Главная » Книги

Никитенко Александр Васильевич - Дневник. Том 2, Страница 3

Никитенко Александр Васильевич - Дневник. Том 2



начении меня председателем театрального комитета.
   Просматривал разные журналы, вышедшие в мое отсутствие. Многие статьи в них, особенно в "Современнике", поражают крайней смелостью и парадоксальностью своих стремлений.
   После всего испытанного нашим обществом в недавнем прошлом протест и оппозиция - явления неизбежные. Мало того, они необходимые элементы общественной и государственной жизни, которая без них теряет равновесие, застаивается и глохнет. И потому протестуйте, господа, - это ваше право и даже долг, - но пусть протест ваш покоится на прочных началах разума и совершается не во имя ваших личных, узких мировоззрений и страстей, а во имя широких общечеловеческих идеалов правды и добра. Но не так думают и поступают наши современные протестанты. Ослепленные ненавистью к недугам прошлого, они в нем всё без разбора бранят и клянут; ополчаются против всего, часто даже вопреки разуму и истории, и не замечают, что у самих под ногами еще не сложилась почва и что в своей нетерпимости они становятся представителями нового и чуть ли не еще вящего деспотизма, чем прежний. Нет, господа, истина не так легко дается.
   Мы, правда, идем по скату, и многие могут думать, что тут уже ничего не значат благородные усилия в пользу общественного добра и порядка. Это ошибочно. Из этого вовсе не следует, что человеку честному надо сидеть сложа руки или предаваться крайностям.
  
   14 ноября 1857 года, четверг
   Настоящий год богат у нас гибельными происшествиями. Неслыханным образом потонул восьмидесятичетырех-пушечный корабль со всеми пассажирами и командой (всего 800 человек). Ему ведено было так скоро собраться в путь, что он, видите ли, не успел как следует расположить балласт и прикрепить пушки, отчего он наклонился на один бок, опрокинулся и пошел ко дну. Летом два компанейские парохода - один сел на мель на пути из Петергофа в Петербург, а другой чуть не потонул где-то на пути из Штеттина. На Каспийском море потонул фрегат со всеми людьми. В пожаре около Думы погибло, говорят, двенадцать человек. Потонул пароход на Неве, у Охты, шедший из Шлиссельбурга, и потонул оттого, что шкипер был пьян и не распорядился, когда стемнело, зажечь фонари, отчего наткнулся в темноте на другой пароход. Потонуло много пассажиров, и в том числе всеми уважаемый пастор Мориц. Но и из спасшихся многие умерли в последующие дни, кто от ушибов, кто от простуды, кто от испуга.
  
   6 декабря 1857 года, пятница
   Своровано - и где же? Между студентами! Студенты издают сборник, для чего у них собраны деньги. Один из молодых редакторов захватил в свои руки пятьсот рублей: от них и след пропал. Сегодня был у меня один из профессоров и с горестью рассказал мне это. Кроме того, он передал еще несколько других случаев, где студенты вели себя вовсе нехорошо. Да, это действительно и горько и обидно. Между тем попечитель, князь Щербатов, смотрит на все сквозь пальцы.
  
   8 декабря 1857 года, понедельник
   Умер Красовский, председатель иностранного цензурного комитета, человек с дикими понятиями, фанатик и вместе лицемер, всю жизнь, сколько мог, гасивший просвещение. Давыдов вздумал написать ему панегирик (Красовский был членом Российской академии). Я восстал против этого: "Что же мы будем говорить об истинных заслугах и достоинствах после восхвалений таким людям, как Красовский? Да и кто поверит таким хвалам? Пора бросить эти лицемерные чествования доблестей, которых не было и в которые менее всего верит тот, кто их превозносит. Поговорка, что об умерших не должно говорить худо, справедлива только в отношении наших личных приятелей и врагов, но не в отношении к общественным деятелям. Как египтяне, судившие своих царей по смерти, мы должны бескорыстно и строго судить этих людей, если они вместо пользы, какую могли приносить, делали вред. Пусть это служит уроком живым. И если мы не можем сказать всей правды, то не будем же по крайней мере восхвалять".
   Один Грот меня поддержал. Плетнев что-то пробормотал, прочие молчали. И.И.Давыдов возразил, что ведь Красовский был тайный советник, однако обещал смягчить свою хвалебную песнь.
  
