Никитенко Александр Васильевич - Дневник. Том 2

ающие другие результаты, - это ясно до очевидности, до осязательности. Тот же всеобщий мировой закон господствует в нем, как и во всем прочем. Он, по выражению Спинозы, вещь между вещами. Но вот в том-то и вопрос: точно ли тот же закон господствует в нем, как и во всем прочем? Если смотреть на одну его половину, то выходит так; если смотреть на другую, - то нет никакой возможности изложить ее одним и тем же законом. Тут кроется что-то другое, о котором по меньшей мере следует сказать, что мы о нем ничего не знаем. Но незнание о существующем не доказывает его небытия.

   Каким образом мы представляем себе то, чему соответствующего нет ничего в природе? Каким образом мы можем заблуждаться? Это игра нервной системы, комбинации восприятия и ассоциаций нервных потрясений, отвечают материалисты. Положим, так. Пусть это будет статика и механика представлений. Но каким образом может из них возникнуть и составиться сила, которая явно хочет и может идти наперекор принудительному натиску механических комбинаций? Как и откуда возникает вокруг сила, которая катящемуся шару дает толчок и заставляет его мчаться по совершенно новому направлению? Одним словом, как из механики может возникнуть воля - эта совершенная, диаметральная противоположность всякой механике?

  

   28 июня 1864 года, воскресенье

   Вечером приехал А.М.Княжевич с Александрою Христиановною. После небольшой прогулки и чаю я проводил их на дебаркадер и после немножко послушал музыку. Гуляющих, по обыкновению, было множество, особенно широчайших кринолинов и безмерных хвостов.

  

   1 июля 1864 года, среда

   Вот и перемена погоды! Жаловавшиеся на жары теперь могут успокоиться. Наступили дни реакции. Ночью шел сильный дождь опять. Теперь десятый час утра, тучи нестройными клочьями, гонимые ветром, бродят в сумрачном пространстве; солнце как-то нехотя и на минуту проглядывает сквозь них. Видно, что оно устало, посылая нам так долго свой лучезарный блеск и теплоту - долго, то есть целый месяц. По-здешнему, месяц постоянно прекрасной погоды - это такая милость природы, которой мы удостаиваемся раз в несколько десятков лет. Исключение прошло, нормальное состояние берет свое. Теперь 11 R тепла, но это только начало. Мы непременно спустимся до 9R, а может быть, и к 7-8R.

   С 10 июня я начал заниматься сочинением статей для Академии наук. Их будет несколько под названием: "Литературные наблюдения и исследования". Не знаю, будут ли довольны мои академики. Это философия литературы, а они обыкновенно ожидают от себя и других каких-нибудь трактатов о найденном каком-нибудь засаленном и запыленном лоскутке бумаги, отрытом в каком-нибудь архиве с вариантом по какой-нибудь рукописи. Но я сказал трактатов неверно. Они довольствуются простым так называемым заявлением фактов, называя громким именем факта всякую дрянь, без рассуждений и выводов. Я предпринял смелое дело - во-первых, рассуждать о литературе, вместо того чтобы рассуждать о буквах и словах, во-вторых, отыскивать смысл и значение того, что люди говорят и пишут в течение веков.

   Знакомство с Марьей Антоновной Быковой, вдовой умершего сенатора Быкова, которая есть невеста дяди Марка, или, что все равно, Марка Николаевича Любощинского. Она сама сегодня к нам приехала знакомиться и обедала у нас. Она уже далеко не первой молодости и мать трех сыновей, из коих первому 10 лет. Мне показалась она женщиной весьма порядочной с весьма приятными и даже привлекательными, хотя полуувядшими чертами лица. В ней нет ничего напыщенного, барского и суетного. Видно, что она знает жизнь и умеет отличать существенное от пустого и мечтательного. Кринолин ее умеренный, а хвоста почти вовсе нет. Шляпка пристойная, без крылышка - символа летания по магазинам и поднебесным пространствам либеральничанья, которого молоденькие наши ветреницы набрались у таких же юношей, брадатых и безбородых профессоров. Видно, что она не имеет ни малейшего понятия о философии Петра Лавровича Лаврова, что и делает ей великую честь.

  

   2 июля 1864 года, четверг

   Холодно, только 10R тепла поутру. Северовосток затянул свою обычную песню, и теперь черт знает, когда он перестанет.

   Пусть люди происходят не от одной; а от нескольких пар, пусть существует какое угодно разнообразие в происхождении и характере рас, но не подлежит сомнению, что где есть разумность, там и настоящий человек, и что разумность есть источник таких сходств, которые человеческому роду дают характер единства и самостоятельности между всеми творениями вселенной.

