктора и опять так же настоятельно встретил противодействие во мне и Срезневском. Главная наша мысль была та, что вовсе неудобно и неприлично признать Костомарова доктором, когда патриотическая часть общества признает его сепаратистом и антинациональной личностью, к чему Костомаров подал повод своими малороссийскими выходками в печати и особенно своею статьею и полемикою о Дмитрии Донском. Докторство не было бы в настоящее время признанием только ученых заслуг Костомарова, но овацией, которая служила бы свидетельством того, что университет одобряет самый образ его мыслей. Да и вообще поведение Костомарова во время его профессорства в университете было таково, что вовсе не делает чести ни его уму, ни его принципам. Дело осталось при том, что факультет не согласился ходатайствовать о нем в совете, а Срезневский выразился прямо, что он будет протестовать против всего совета, если бы он захотел сделать его доктором.
8 марта 1864 года, воскресенье
Недели три тому назад я начал замечать что-то неладное в моем правом глазу: какое-то радужное мелькание по временам, когда глаз обращен к свету. В очках я этого не чувствовал. Худо то, что мелькание это видимо усиливается. Это заставило меня обратиться к совету глазного доктора Блессига. Блессиг очень приятный молодой человек, возбуждающий к себе доверие.
От него отправился я к Назимовой, жене бывшего генерал-губернатора в Вильно и моей ученице Екатерининского института. Я был принят с необыкновенною приветливостью. Она показала мне двух своих дочерей, милых молодых девушек, из которых одна такая краснощекая; от нее пышет здоровьем.
Не все то дурно, что старо, не все то хорошо, что ново.
9 марта 1864 года, понедельник
После совета университетского вечер у Литке, где были все академики и многие из посторонних. Я встретил тут, между прочим, давно не виденного мною Бутовского, который директором департамента мануфактур. Нечего сказать, лицо важное, - таким он и старается показаться. Встретил также Бунге, который извинялся, что не может бывать у меня по пятницам по причине заседания в какой-то комиссии, в чем я его охотно извинил, и проч. Возвратился я домой часов около двенадцати.
11 марта 1864 года, среда
Получил от Устрялова в подарок четвертый том его истории Петра Великого. Богатое издание.
12 марта 1864 года, четверг
Заседание в Академии и в Совете министерства. В последнем Пржецлавский читал пространную записку о средствах оградить в печати личную честь от порицаний. Много слов и умствований, дела очень мало. Остальные дела были неважны.
13 марта 1864 года, пятница
Лавров учит философии женщин, которые где-то собираются, чтобы слушать его лекции. Сегодня с его лекции к нам заехала милая, умная и молодая девушка К.С.Старынкевич. Она сама посмеивается над философией Лаврова. Я хотел узнать от нее содержание его лекции, но было уже поздно, и она спешила домой. Впрочем, вот одна из его фраз: "Человека составляют чувственные впечатления и образуемые из них механически понятия; что касается ума, то это есть только географическое наименование". Восхитительно! Вот какой великий философ Петр Лаврыч! Милые женщины! Он вам докажет, что вы мыслите известными частями вашего прелестного тельца, а голова вам дана единственно для украшения.
Вот эти растленные умы! Прежде чем они научились мыслить самостоятельно, они делаются апостолами материализма, который составляет грустное, но не единственное приобретение науки там, где она живет продолжительной и богатой жизнью. У нас же что значит это философствование, как не преждевременная гнусная похоть, как не она-ния, порождающая хилые, болезненные создания, способные только бредить и заниматься сладострастными мечтами, а не мыслить и действовать.
Можете ли вы доказать, что то, что вы проповедуете, есть истина? А если нет, так зачем же вы проповедуете?
14 марта 1864 года, суббота
В ваших либеральных учениях есть одно нехорошее место: это то, что вы не допускаете ничьей свободы мнений, кроме ваших. Это - всеобщая революция, социальная, политическая, умственная, нравственная.
Один журналист сказал одному знакомому мне лицу на упрек его, что он помещает в журнале статьи вредного направления: "Как вы хотите, чтобы я не печатал забористых и скандальных статей? Ведь тогда бы журнала моего никто не выписывал".