   9 декабря 1857 года, вторник
   На днях обедал у графа Блудова. Он много говорил о Сперанском и, между прочим, рассказал следующее. Сперанский был человек необыкновенный: большой приверженец Наполеона и французской системы управления, которую потом и у нас ввел. Он впоследствии не любил императора Александра I, который платил ему тем же и раз в откровенном разговоре сказал о Сперанском одному из своих приближенных: "Ты не знаешь, какой это трус и подлец". Однако Сперанский не был ни тем, ни другим. Его обвиняли в двенадцатом году в измене, но это несправедливо, хотя император Александр этому верил. По крайней мере он приводил в доказательство виновности Сперанского частые сношения последнего с французским послом. Карамзин защищал его в этом перед государем.
   Еще, говорил граф Блудов, Сперанский был необыкновенно почтителен к своей матери. Когда во дни его могущества она явилась к нему повидаться, - мать его была простая деревенская попадья, одетая в балахон и повязанная платком, - он при встрече с ней, по старому русскому обычаю, упал перед нею на колени и оказал ей всевозможные знаки сыновней любви и уважения.
  
   11 декабря 1857 года, четверг
   Заседание в Академии наук. Председательствовал президент. Были выборы в почетные члены. Граф предложил очень много лиц, большею частью все чуждых Академии и науке. Сначала члены терпеливо клали белые шары, но потом терпение их истощилось, и, как всегда бывает в подобных случаях, потерпели достойные в пользу недостойных. Так, например, министр внутренних дел Ланской выбран, а Тютчев и Мельников (инженер) не выбраны. Граф был недоволен и прекратил дальнейшие выборы из опасения новых поражений.
  
   14 декабря 1857 года
   Был на похоронах П.Г.Буткова, сенатора и члена Академии наук. Старик дотянул до восьмидесяти двух лет. Он был добрый и честный человек, и я лично питаю к нему неизменную признательность за помощь, которую он в былое время оказал мне - бедному, униженному юноше.
  
   16 декабря 1857 года, понедельник
   Князь Щербатов начинает действовать очень странно. Он, между прочим, хочет уничтожить пансионы при гимназиях и стипендии бедным студентам университета. В университете дела идут дурно. Студенты остаются без нравственного руководства. Князь, очевидно, добивается популярности. Например, студенты издают два рукописные журнала, которые, между прочим, наполняют всяческими ругательствами. Один журнал называется "Вестник свободных мнений", а другой, в подражание Герцену, "Колокол". Попечитель это знает и дозволяет. Но во избежание скандала он объявил студентам, что сам берется быть их цензором и желает, чтобы статьи предварительно показывались ему. Они и покажут ему пять-шесть статей невинных, а затем прибавят к ним несколько и других, которые тоже пустят в ход под покровительством попечительской санкции. Вместо того, чтобы побуждать молодых людей учиться, он поощряет их быть журналистами и тратить время на пустяки, которые в конце концов могут вредно отразиться на них самих и иметь пагубные последствия для всего сословия и заведения.
  
   18 декабря 1857 года, среда
   Виделся с государственным статс-секретарем Бутковым. Вот каким он мне показался. Говорит он бойко и легко, и это, кажется, была одна из причин его быстрого возвышения. Судит он очень либерально и, кажется, хочет так судить, чтобы казаться человеком времени, человеком просвещенным, прогрессистом, потому что ныне на стороне профессистов много умных людей. Но суждения его очень поверхностны: на них очевидные следы слегка прочтенного или слышанного. Ничего глубокого, основательного, государственного в нем не заметно. Это ум беглый, по преимуществу легкий. Ему очень хочется казаться выше бюрократического порядка вещей, и потому он бранит бюрократию и защищает принцип сословной представительности. Но все это носит на себе печать незрелости и чего-то навеянного, а не выросшего из глубины собственных убеждений и соображений.
  
   19 декабря 1857 года, четверг
   Всеобщие толки о так называемой эмансипации, приступ к которой все прочли в напечатанных в газетах семнадцатого числа рескрипте Назимову и в отношении министра внутренних дел. Главное - приступ сделан, и назад идти нельзя.
  
   22 декабря 1857 года, воскресенье
   В публике боятся последствий рескрипта об эмансипации - волнений между крестьянами. Многие не решаются летом ехать к себе в деревню.
   Никто не думает, что освобождение крестьян будет иметь благодетельные последствия для самого дворянства. А казалось бы, что этого именно и следовало бы ожидать. Оно должно дать ему более политического значения. Повелевая рабами, оно само было рабом. Но как скоро установится идея права между дворянством и ему подвластными, то идея этого права непременно должна проникнуть и в другие общественные отношения, должна получить повсеместное приложение. Сделав этот шаг, мы вступили на путь многих реформ, значение которых теперь нельзя с полной вероятностью определить. Сила потока, в который мы ринулись, увлечет нас туда, куда мы не можем предвидеть.
  