  

   3 июля 1864 года, пятница

   Заседание в Совете по делам книгопечатания. Объявлено распоряжение министра о прекращении полемики между газетами остзейскими и московскими. Первые открыто проповедовали сепаратические идеи, обособление Остзейского края, нерасположение и ненависть русских немцев к России, вторые - восстали против этого. Я возвысил свой голос - могу сказать, возвысил, потому что говорил горячо, - выражая следующую мысль: положим, что прекращение подобной полемики вещь хорошая, министр решил его, и дело с концом. Но позволено ли будет немецким газетам в статьях не полемического свойства продолжать выражать свои тенденции против России и доказывать, что остзейские провинции составляют совершенно отдельное от нее целое, связанное всякими своими интересами более с Германией, чем с ней? Если это будет допущено, по слабости ли цензуры или попущению местных властей, то на каком же основании может быть воспрещено русским газетам возражать против этого направления остзейской прессы? Высшая цензурная власть не должна допустить это, но в таком случае надобно принять решительные меры, чтобы это и было так. Тогда исчезнет само собою не только полемика, но и повод к ней, что важнее всего.

   На мою речь последовало согласие прочих членов - не знаю, притворное или искреннее. Турунов по крайней мере что-то долго вертелся около общих мест, но я настоял, чтобы это было определительно заявлено в нашем протоколе.

  

   4 июля 1864 года, суббота

   Типы из общественной и нравственной среды. Философ-филантроп и прогрессист. - Космополит. - Реалист.

  

   5 июля 1864 года, воскресенье

   Целый день свирепствовал дождь, даже с небольшою грозою. К особенностям дождей нынешнего лета принадлежит то, что они падают на землю не каплями, а целыми потоками. Еще замечательно то, что он обыкновенно теплый и после него бывает тепло. Вечером небо как будто очистилось немного, и мы с Сашей решились отправиться на вокзал слушать музыку. Несмотря на неблагоприятную погоду, слушателей и слушательниц собралось много. Зала была вся наполнена. По окончании двух отделений мы вышли на площадку, вечер был сумрачный, но тихий и теплый. Вдруг надвинувшиеся облака прорвались, и полил ужаснейший дождь. Все бросились в залу и галереи. Мы с Сашей притаились в уголку на последних. Уже было не до музыки, меня занимала мысль, как возвратиться домой, но Саша был в восторге от приключения. Дождь, кажется, немножко начал утихать, я бросился к извозчикам и насилу отыскал жалкую клячонку с мальчуганом. Ну, хорошо и это. Едва успели мы доехать до железных ворот, как дождь снова усилился и напал на нас с таким свирепством, какого я не помню. Сделалось темно. Зонтик защищал нас, но тут ничто не могло помочь. Дождь падал с такою силою и такой крупный, что, казалось, мог пробить крышу из дерева, а не только из шелковой ткани. Лошаденка кое-как плелась. К счастью, все-таки расстояние до нашей дачи невелико, и мы возвратились домой хотя немного измоченные, но не промокшие.

  

   6 июля 1864 года, понедельник,

   Давно я не любовался такими великолепными, живописными тучами. Вот и теперь они со всех сторон надвигаются громадами самых разнообразнейших форм и цветов, то синего, то беловатого и дымчатого. Быть дождю опять. С балкона моего открываются прелестнейшие виды на окрестности и на небо. Не хочется войти в кабинет, чтобы заниматься, а заниматься надобно.

  

   7 июля 1864 года, вторник

   Прекрасное утро, - ходил гулять, прошел всю деревню Поповку и в десять часов возвратился домой. Всей прогулки час. Теперь за работу.

  

   10 июля 1864 года, пятница

   К вечеру собралась великолепная гроза.

  

   11 июля 1864 года, суббота

   Замечательно, что в нынешнее лето после каждого сильнейшего дождя или грозы теплота не только не уменьшается, но увеличивается. Вчера перед грозою было жарко и душно, сегодня поутру - 19R тепла.

   В наше время под литературой стали разуметь все печатное. Литература в высоком и истинном своем значении отклонилась от настоящего пути. Писать и печатать сделалось делом весьма легким, и приобретение имени литератора - доступным всякому. Это страшно загромождает общество бесчисленным множеством пустяков и хламу до того, что иной раз приходится желать, чтобы явился какой-нибудь новый Омар, отобрал всю эту дрянь и сжег ее, чтоб освободить общество от бремени. С другой стороны, удобство, с каким, особенно молодые люди, предаются соблазну пустого празднословия и надежде привлечь на себя внимание общества, отклоняет их от остальных занятий и мешает образованию характеров.

  

   13 июля 1864 года, понедельник

   На похоронах Достоевского (Михаила). Он умер от разлития желчи, 44 лет. Это был не столько замечательный литератор, сколько честный и добрый человек. Брат его Федор больше писатель: он сильно пострадал, был замешан в истории Петрашевского. Лет пять он провел на каторге. Я проводил бедного покойника на кладбище.

   С балкона моей дачи я часто любовался хорошеньким леском на косогоре, по ту сторону Славянки. Оказалось, что этот лесок есть тихое вечное пристанище павловских обывателей. Вся церемония продолжалась с обедней часов больше двух. Жар был сильнейший, собиралась гроза, великолепные тучи наплывали с запада. Однако грозы не было. Я ни крошки не устал.

  

   16 июля 1864 года, четверг

   Ездил в город, так, для пустяков. Сибирская язва приняла в Петербурге большие размеры. Приняты полицейские меры, особенно относительно лавок с мясом. Но этих мер никто из торговцев не соблюдает, а начальство довольно тем, что разослало надлежащие циркуляры.