16 марта 1864 года, понедельник
Всеобщая революция - радикальная реформа всей цивилизации и образованности - вот к чему влечет так называемый дух времени, к чему стремятся современные умы. Это движение всемирное. Примеры подобных движений есть в истории. Хорошая, сознаваемая или не сознаваемая стороны результатов этого движения:
a) В государстве и обществе (политическая и социальная реформа) - торжество демократии, уничтожение всяких общественных привилегий, управление из выбранных лиц под контролем общества.
b) Политико-экономическая - свобода труда и более правильное распределение народного богатства.
c) Религиозная - полная свобода совести; христианство, очищенное от мифа, чудес и метафизических-догматов, основанное на вере в божество и провидение без личного чужого посредства и ходатайства, где каждое неделимое, нося само в себе правильно сознаваемого Бога, чрез то самое делается ему доступным, оставаясь в то же время человеком-богом с своим человеческим, уничтожение или сокращение и оразумление обратной стороны религии.
а) Реформа нравственная - признание нравственного закона из уважения к нравственному достоинству и значению человека без всяких чаяний наград или опасений наказаний.
e) Реформа в науке - достоверность знания и истины на наблюдении и опыте с признанием высших прав и требований разума, соединение анализа с синтезисом.
f) Реформа в искусстве - сочетание реального с идеальным и уничтожение в последнем всего фантастического, произвольного и истребленного.
Все это, конечно, ведет к всестороннему и полному обновлению человечества, о чем мечтают лучшие умы нашего времени. Но, стремясь к этой мечте, мы идем по скату и можем свалиться в пропасть.
Опасности, угрожающие на этом пути:
a) Для государства и общества - анархия, деспотизм грубых и полудиких масс, отвержение прав всякого таланта и всякой высшей силы умственной, ниспадение до грубейшего и бедственнейшего варварства.
b) В отношении экономическом - нарушение прав собственности с коммунистическими притязаниями, бедность от недостатка внутреннего поощрения к труду, основанного на праве собственности.
c) В религии - уничтожение веры в высший порядок вещей и высшее существо, подавление всякой идеи о связи Бога и человека, совершенный атеизм и падение религиозного чувства.
d) В нравственности - уничтожение нравственных принципов и погружение в материализм.
e) В науке - синкретизм понятий без единства обобщающего начала, материализм.
f) В искусстве- уничтожение всяких стремлений к идеалу и ослабление творчества вследствие уничтожения высших стремлений человеческого духа.
Мы должны пройти чрез все эти ужасы, потому что настоящее поколение приняло методу полного отрицания, уничтожения всякой связи настоящего с прошедшим, полагая, что это единственный способ для достижения великих и благодетельных последствий всеобщей реформы. Между тем достижение всех этих последствий в таких размерах, как думают утописты, есть вещь чисто проблематическая.
Противостоять этому движению нельзя и не должно. Но должно противостать возможности гибельных последствий. Вот почему надобно сражаться с бессовестными радикальными стремлениями современного поколения, но не преграждая пути вперед, потому что если не будет этих задерживающих умственных ограничений, то действительно человечество может попасть в пропасть, вместо того чтобы достигнуть обетованной страны обновления.
17 марта 1864 года, вторник
Нынешние естествоиспытатели относят человека к разряду обезьян. Они не находят между ним и этими животными почти никакого развития в физическом устройстве. Отсюда материалисты и заключают, что напрасно человек приписывает себе какое-то высшее значение на земле. Однако если бы интеллектуальная сила зависела единственно от материальных условий и была бы только продуктом телесного устройства, то отчего же обезьяны, столько же в этом отношении совершенные, как и человек, лишены этой силы? Не значит ли это, что разум проистекает из другого источника и что для происхождения его недостаточно ни особенного устройства мозга и нервной системы, ни особенного расположения органов движения и т.п.? Мне кажется, что аргумент, заимствуемый материалистами из физического сходства человека с другими животными, против духовности человеческой природы или чего-то другого, что мы так называем, - что этот аргумент не имеет ни малейшего основания. Он только доказывает, что никакое устройство материальное не в силах даровать существу высших духовных сил и стремлений.
19 марта 1864 года, четверг
Великолепный парад в память взятия Парижа, Говорят, что праздник по этому случаю сделан в соответствии с празднованием взятия Севастополя в Париже, из чего выводят не слишком благоприятные признаки отношений наших с Францией. Впрочем, мысль о всеобщей европейской войне висит над Европой, как туча, уже несколько лет. Надобно же ей когда-нибудь разразиться. Говорят также, что французское посольство уехало в Москву на этот день, чтобы не быть свидетелем празднеств в память взятия Парижа.
Вышел из Академии наук в двенадцать часов и поневоле должен был смотреть парад, потому что проходу через Исаакиевскую площадь, залитую войсками, не было. Впрочем, я не жалел об этом и о потере двух часов времени. Парад составлял зрелище величественное и поэтическое и невольно возбуждал чувство патриотической гордости. Что за войска! Какие молодцы люди! Какая быстрота и стройность движений! Право, искусство убивать людей, как никакое другое искусство, делает честь человеческому гению.