   23 декабря 1857 года, понедельник
   В номере 270 "С.-Петербургских ведомостей" напечатал я возражение, против мысли Даля о вреде грамотности для нашего простого народа. Мое возражение принято в публике очень хорошо. Слышу много изъявлений удовольствия и благодарностей.
  
   24 декабря 1857 года, вторник
   Наши журналы в настоящее время почти исключительно наполняются описаниями разных гадостей и сплетней нашего общественного быта. Я очень далек от того, чтобы отвергать значение и пользу этого рода обличительной литературы, особенно в данный момент. Но меня огорчает крайняя исключительность такого направления и слишком тесная замкнутость ее в узкой сфере интересов минуты. Она не только исключает из своего круга, но и со злостью преследует все, что отзывается общечеловеческими, возвышенными интересами, всякое стремление к идеалу. Такое исключительное направление литературы в конце концов не может не быть вредно обществу, как все узкое, личное, зараженное нетерпимостью.
  
   25 декабря 1857 года, среда
   Граф Блудов пригласил меня сегодня на открытие надгробного памятника Жуковскому. Была отслужена панихида в церкви и на могиле. Памятник сделан еще по указанию вдовы Жуковского из черного гранита, в виде гробницы. По сторонам тексты из св. Писания. Он показался мне массивным и неуклюжим.
  
   26 декабря 1857 года, четверг
   Обедал у графа Блудова. Разговор о покойном государе. "За несколько часов до смерти его, - рассказывал граф, - ко мне с торопливостью подошли граф Адлерберг и князь Долгорукий и предложили мне заняться сочинением манифеста о вступлении на престол нового государя.
   - Господа, - отвечал я, - как можем мы говорить о манифесте, когда император еще жив. Время ли думать об этом? Нет! Я не буду писать манифеста, пока царствующий государь еще дышит.
   Когда Николай Павлович скончался, меня позвали к новому императору.
   - Скажите его величеству, - отвечал я посланному, - что я прежде пойду поклониться телу государя, а потом, исполнив мой долг, явлюсь к нему.
   Так я и сделал. Государь принял меня очень благосклонно и с глубокою горестью приказал составить манифест".
   Много также говорил Блудов опять о Сперанском. Сперанский вел дневник, находящийся теперь в руках Корфа, который занимается биографией Сперанского. Дневник этот престранный. Он наполнен такими пустяками и мелочами, что заставляет предполагать, будто он писался с намерением скрыть настоящие мысли и наблюдения автора на случай, если бы бумаги его попали в чужие руки.
  
   29 декабря 1857 года, воскресенье
   Акт в Академии наук. Два отчета: один читал И.И.Давыдов о деяниях II отделения, а другой - секретарь Веселовский о подвигах всей академии. Иван Иванович утомил слушателей своим акафистом Иннокентию.
   После акта академики собрались на обед в Шахматный клуб, куда явились и президент, граф Димитрий Николаевич Блудов, и министр. Обед был хорош и, кажется, весел, как бывают все наши официальные и полуофициальные обеды. Тут все делаются большими друзьями и провозглашают вместе с тостами самые благие желания и намерения. Я сказал моему соседу:
   - Как было бы хорошо, если бы вся жизнь человеческая состояла из обеда. Сколько было бы у нас дружбы, добрых начинаний, прекрасных чувств. Ведь и здесь всего немало, но жаль, что это переварится вместе с съеденным обедом, и тем все и кончится.
   И.И. Давыдов сказал очень умный и приличный спич и- к удивлению всех - без лести, хотя тут было бы кому воскурить.
   После обеда я познакомился с Бэром, которого давно уважал.
  

1858

  
   1 января 1858 года, среда
   Получил из военного министерства проект положения об учебных заведениях и программы, с просьбой рассмотреть их в два дня и написать свое мнение.
  
   2 января 1858 года, четверг
   Занимался проектом и программами. Завтра отправляю все со своим заключением.
  