   Приехав из города, был позван на обед, который сосед мой, полковник Денисов, давал по случаю именин своей жены Юлии Васильевны. Большую часть времени провел в разговоре с Желтухиным (Алексеем Дмитриевичем), который состоит ныне секретарем при Гагарине, председателе Государственного совета. Вечером маленький фейерверк.

  

   18 июля 1864 года, суббота

   Неожиданно приехал брат Семен и очень меня обрадовал.

  

   19 июля 1864 года, воскресенье

   Притязания новейшей науки бесплодны, она готова дать громадные обещания человечеству. Неизвестное не существует для нее, если не теперь, то в будущности. Она хочет уничтожить верования, обещая человеку одно несомненное и достоверное.

   Для всяческих глупостей в голову человеческую открыты широкие ворота; для благоразумия же едва мерещится узенькая тропинка, и тою едва можно ему пройти, потому что на каждом шагу оно встречается с теми же глупостями, которые приходится преодолевать, а при самом входе в голову лежат, как откормленные огромные церберы, самолюбия, обольщения и лжи всякого рода - природные и могущественнейшие враги благоразумия.

  

   20 июля 1864 года, понедельник

   Замечательнейшие черты нынешнего лета: никогда зелень не была такою роскошною, с таким блестящим колоритом, с такою сочностью; никогда облака и тучи не были так пышно и великолепно расцвечены и не являлись в таких разнообразных, причудливых, то величественных, то грациозных формах и очертаниях! Вот хоть бы и сегодня. Право, не хочется сойти с балкона и запереться в кабинете, не хочется приниматься за книгу или за перо. А надобно и то и другое.

  

   22 июля 1864 года, среда

   Были случая три или четыре сибирской язвы на людях в Петербурге, но дальнейшего распространения, кажется, ее нет. И вероятно, некоторая прохладность, нашедшая теперь, ее остановит.

   Это ведь не более как мода говорить, что воспитание человека надобно предоставить обществу, а не государству, мода, основанная на том, что общество должно давать все (ассоциации), а не государство. Но забывают одно: готово ли общество, настолько ли оно развито и благоустроено, чтобы заменить государство?

   Долго не мог заснуть: в голову лезли все разные обычные вопросы философского и политического содержания. Ум очень часто забегал к тем предметам, над которыми я теперь работаю для академического сочинения, которое собственно не будет академическим в нашем академическом смысле.

  

   23 июля 1864 года, четверг

   Немец настолько бывает в России честен, насколько позволено быть честным в этой стране.

   Совет по делам печати. Министр (Валуев) сделал нелепое и смешное замечание на журнал последнего заседания. Я представил мое мнение по поводу сделанного им воспрещения полемики между газетами остзейскими и русскими о народностях. У меня там, между прочим, выражена такая мысль: что если остзейские газеты в неполемических статьях станут нападать на русскую народность, а русским будет воспрещено на это возражать, то русская народность в печати будет беззащитна. Валуев на это пишет, что уже приняты меры против статей остзейских газет подобного рода, но что русские газеты сами задирают и подают повод к полемике. При этом он не разделяет мнения, выраженного в журнале, что русская народность будет беззащитна: такая сильная народность не нуждается в защите.

   Каково? Нас будут ругать в глаза, будут доказывать всенародно, что Мы варвары и что мы живем только немецким умом, а мы должны проходить это молчанием под предлогом, что считаем себя очень сильными. Притом ведь я говорил о беззащитности нашей народности в печати, нимало не сомневаясь в ее силе на практике. Но Валуеву захотелось меня уколоть. Главное, он не любит, чтобы кто-нибудь смел иметь свое мнение там, где он министерствует. Правду сказать, какой же он дурак! Не умеет обуздать своего крошечногэ чиновничьего самолюбия; и во всякой чужой мысли он видит личное себе оскорбление. Хорош государственный человек! Тем не менее, однако ж, мне надобно держать ухо востро с этим пошляком! Добра он сделать мне не захочет, а зло и захочет и может сделать.

   Долго не мог заснуть, потом спал порядочно, хотя недолго, потому что должен был встать рано, чтобы проводить брата на первый поезд, да еще написать о нем письмо к муромскому градскому главе Ермакову (Алексею Васильевичу).

  

   25 июля 1864 года, суббота

   Удивительный этот русский народ! Ума не приложишь к нему. Ведь вот, например, теперь заворовался, запил, заплутовался так, что, ей-Богу, серьезно говоря, тяжело с ним жить. А между тем чувствуешь, что в нем есть что-то, которое так и тянет к нему, что-то до того доброе, умное, обаятельное, что никакой немец, никакой француз и даже англичанин не могут с ним сравняться. Вот и бьешься с ним, как рыба об лед. Беспрестанно он то бесит тебя своими гадостями в кабаках, на улицах, на рынках, в мастерских; то в самые мрачные минуты вырывает у вас улыбку веселья своим простодушным, беззлобным и беззаботным пренебрежением всех житейских невзгод и трудностей; то трогает вас до слез какою-нибудь истинно великодушною геройскою выходкою, вовсе не кокетничая ею и не понимая даже смысла ее. Черт знает что это такое! Говорят, этому народу недостает образования. Дай Бог, чтобы он - разумеется, с помощью немногих простых, крепких, честных и серьезно просвещенных душ - дал его сам себе. Беда, если он возьмет то образование, какое хотят ему навязать наши либералы, наши публицисты и наши государственные люди (из письма к И.А.Гончарову).