20 марта 1864 года, пятница
В прошедший вторник я выбран в члены "Сельского общества".
21 марта 1864 года, суббота
Речь, которую я читал в Академии наук в память графа Блудова, мне самому нравилась, но теперь я вижу, что она плоха. Да и может ли написать что-либо хорошее, истинно хорошее, маленький, темненький человечек? Мне прислали корректуру из типографии.
Маленький, темненький человечек, который всю жизнь свою возится с тем, чтобы не быть ни тем, ни другим, и все-таки остается им.
22 марта 1864 года, воскресенье
Эмансипаторы женщины требуют равенства ее с мужчиною. Не значит ли это, что женщина должна делать то же, что мужчина? В таком случае, нужно ли, чтобы женщина соблюдала некоторую стыдливость, сдержанность, скромность в стремлениях удовлетворить потребностям и влечениям пола? Или она может кидаться на мужчину, когда кровь ее закипит, без всякого зазрения совести и сама поднимать подол? По учению эмансипаторов выходит, что так. Возражение: но и мужчина не должен позволять себе этого. Да этого и не будет, когда мужчины будут благовоспитанны и нравственны. Природа, однако, сама сделала мужчину нападающим, а женщину только уступающею. Это мы видим даже у животных. Да и не без причины. В противном случае был бы повальный разврат, и люди, собаки, лошади и проч. только и делали бы, что совокуплялись. Род животных и человеческий должен бы погибнуть от той самой причины, которая должна служить к их возрождению и сохранению.
Женщине полагается ездить верхом только боком. И на это есть основательные физиологические причины.
Что женщина слабее мужчины, это, кажется, факт, не подлежащий сомнению. Нуждается ли она поэтому в покровительстве мужчины или нет? Если нуждается, то тут уже не может быть равенства. Нужда в покровительстве есть зависимость.
Впрочем, я не восстаю против поднятого вопроса, точно так, как и против других подобных вопросов. Многое должно уничтожиться из того, что люди принимали за правило и истину. Много должно установиться нового, хотя бы только по одному тому, что оно ново. Но не должно отнимать у разума права устраивать вещи с его участием, так как то, что делается без его участия, не бывает ни лучшим, ни справедливейшим.
Я придерживаюсь охранительных начал, но каких? Не тех, которые противодействуют всяким реформам, а тех, которые противодействуют насилию и деспотизму, с какими их хотят производить.
Деспотизм одинаково ненавистен, действует ли он по внушению страсти или теории.
Поутру у Делянова познакомился с книгопродавцем Вольфом. Мужик бойкий и сильно плутоватый. На упрек мой, зачем он издает такую пустошь, как "Заграничный вестник", вместо хорошего и доброкачественного периодического журнала, который бы знакомил нас с важнейшими явлениями иностранной науки и жизни, - он отвечал, что для этого у нас не найдется ни литературных деятелей, ни читателей. "Что касается до читателей, вы нашли бы их; о деятелях не знаю". Тут прочитал он целую огромную филиппику противу русских литераторов: как они малограмотны, малосведущи и бесстыдно недобросовестны. Он привел несколько фактов и примеров тому, которые, в самом деле, не много делают чести нашей интеллигенции. Вот этот книгопродавец рассказывает все эти мерзости во всеуслышание. Он рассказывает их и за границей, куда часто ездит. Мудрено ли, что об нас составляется такое нелестное для нашего национального достоинства мнение? Всему виновато проклятое как-нибудь и отсутствие честности.
Был у меня Тютчев. Его назначили членом Совета по делам печати, и он хотел со мною посоветоваться насчет тамошних дел. Он, между прочим, сказал мне, что Горчаков сильно советовал государю не делать праздника по поводу взятия Парижа 19 марта. Тютчев думает так же, как и я, что война неизбежна.
23 марта 1864 года, понедельник
Вчера в N 66 "С.-П. ведомостей" появилась речь моя о графе Блудове.
Взял билет на вход в "Общество сельских хозяев" и внес 60 руб.