   3 января 1858 года, пятница
   Между прочими были у меня Панаев и молодой Ламанский, даровитый молодой человек, приготовляющийся занять у нас в университете кафедру славянских наречий.
   Панаев рассказывал про свое свидание с Чевкиным, главноуправляющим путями сообщения. Сей государственный муж доказывал ему, что нынешнее направление литературы, заключающееся в преследовании всяческих крадств, вредно. Недавно в какой-то статье задеты были по этой части путейские чиновники. Вообще многим из нынешних главных начальств не нравится литературное бичевание мерзостей, совершающихся в их ведомствах. Они находят, что это повлечет неуважение к правительству. Гласность и усиление общественного мнения в делах общественных они находят вредным, особенно граф Панин. Но они ошибаются: тут нет ничего общего с уважением или неуважением к правительству. Последнее само тяготится разными административными злоупотреблениями и в гласности и в общественном мнении должно бы видеть самую деятельную помощь против зла, с которым хочет бороться.
   На днях министр сильно накричал на цензора Бекетова за то, что тот по напечатании рескрипта об освобождении пропустил в "Сыне отечества" извлечение о постановлениях для остзейских крестьян. Это случилось в отсутствие князя Г.А.Щербатова. Но когда князь вернулся, он настоял, чтобы Бекетов не был отрешен от должности, как грозил министр. Все это была работа Кисловского, который отрешением Бекетова думал сделать неприятное князю. Но последний поступил очень решительно, что называется, прижал министра и не дал в этот раз тайному подьячему духу восторжествовать над справедливостью.
  
   5 января 1858 года, воскресенье
   Вечер у князя Щербатова. Мне было передано от его имени, что он очень жалеет, что давно меня не видел. Было объяснение.
   - Мне кажется, - сказал князь, - что вы сердитесь на меня.
   Я не скрыл, что некоторые слова и поступки, ему приписываемые, вызывают мое недоумение. Князь многое опроверг, а другое объяснил преувеличениями своих недоброжелателей. Мы дали слово друг другу вперед в таких случаях откровенно объясняться.
   Затем князь горько жаловался на хаос, царствующий в нашем министерстве. Кисловский везде на первом плане.
  
   6 января 1858 года, понедельник
   У графа Блудова. Там был также попечитель Московского университета Ковалевский. Разговор о статье в Москве "Публика и народ", за пропуск которой чуть не был отрешен цензор Гиляров; о том, как князь Щербатов отстоял Бекетова; о современной литературе и литераторах. Граф выражал сожаление, что современные писатели, по-видимому, совсем знать не хотят, что выражать свои мысли в слове есть искусство, и пишут как попало.
   Попечитель жаловался на борьбу в Московском университете между славянофилами и западниками. Борьба доходит до того, что противники даже не стесняются друг другу гадить. Это особенно отражается на лицах, ищущих степеней и кафедр. Западники отвергают даже людей способных, но не принадлежащих к их партии. Славянофилы мстят им тем же.
   Говорили еще о московском обеде по поводу высочайшего рескрипта о свободе, о множестве произнесенных на нем речей, из которых не одобряли речи Погодина; о графине Ростопчиной, которая сделалась страшной консерваторкой.
   Граф Блудов и Ковалевский вспоминали о графе Канкрине. По мнению первого, это был лучший министр финансов в России. Он был, по словам Блудова, ума обширного и очень находчив в финансовых операциях. Между прочим, кто-то припомнил его слова: "Я министр финансов не России, а русского императора".
   - Но это, - заметил Блудов, - ему не мешало любить и знать Россию. Вот по какому случаю император Александр I приблизил Канкрина к себе. После Бауценского сражения армия наша, теснимая неприятелем, оставалась без всякого продовольствия. Канкрин был тогда интендантом. Государь призывает его к себе и говорит ему: "Мы в тяжелом положении. Если ты найдешь способ вывести армию из затруднения и доставить ей продовольствие, я награжу тебя так, как ты не ожидаешь". Канкрин нашел этот способ, и с тех пор карьера его была упрочена.
  
   11 января 1858 года, суббота
   Заседание театрального комитета. Ни одной порядочной пьесы, хотя мы на этот раз рассматривали их пять.
   Волнение рабочих крестьян по дороге от Луги до Острова. В Смоленской губернии, говорят, убили несколько помещиков.
  