   Отосланы письма к Гончарову во Франкфурт-на-Майне и к Рудницкому в Веймар.

   Бенефис Штрауса в вокзале. Сбор Штраусом пожертвован в пользу раненых воинов. Я был с Казимирой и с Сашей. Превосходно играл военный оркестр, состоящий из двухсот пятидесяти музыкантов. Публики было много - и все люди чистые и благонамеренные, особенно женщины, длиннохвостой, короткохвостой и бесхвостой породы, вымытые, чистенькие, выглаженные и выутюженные, хоть сейчас на картинку. Хорошеньких было многое множество. Все было чинно, в высшей степени благопристойно и немного скучновато. Впрочем, скука нам необходима: мы ограждаемся ею от скандалов. Был и государь, но очень недолго. Говорят, он получил депешу, что в Петербурге пожар на газовых заводах где-то, и тотчас уехал.

  

   26 июля 1864 года, воскресенье

   Ивановский мне сказал, что между множеством честных людей ему попадались и бесчестные. "Я был несчастнее вас, - отвечал я ему, - между множеством бесчестных я находил только иногда и честных людей".

  

   29 июля 1864 года, среда

   Прелестное утро, и я вдоволь нагулялся по полям, дойдя до деревни Поповки и до финской церкви. Возвратился в половине двенадцатого с огромным букетом полевых цветов.

  

   30 июля 1864 года, четверг

   Вчера мне говорили, что у государя в Петергофе украли лошадь. Эта дерзость возможна при той распущенности и безнаказанности, какие господствуют у нас везде.

  

   7 августа 1864 года, суббота

   Наше время отличается, между прочим, страшными неурядицами всякого рода. Вот, например, в Петербурге полиция потеряла всякое значение, и всевозможные бесчинства ежедневно и безнаказанно совершаются на глазах у всех. Пьянство дошло до неслыханного безобразия. Нет номера "Полицейских ведомостей", в которых бы не было объявлено о нескольких несчастных и даже смертных случаях от пьянства. А сколько не объявленных! Было несколько случаев смерти от пьянства детей четырнадцати и пятнадцати лет. Я как-то говорил об этом с членом Государственного совета, бывшим министром финансов, Княжевичем, что высшему правительству пора бы подумать об этом нравственном и общественном безобразии. "Да, - отвечал он мне весьма равнодушно, - по этому поводу хотят принять кое-какие меры".

   А что делается по губерниям! Вот и пресловутая акцизная система! Воровства совершаются с неслыханною наглостью, и краденое, разумеется, никогда не отыскивается. Воры, несколько раз уже пойманные и выпущенные на волю, снова производят свой промысел с усиленною дерзостью, как и следует при такой неслыханной безнаказанности. Ежедневно почти "Полицейские ведомости" извещают о задавленных и искалеченных на улицах скорою ездою, которая запрещена законом, но, видно, разрешена гуманным болваном генерал-губернатором Суворовым. Порядочных женщин всенародно оскорбляют на улицах и гуляньях. На невских пароходах, развозящих публику по островам, свирепствуют такие беспорядки и произвол содержателей их, что об этом и говорить скучно и гадко. Недавно полиция, выведенная из терпения наглым нарушением правил со стороны распорядителей этих пароходов и беспрерывными жалобами со стороны публики, явилась, в лице частного пристава, в контору "Северного пароходного общества" с требованием прекратить беспорядки. Но контора буквально прогнала частного пристава, объявив ему во всеуслышанье, что она знать не хочет никаких полицейских порядков. Об этом сама полиция объявляет печатно в своей газете. Сделано ли какое взыскание за такое нарушение законов и общественного порядка - неизвестно, а известно только то, что беспорядки на пароходах после того усилились.

   В Петергофе на станции железных дорог во время иллюминации 27 июля роздано было билетов вдвое против того, сколько могли вместить вагоны. От этого произошли давка и страшный беспорядок. Публика, видя, что власти не действуют и граждане оставлены без защиты и преданы в жертву разбойникам-антрепренерам, наконец, решилась сама расправиться. Она перебила в вагонах стекла, поколотила служащих и разбила кассу, и так далее, и так далее, и так далее. Что все это значит? Что значит это потворство негодяям в ущерб честным и мирным людям?

   По нашим законам требуется собственное признание преступника для учинения ему законного наказания. Этот закон, очевидно, остаток того варварского законодательства, которое очень легко оканчивало всякое уголовное дело собственным признанием преступника, потому что в руках властей были такие милые и удобные средства добывать это признание, как кнутья, дыбы и проч. Очевидно, это остаток пыточных времен и наследство застенков. Тогда признание действительно было делом очень обыкновенным, хотя и мало убедительным.