Главная ошибка новых учений о радикальных изменениях общественного порядка состоит в том, что они хотят построить здание прежде, чем заготовлен нужный для него материал. Материал есть человек, с его природою и историей, выработанными нравственными и умственными наклонностями и стремлениями. Для предполагаемого нового порядка вещей этот материал решительно не годится. Надобно, чтобы он совершенно изменился, чтобы дерево стало железом, вода камнем или камень водою и пр. Какая сила может произвести это чудесное изменение? Защитники новых учений говорят, что это изменение совершится, когда установится новый порядок вещей, человек сделается лучшим и способным держаться новых общественных начал. Это значит начинать с конца. В том-то и состоит задача, что самое устроение общества на новых началах предполагает такие условия, каких нет. Но наука, говорят, сделает возможным эти условия. Бокль проповедует знание как единственное средство к тому. Ну так отложите же по крайней мере ваши радикальные реформы до того времени, пока эта подготовка будет выполнена. Не начинайте с последствия, вместо того чтобы начать с причины.
Все хотят произвести из субъективного закона личной свободы. Но разве эта свобода безгранична? Уничтожьте прежде ограничения, которыми отовсюду окружена человеческая личность, ограничения со стороны внешней природы и со стороны ее собственного бессилия.
Вы хотите основать все на началах разумного эгоизма, на внешних отношениях человека к человеку. Какая нелепость! Разумный эгоизм состоит в избежании наказания. Величайшим мудрецом, по этому учению, будет тот, кто сумеет подчинить без опасности для себя все интересы, всех сделать орудиями своей воли и своих выгод. Нет, говорят, это будет противно образованному духу, противно внутреннему самодовольству, это будет не благо, а зло для нас самих, сделает нас внутренне несчастными. Почему же? Вы, значит, признаете какого-то внутреннего судью над самим эгоизмом? Выходит, что ваша теория разумного эгоизма есть совершенный пустяк: она несамостоятельна, она разбивается о какого-то другую силу, о какое-то другое требование.
Получил весьма милую записочку от графини А.Д.Блудовой с изъявлением благодарности за речь в Академии.
24 марта 1864 года, вторник
Вчера отправлено письмо в Архангельск к Смольяну о Ломоносове.
В первый раз был в "Сельском обществе". Тут встретил много знакомых. Некоторые благодарили меня за речь мою. Обед с музыкой. Я сидел возле Гончарова и Струговщикова: оба угощали меня, один хересом, другой шампанским. После обеда открылось заседание. Я не мог дождаться конца: в большой зале, где происходило заседание, было довольно холодно, я боялся простудиться. Все, кажется, недурно.
25 марта 1864 года, среда
Я вчера узнал в Обществе, что меня избрали в члены очень хорошо: из ста тридцати голосов против меня было только четыре.
Поутру у графини А.Д.Блудовой. Она очень благодарила меня за речь со слезами на глазах, говоря, что я совершенно понял и с любовью изобразил покойного ее отца. После графа остались его записки, которые она хочет печатать, хоть в извлечениях, если по цензурным соображениям их нельзя будет напечатать все. Записки эти очень должны быть интересны. Головнин взялся доложить о них государю.
Рассказ о дуэли между Шадурским и другим каким-то офицером. Они поссорились в каком-то трактире за камелий. Шадурский убит.
Потом ездил отыскать Глинку, сына Сергея Николаевича. Мне удалось выхлопотать ему от Литературного фонда пособие 75 руб. Он был болен и лежал в Обуховской больнице, а жена оставалась на квартире без куска хлеба. Я нашел их в беднейшей квартире. Странно, что дядя его Федор, человек богатый и у которого нет детей, ему не помогает.
Потом заехал к Гаевскому, у которого провел часа полтора.
26 марта 1864 года, четверг
Речь моя, как оказывается, имела большой успех
27 марта 1864 года, пятница
На юбилейном обеде генералу Н.В.Медему, в честь пятидесятилетия его службы. Я был приглашен участвовать в этом торжестве в качестве сослуживца генерала по званию члена Главного управления цензуры. Юбилей, как все подобные ему, с довольно плохим обедом, музыкою, похвальными, тоже весьма плохими речами, с тостами и проч. Речи, которых было бесчисленное множество, в самом деле были весьма не красноречивы, наполненные общими местами и фразами с уверением в их искренности и т.д. Да и произнесены они были не блистательно. Ко мне подходило несколько генералов с вопросом, не скажу ли я чего-нибудь. Я отвечал, что очень уважаю и люблю генерала Медема, но что я служил с ним очень недолго, что для речи у меня нет материалов, а говорить общие места я не имею привычки. После обеда я тотчас уехал домой. Обед продолжался два с половиною часа.
29 марта 1864 года, воскресенье
Иные статьи могут стоить книг, так как иные книги могут не стоить статей.
Елена Павловна пожелала прочесть мою речь, о чем писал ко мне Делянов; я отправил к нему экземпляр для нее, да еще, по просьбе его, для Гагарина и три экземпляра для некоторых других подобных господ.