   13 января 1858 года, понедельник
   Вечером был приглашен на совещание по устройству "Общества литературного фонда для пособия нуждающимся литераторам и ученым и их семействам". Собрание наше состояло из Краевского, Кавелина, Галахова, Дружинина, Анненкова, Дудышкина и меня. Мне поручили написать проект устава.
   Бесконечные толки о свободе крестьян. Правду сказать, есть о чем потолковать. Тут затронуты самые существенные интересы общества, многие симпатии и антипатии, до сих пор таившиеся в умах. Но, Боже мой, сколько же и нелепостей в этих толках. Сквозь разные более или менее пристрастные суждения, однако, явственно проглядывает дух двух враждебных партий - желающей освобождения и не желающей его. К первой принадлежат все так называемые мыслящие или притворяющиеся мыслящими умы: литераторы, ученые и т.д. Ко второй - все те, материальные интересы которых замешаны в эту громадную игру, следовательно, большая часть помещиков-душевладелъцев. Между лицами, принадлежащими к последней партии, различаются два оттенка: одни находят меру освобождения несправедливою в тех условиях, в каких она предложена правительством; другие находят ее безусловно вредною или по крайней мере преждевременною. Конечно, они имеют основание опасаться. Тут дело идет об их благосостоянии. Вопрос касается их поземельной собственности, от которой они не хотят отказаться. А иным просто не по сердцу уничтожение их барства - и эти чуть ли не сильнее всех кричат.
   Кавелин, которого, кстати сказать, нельзя не любить и не уважать, в своих страстных увлечениях, однако, доходит часто до крайностей. Теперь, например, он вопиет против дворянства как против вреднейшего из зол на земле. Как будто бы зло в самом дворянском сословии, а не в особенностях его положения у нас.
  
   15 января 1858 года, среда
   Умер член II отделения Академии наук Коркунов. Он недели две хворал тифом. Это был человек честнейший из честных, ума не обширного, маленьких знаний во множестве.
  
   16 января 1858 года, четверг
   Меня избрали секретарем II отделения на место Коркунова, который состоял также и в этом звании.
   Обедал у графа Блудова. Там были: Анненков, издатель Пушкина, и Ковалевский, директор азиатского департамента. Разговор о литературе, которой очень хочется говорить о главном современном вопросе - о свободе, или так называемой эмансипации, и о цензуре, которой очень не хочется этого дозволить. Графиня читала стихи Аксакова в честь освобождения. Стихи эти не пропущены, несмотря на то, что в них принимает участие великий князь Константин Николаевич.
   Был у меня Львов, автор комедии "Свет не без добрых людей", и принес мне билет на завтрашнее представление. Я пьесы еще не видал. Ее запретили в Москве, и здесь велено давать ее реже. Публика от нее в восторге. Власти осыпают автора похвалами, а между тем произведение его гонится со сцены. Кажется, и слава и гонение преувеличены. Пьеса, несомненно, имеет достоинства. Но одни восхищаются, а другие возмущаются всего больше словами: "Правдою нельзя нажиться на службе".
  
   17 января 1858 года, пятница
   Заседание в комитете по устройству кантонистских школ. Члены - все сияющие и звездоносные генералы в мундирах. Я во фраке казался между ними вороною, залетевшею в стаю павлинов. Были жаркие прения о некоторых параграфах устава. Заседание затянулось с двенадцати часов до трех.
   Вечером в театре на представлении пьесы "Свет не без добрых людей". Некоторые места в ней производят сильное впечатление. В ней много современной истины, и это главная причина ее успеха. Игра актеров очень хороша, особенно Мартынова, Зубарева, Максимова и Линской.
  
   18 января 1858 года, суббота
   Радикальные реформы редко не вредны.
   Задуманные с лучшими намерениями, они почти никогда не достигают своей цели, потому что им недостает почвы. Почва будущего, во имя которого они предпринимаются, состоит из настоящего и прошедшего. Вещи, оторванные от того и другого, не идут, а мчатся в беспорядке, волнуются, блуждают, запутываются и производят хаос, из которого трудно бывает выбраться.
   У Валерьяна Никитича Вельбрехта собралось несколько человек бывших студентов С.-Петербургского университета разных выпусков для совещания о праздновании дня открытия его. Меня избрали председателем этого собрания, в котором и была составлена программа обеда. Я и князь Щербатов назначены председателями-хозяевами праздника, и мне же поручено написать речь к первому заздравному тосту в честь государя. День назначен 16 февраля.
   Говорят, министр народного просвещения потерпел сильное поражение в заседании совета министров в прошедший четверг, где он докладывал. Начало доклада, по-видимому, было хорошее. Министр прочитал записку о необходимости действовать по цензуре в смягчительном духе. Записку эту писал князь Вяземский с помощью Гончарова. Против Норова восстал враг мысли, всякого гражданского, умственного и нравственного усовершенствования, граф Панин. Он не лишен ума, а главное - умеет говорить. Бедный Норов начал было защищать дело просвещения и литературы, но защита его, говорят, вышла хуже нападок. Панин, разумеется, восторжествовал, и цензуре велено быть строже.
  