  

   3 августа 1864 года, понедельник

   Прогулка в Славянку вечером. Бедная Славянка в сильном запустении, однако все-таки хороша. Церковь и дом простой, но изящной архитектуры.

   Те только книги хороши, которые необходимы

  

   4 августа 1864 года, вторник

   Нет большего доказательства ничтожества государственного деятеля, как когда он боится способных людей и окружает себя ничтожествами еще ниже его.

  

   6 августа 1864 года, четверг

   День такой, в который природа предоставляет человека самому себе. Делай, как хочешь сам, будь весел, доволен, а я тебе ничего не дам, кроме ветра, холода, сумрака.

   На днях биржевая артель давала обед генерал-губернатору Суворову. Говорят, он был в восхищении от своей популярности, жал руки мужикам и проч. Бедный взрослый ребенок! Он забавляется игрушками, вместо того чтобы делать дело, как прилично правительственному лицу. Как кокетка не может устоять против моды на хвосты и широчайшие кринолины, так умы ограниченные, кокетничая собою, не в состоянии противиться другой моде - моде на известные понятия, на так называемые идеи.

   Есть у нас особенный тип прогрессиста, который как нельзя осязательнее воплотился в Петре Лавровиче Лаврове. Он страстно любит человечество, готов служить ему везде и во всем. Любовь эту почерпнул он в сочинениях новейших социалистов, не думая много о том, насколько в них правды, применимости к трезвой, настоящей, а не экзальтированной, пустой и бесплодной преданности интересам человечества. В награду за свою бескорыстную любовь Петр Лаврович хочет одного: быть признанным великим человеком между своими современниками и удостоиться от них двух-трех оваций. Желание весьма скромное и похвальное. Собственно говоря, Петр Лаврович философ, потому что он знает немецкий язык и прочитал на нем некоторые из великих творений Фейербаха, Молешота, Бюхнера и т.д. В заботливости своей о благе человечества он неустанно суетится, всюду суется со своим участием, старается, елико возможно, рассеять все предрассудки и просветить людей так, чтобы они совершенно поняли и убедились в том, что человек происходит от обезьяны, что нравственность и религия суть цепи, наложенные на людей деспотами и попами, что просвещенный эгоизм есть единственный нравственный принцип, что душа человека и душа свиньи совершенно одно и то же, что "ум есть географическое название" и проч. и проч. Петр Лаврович удивительно подвижной человек. Едва прочитает он в заграничном журнале какую-нибудь ученую и политическую новость, тотчас, как Боб-чинский, бежит разглашать ее везде, куда только дозволен ему доступ. Писать он избегает, отчасти потому, что боится цензуры, а отчасти потому, что пишет прескверно - темно и запутанно. Он лучше любит путь тихой, ползучей пропаганды и особенно падок до молодых людей и женщин, которых ему легче начинять всяким вздором во имя прогресса. Прежде "Колокол" был для него источником всех великих истин и убеждений. Но с той поры, как "Колокол" затих, Петр Лаврович сделался эклектиком в определенном смысле-в смысле социализма и материализма.

   Вечером на музыке в вокзале. Народу было несметное множество, несмотря на дурную погоду, бурный ветер и то и дело набегавший дождь. Духота в зале была невыносимая. Я ушел в половине десятого. После, говорят, произошел скандал: драка между двумя какими-то гуляками, что в добропорядочном Павловске редкость. А одного посетителя поймали, когда он вздумал посетить чужой карман.

  

   7 августа 1864 года, пятница

   Всю ночь свирепствовала буря: завывал ветер, и о крышу стучал дождь. Вообще осень начинает выставлять свою угрюмую рожу. Сегодня только 9R; мрачные тучи, гонимые ветром, почти сплошь застилают небо и угрожают дождем. Но зелень удивительно свежа. Только рябина и кусты сирени немножко начинают желтеть.

  

   9 августа 1864 года, воскресенье

   Я с своего балкона наблюдал над громаднейшей тучей, которая с неимоверной быстротой неслась над рекою Славянкой и над окрестными полями, изливая потоки дождя, слегка задевшего и нас. Теперь говорят, что эта туча несла в себе не один дождь, но страшный ураган, который наделал много бед в соседней деревеньке: посрывал с домов крыши, повалил заборы, раскидал на нивах копны хлеба и даже, говорят, унес одного ребенка, который без вести пропал. Мы ничего этого не испытали и только дивились издали быстроте, с какою неслась туча среди нас самих окружавшей глубокой тишины.

  

   10 августа 1864 года, понедельник

   Гуляя, я видел следы разрушения, причиненного вчерашним ураганом. Он пронесся довольно узкою полосою между нашей дачей (по дороге в деревню Славянку) и второю Матросскою слободкою и повалил на пути своем огромные деревья, одни повырывал с корнем, другие поломал и разбросал повсюду массу сучьев и обломков. Заходил к Перевощикову.

   Не знаю, почему Второе отделение Академии не было приглашено на 25-летний юбилей Пулковской обсерватории, который праздновался 7 августа. Я хочу поговорить об этом с вице-президентом.