30 марта 1864 года, понедельник
Совет в университете. Сильное прение о Вернадском. Факультет не хотел избрать его в профессоры финансов и употребил (И.Е.Андреевский) пошлейшую, истинно подьяческую уловку; однако нашлось в совете столько здравомыслия и справедливости, чтобы не согласиться с факультетом. Да, правду сказать, и плутовство его было слишком очевидно. Совет положил допустить Вернадского к баллотировке.
31 марта 1864 года, вторник
В русском древнем эпосе, сравниваемом с западным, есть что-то мужицкое. Но это не мешает ему иметь свое важное достоинство.
Вечером в собрании "Общества сельских хозяев". Опять встретил много знакомых.
2 апреля 1864 года, четверг
Заседание в Академии, в Совете министерства внутренних дел и в совете попечительском. В Совете министерства опять побит Пржецлавский - на сей раз Гончаровым - по вопросу об усиленном надзоре за нападением на личности, за карикатурами и проч. Пржецлавский хотел, чтобы для этого дана была определенная инструкция цензорам.
Норов изъявлял сожаление, что не мог найти доселе речи моей о графе Блудове, чтобы прочитать ее. Я решился послать ему экземпляр. Во мне нет закоснелой ненависти ни к кому, хотя нет и никакой веры в человеческую добродетель. Все обман, ложь и пустота. Но столько же не стоит удерживать негодование на лицо, сколько и пленяться его мнимою добротою.
Если вы не хотите иметь врагов, так не старайтесь сделать что-нибудь лучше других.
3 апреля 1864 года, пятница
Цивилизация ведет за собою полнейшее и всестороннее развитие человека, а следовательно, и развитие страстей. И вот где необходимость сдерживающей, ограничивающей власти на самых высших ступенях цивилизации.
4 апреля 1864 года, суббота
Русской женщине принадлежит великая будущность, если только она сумеет обуздать страсть к неизмеримым кринолинам, которых пределы граничат с областью разорения их отцов, мужей и их самих.
Норов благодарил меня за присылку речи и отчета.
5 апреля 1864 года, воскресенье
Был поутру у почтенного Глебова и просидел часа полтора у его жены Анны Ивановны. Весьма оживленная и приятная беседа.
6 апреля 1864 года, понедельник
Вечер у президента Литке.
9 апреля 1864 года, четверг
Заседание в Академии и потом в Совете по делам печати. Здесь опять был побит Пржецлавский по поводу одного его донесения, в котором он требовал, чтобы цензура наблюдала за тоном выражений в полемике журналистов между собою, так как они грубо и пошло ругают друг друга. Но как цензура может учить вкусу и приличию людей, незнакомых с ними ни по чувству, ни по образованию?
Видел депутатов Царства Польского, ехавших во дворец. Все они были в национальных живописных костюмах.
В сегодняшнем N (81) "Северной почты" напечатан рескрипт, читанный при закрытии финляндского сейма. Он содержит в себе выговор сейму за его неприязненность к России, обнаруженную во время прений. Это очень хорошо. Всякая тварь, пользующаяся всевозможными льготами в соединении с Россией, считает долгом своим при всяком удобном и неудобном случае плюнуть на нее, и государь прекрасно напомнил чухонцам, что это глупо и неправильно. Россия, кроме добра, ничего им не сделала, а они, получая от нее все благое, воротят от нее свое рыло. Это нам праведное наказание за то, что мы мало уважаем самих себя.
Сейм тоже выразил свое противодействие законам о печати, которые чрезвычайно либеральны. Смешно, право! Из чего хлопочут они? Так, как будто у них Бог знает какая богатая литература и какие чудеса они делают в нравственном мире. Вот уж правда, что куда конь с копытом, туда и рак с клешнею. Нужно же им подымать бурю в стакане воды!
10 апреля 1864 года, пятница
Прусская палата общин стремится к тому, чтобы нивелировать сословия во имя демократического принципа, по которому чтобы захватить власть в свои руки и управлять страною на основании какой-то представительной олигархии. Бисмарк это очень хорошо понимает, и вот откуда весь антагонизм.
Самая консервативная страна в мире, без сомнения, есть Англия.
Дело не в том, чтобы стремиться остановить движение ко всеобщей реформе, а в том, чтобы задержать его, сделать его, во-первых, не столь разрушительным, каким оно угрожает быть, а во-вторых, подчиняя его закону постепенности в известной мере, тем самым обеспечить благие его последствия. Это борьба, но без борьбы никакая истина и никакой успех не могут бы