  

   11 августа 1864 года, вторник

   Все почти трактаты о воспитании смотрят на человека в детстве как на существо, которое не сделано, а которое следует сделать. Оттого такая масса правил и учений, часто одно другому противоречащих, оттого система преследования каждого шага ребенка под предлогом направлять и развивать его. Между тем верное правило одно - то, которое выразил Сократ, что воспитателю надлежит исполнять только должность повивальной бабки. Есть еще одно обстоятельство, которое нынешние педагоги почти совершенно упускают из виду, - это влияние на человека среды, в которой ему предстоит жить и действовать. И потому эти педагоги вообще очень мало заботятся об образовании в человеке характера, для чего всего нужнее крепко установить начало честности и мужества. Главное, чтобы человек в состоянии был выдержать напор всяческих искушений и мерзостей, среди которых ему придется жить, чтобы он не боялся борьбы за честную мысль и честное дело.

   Большая часть заблуждений в умственной области происходит от смешения понятий о двух различных силах человеческого духа - силы познавательной и силы творческой, между тем как они совершенно различны и ведут к совершенно различным результатам. Сила познавательная занимается тем, что есть; сила творческая - тем, что может или должно быть.

  

   13 августа 1864 года, четверг

   В заседании Академии наук. Пекарский читал отрывок. из истории Академии - об астрономе Делиле. Любопытно.

  

   14 августа 1864 года, пятница

   Три заседания в Академии: в нашем отделении, общее и по Уваровской премии. Я объяснялся с вице-президентом и секретарем о том, почему наше отделение не было приглашено на празднование 25-летнего юбилея Пулковской обсерватории. Мне отвечали, что распоряжался этим Струве и что будто бы он два раза посылал к нам повестки, которых, однако, никто не видал. Это должен быть чистый вымысел. Я выразил от лица моих товарищей неудовольствие за такое невнимание, а публика обвиняет нас в равнодушии ко всему академическому.

  

   19 августа 1864 года, среда

   Все эти дни холодно, сумрачно, дождливо. Трудно уважать и самого себя, сознавая себя таким ничтожным и жалким существом, как человек.

  

   20 августа 1864 года, четверг

   Мне кажется, что всякая радость жизни является похищением у судьбы. Есть что-то незаконное в так называемом счастье, особенно если вспомнить, как много людей страдают и умирают, не ощутив в жизни ничего, кроме скорби.

   Неужели одни несправедливые в состоянии пользоваться некоторыми дарами жизни? Почти так.

   В Совете по делам печати я представил мнение о статье для "Русского вестника", в которой излагаются сцены из эпизода первой холеры в 1830-1831 гг. Московский цензурный комитет не хотел пропустить этой статьи, потому что в ней много страшных сцен и рассказывается о крестьянском восстании. В последнем комитет видит сословный антагонизм. Я возразил, что история не обязана льстить сентиментальным наклонностям, а обязана быть правдивою. Что же касается сословного антагонизма между крестьянами и помещиками, ныне о нем не может быть и речи. Со времени происшествия прошло уже более четверти столетия, и оно со всеми своими подробностями принадлежит истории. Совет согласился с моим мнением.

   В заседании Академии. Промах Пекарского, который песнь о пострижении Евдокии Лопухиной счел за открытие, а она давно уже напечатана в "Русском архиве".

  

   27 августа 1864 года, четверг

   Когда россиянин говорит о честности, то это все равно, как бы глухой говорил о музыке.

  

   29 августа 1864 года, суббота

   Юбилей академика Карла Максимовича Бэра. У нас ничего не умеют сделать так, чтобы это было прилично и безобидно для всех и каждого. Во-первых, обед был в зале ресторана "Демут", до того тесной, что посетителям приходилось сидеть чуть не на коленях друг у друга, и оттого произошла невыносимая духота. Одному - и именно Штакельбергу - даже сделалось дурно. Потом, ни малейшего порядка, ни малейшего соблюдения обыкновенных приличий и торжественности, хоть сколько-нибудь напоминающей об идее празднества. Шум, гам, стукотня, какие-то неистовые возгласы во время чтения речей, вскакивание с мест и возвращение к ним со стуком и грохотом. Первая речь на немецком языке Миддендорфа прошла еще кое-как благополучно Но затем уже не было никакой возможности что-нибудь сказать или услышать. Я решился не говорить моей речи и уехать тотчас после пирожного, тем более что боялся опоздать на царскосельскую железную дорогу и не попасть на ночь домой в Павловск. Меня остановили секретарь Академии Веселовский, Бетлингк и прочие распорядители праздника, говоря, что это будет очень неловко, так как я нахожусь в программе чтения "Да как же я буду говорить в этом хаосе?" - спросил я. "Выждите минуту и начните". Но этой минуты тщетно было ожидать. Я вырвал из моей речи несколько фраз, кое-как бросил их перед Бэром, - это было все бессмысленно и нелепо, - и тотчас бежал, жалея о потерянном времени и о Бэре, которого так недостойно чествовали.

   Еще непристойность. После провозглашения тоста в честь государя обыкновенно музыка играет "Боже, царя храни". Тост был провозглашен, три раза повторилось обычное "ура!" - музыка молчит. Тщетно Литке делает знаки, чтоб играли: музыка все молчит. Наконец он начинает сначала тихо, потом громче требовать гимна, и только уже после повторенного им громкого крика: "Боже, царя храни!" - музыка решилась начать национальный гимн. Все это, однако, составляло только наружную сторону дела, внутренняя же вот в чем. Во-первых, немцы, очевидно, хотели выказать свое торжество над русской партией, что, впрочем, им во всяком случае нетрудно, так как они всегда действуют обдуманно, согласно и твердо, а мы ведь не можем соединиться втроем или вчетвером без того, чтобы не постараться нагадить друг другу и не разбиться врозь. Ни одна немецкая речь не удостоила своего внимания России.

   Во-вторых, тут была партия тех естественников, которые исповедуют материализм. Ей хотелось выставить Бэра как свое знамя. Но главное - сюда явилось несколько каких-то брадатых нигилистов.и юношей - последователей новейших доктрин. Они за десять рублей пришли поесть, выпить и произвести демонстрацию в пользу своих принципов. Я видел некоторых из этих господ, которые изъявляли свою готовность на всякий крик. Зеленый мне говорил, что он видел то же на своем конце стола. Немцы, чествуя свою знаменитость, хотели, чтобы было как можно больше людей, и напустили сюда кого попало. В течение двух недель в каждом номере "С.-Петербургских ведомостей" ежедневно печатались зазывы на юбилей. Мудрено ли, что тут очутилось много господ, которые явились вовсе не для Бэра.

   Жаль мне, что так плохо отпраздновали день действительно одного из достойнейших представителей науки, и еще более жаль, что тут все соединилось к тому, чтобы затмить русское имя и русскую мысль. Да и поделом нам! Кто сам себя не уважает, тот заставляет и других себя не уважать.

  

   3 сентября 1864 года, четверг

   Переезд с дачи. Ужасная возня. Возы с вещами насилу приехали к одиннадцати часам ночи. Хорошо, что еще ночи лунные.

  

   5 сентября 1864 года, суббота

   Заседание в Академии наук. Президент было опять поднял вопрос о II отделении, то есть о слиянии его с III. Так как я главный противник этого слияния, то Литке обратился ко мне, чтобы я высказал мое мнение относительно компромисса, предложенного некоторыми членами. Компромисс состоял в том, чтобы слить все отделения в одну безразличную массу, и тогда не было бы никакой обиды национальному чувству и отечественной науке в уничтожении Второго отделения, которое таким образом разделило бы только общую судьбу всех других отделений.

   Я возразил, что вообще едва ли рационально и выгодно для науки создать одну огромную машину, которая, естественно, будет тяжела и неповоротлива при решении специальных вопросов, принадлежащих какой-либо отдельной группе сведений. Комиссии не помогут делу. Назначать их каждый раз по каждому текущему вопросу было бы странно, а образовать постоянные комиссии - значило бы допустить те же отделения. Мне кажется, что для спасения II отделения от стыда исключительного закрытия не следует прибегать к мере, неудобной для всей Академии. И в таком случае гораздо естественнее и согласнее с достоинством Академии и с национальным чувством - оставить II отделение в том виде, как оно есть, уменьшив только число членов до пяти или шести, и даровать им права, какими пользуются члены других отделений.

   Говорили много и не пришли ни к какому решительному заключению. Срезневский начал было увертываться, однако скоро понял, что это нехорошо, и выразился в пользу моего мнения. Билярский и Грот молчали, Пекарский что-то пробормотал, кажется против, но ничего не сказал. Когда Устрялова спросили, считает ли он полезным присоединить историю ко II отделению, он хриплым, едва слышным голосом отвечал, что считает за лучшее оставить ее в III, но не подтвердил этого никаким мотивом. Больше его не тревожили. Устрялов, мне кажется, очень нехорош. Лицо у него вспухло и побагровело. Я думаю, что он долго не проживет.

  

   6 сентября 1864 года, воскресенье

   Сегодня А.А. Воскресенский, исправляющий должность ректора университета, поднес мне от имени последнего диплом на звание почетного его члена с весьма любезными изъявлениями.

   Вчера отослал Веселовскому, по его настоятельному требованию, для напечатания отрывок речи, которую я приготовил к юбилею Бэра и из которой мог сказать только несколько фраз. Он требовал всей речи. Я послал ему только частицу ее, именно то место, где мне хотелось кратко охарактеризовать философское направление ученых трудов Бэра. Напечатают - хорошо; не напечатают - не будет повода к сплетням.

  

   10 сентября 1864 года, четверг

   Заседание в Академии наук и в Совете по делам печати. Толки о "Московских ведомостях". В одной из статей в них сильно нападают на Головкина по поводу книги Шедо-Ферроти, написанной в защиту управления великого князя Константина Николаевича в Польше и которую Головнин повсюду рассылал. В другой статье говорится о пожарах нынешнего лета. Тут сгруппированы все бывшие пожары вместе с симбирским, и сделано замечание о поджогах. Статья эта, говорят, произвела сильное впечатление за границей.

  

   14 сентября 1864 года, понедельник

   Ежели есть что-нибудь достоверное на свете, так это то, что нет ничего достоверного.

   Многие точно так же злоупотребляют наукою, как и другими вещами. Они считают за науку весь сор и хлам, который удается им подобрать. Они до крайности злоупотребляют словом факт; им нет никакого дела до смысла его.

   В пожарах обвиняют поляков, которых целыми толпами выселили из Царства Польского и из западных губерний во внутренние города империи. Мне кажется, что это в самом деле ошибка администрации. Конечно, они не жгут городов, но содействуют распространению среди легковерной молодежи зажигательных идеи.

   Иной не знает, куда девать свои дни, так много у него праздного времени. Таким нечего жаловаться на скоротечность жизни.

  

   15 сентября 1864 года, вторник

   Ничто столько не содействует распространению и усилению умственной лени, как неумеренное чтение. Страсть искать всего в книгах и от книг ожидать во всем вразумления, правил и наставлений ослабляет силу самостоятельного мышления, стесняет деятельность разума и устраняет благотворное на нас влияние собственного опыта и наблюдения. На жизнь мы привыкаем смотреть всегда чужими глазами. Она становится для нас чем-то далеким, и место ее заступают отвлеченные понятия. Неумеренное чтение раздражает ум гораздо больше, чем просвещает и укрепляет его. Не это ли многочитание, поглощающее время и умственные наши силы, причиною того, что в наше время так мало твердых умов и твердых характеров?

  

   16 сентября 1864 года, среда

   Катков решительно присвоил себе монополию патриотизма и думает, что кто не по его началу и не по его способу выражает свои патриотические чувства, тот не только не патриот, а даже чуть не предатель отечества. Он-то и открыл настоящий способ патриотических мыслей и поступков, и до него и без него никто из русских не знал бы, в чем состоит патриотизм. Впрочем, это свойство большинства москвичей, смотреть на всю остальную Россию свысока, точно они этим как бы хотят напомнить претензию древней Москвы на самодержавие. Правда, в Петербурге много немцев, но тут нет также недостатка и в настоящих русских, только последние не так много кричат и вопят о своем патриотизме, как москвичи.

  

   19 сентября 1864 года, суббота

   Заседание в Академии. Ничего, как почти всегда.

   Был у меня Владислав Максимович Княжевич. Разговор о Головнине и о том, как он рассылал книгу Шедо-Ферроти. Это произвело большой скандал, особенно после статьи в "Московских ведомостях", в которых опубликовано содержание письма Головнина два года тому назад к редакторам. В письме этом он восхваляет их за статьи по польскому делу и изъявляет желание собрать их в одну книжку, напечатать и разослать по учебным заведениям. А теперь он рассылает брошюру Шедо-Ферроти, где изложены о том же предмете взгляды совершенно противоположные, с целью оправдать поведение великого князя в Варшаве. Правительственный совет (за отсутствием государя) спрашивал Головнина, точно ли он рассылал везде эту книгу и с какою целью? Он отвечал, что книгу действительно рассылал, основываясь на том, что если везде и, между прочим, в учебных заведениях читали нападки на великого князя по-русски, то не худо, если теперь прочтется защита его по-французски. Этот ответ он препроводил к государю и к великому князю

   Говорят, что поджигатели в Симбирске пойманы, и во главе их не поляк, а русский. Горько, если это правда.

  

   21 сентября 1864 года, понедельник

   Обедня и панихида по графе Блудове в память дня его ангела... Возвратился пешком с Перевощиковым, который сегодня именинник и звал меня к себе на вечер.

   Славную штуку выкинул, как говорится. Московский университет. Получив из департамента министерства народного просвещения двадцать экземпляров книги Шедо-Ферроти для раздачи, кому сочтет нужным, совет университета единогласно определил: так как книга эта не иное что, как пасквиль на русское правительство и управление, то он, университет, не считает полезным или уместным заботиться о ее распространении и полагает возвратить все экземпляры оной в департамент. Что-то скажет на это Головнин?.. Московский университет, мне кажется, сделал только одну ошибку - а именно, назвав присланную министром книгу пасквилем на правительство. Он лучше сделал бы, отвергнув ее без этого слова.

   Государь, прочитав книгу Шедо-Ферроти, сказал. "Вот оказали медвежью услугу великому князю". Это передал мне Тютчев.

  

   22 сентября 1864 года, вторник

   Вчера в Апраксином переулке или где-то поблизости вспыхнул пожар. Однако его скоро затушили.

   Пожары у нас становятся хроническим бедствием. В редком номере газет не читаем известий о сильных пожарах в разных городах и селах.

  

   23 сентября 1864 года, среда

   Вот уже несколько лет, как и публика, и дума, и полиция признают необходимость обуздать собак, которые бегают по городу и кидаются то на лошадей, то на прохожих. Нередко также бывают печальные случаи бешенства и укушения бешеными собаками и взрослых и детей. Вот, например, после переезда моего с дачи в Павловске вдруг появилось несколь