   21 января 1858 года, вторник
   Панин, Брок и Чевкин, кажется, помешались на том, что все революции на свете бывают от литературы. Они не хотят понять, что литература - только эхо образовавшихся в обществе понятий и убеждений; что если она обращает внимание правительства на какие-нибудь административные беспорядки, то тем оказывает услуги ему самому; что надо отличать нападки на законы от нападок на неисполнение последних и что нападки этого рода только возвышают достоинство закона и законодательной власти.
  
   22 января 1858 года, среда
   У графа Блудова. Все та же песня о хаосе в делах по министерству народного просвещения и разговор о несообразности в действиях цензуры.
  
   25 января 1858 года, суббота
   Два комитета вечером: один театральный, другой по военному ведомству. В последний я получил приглашение с надписью: "Весьма нужное". Надо было отправиться туда. Заседание продолжалось до полуночи у генерала Данненберга. Сильно восставал против всех воспитательных учреждений военного министерства Булгаков. Он полагает, что все образование должно быть сосредоточено в министерстве народного просвещения, и сильно нападал на преобладание в военно-учебных заведениях так называемой ружистики - с чем соглашались и прочие генералы. Была высказана мысль относительно общего образования: в министерстве народного просвещения должно бы существовать общесовещательное собрание из лиц всех ведомств, под председательством министра. Там рассматривались бы все проекты и соображения о специальном образовании, какое нужно каждому ведомству. Образование должно быть общим, национальным и государственным', одно для народа, другое для разных специальных потребностей государства.
   Еще слово о Булгакове: это человек умный, даровитый, либеральный, владеющий даром слова.
  
   26 января 1858 года, воскресенье
   Есть прогресс сломя голову и прогресс постепенный. Если бы надо было себя сформулировать одной из тех категорий, на какие принято подразделять политические мнения в Европе, я бы назвал себя умеренным прогрессистом. Я худо верю в те учения, которые обещают обществу беспредельное счастье и усовершенствование, но верю в необходимость для человечества развития, на всякой степени которого для него воздвигается известная мера благ с неизбежною примесью известных зол; верю, что не идти путем этого развития - значит противиться закону природы и подвергаться произвольно таким опасностям и бедствиям, которых избежать есть долг разумного существа. Как природа испытывает перемены времен года и с каждой переменой производит новые существа и новые явления, не выходя из общей сферы, определяющей ее деятельность, так и человечество не может оставаться неподвижным и должно раскрывать в исторической последовательности те силы, какие составляют его содержание.
  
   27 января 1858 года, понедельник
   Вот что случилось: бывшим студентам С.-Петербургского университета запрещено собраться вместе в память его основания и вместе пообедать. Причина тому, как говорится, покрыта мраком неизвестности. Сегодня я был у Вельбрехта: никто ничего не знает. Все участники предполагаемого праздника - а их могло быть человек до пятисот - чувствуют себя оскорбленными. Между тем московцы, казанцы и харьковцы преспокойно отпраздновали себе свои дни. Князь Васильчиков полагает, что можно будет просить, что это еще переменится. Но я не знаю, желательно ли это: неприятное впечатление произведено, и праздник был бы холоден и лишен одушевления.
  
   29 января 1858 года, среда
   Сегодня у графа Блудова было много говорено о графе Панине, который пылает такой ненавистью к просвещению и литературе, что беспрестанно предлагает какие-нибудь новые, стеснительные цензурные меры. Например, чтобы побудить цензоров к вящей строгости, он предлагает за всякое упущение немедленно подвергать их взысканию, а потом уже исследовать, точно ли дело стоило такого взыскания. Не значит ли это рассуждать прямо навыворот? Это особенно прилично министру правосудия.
   Боже мой! Как посмотришь - к каким странностям приводит слепая ненависть к истине и разуму.
  
   31 января 1858 года, пятница
   Оказывается, что запрещение нашего обеда есть мера общая, которая клонится к тому, чтобы вперед не было праздников в честь университетов или в честь каких бы то ни было общественных явлений. В Москве Кокорев хотел устроить какой-то огромный обед в честь эмансипации. Граф Закревский увидел в этом нехорошее и в таком виде представил сюда, вследствие чего последовало запрещение и кокоревского, и нашего обедов.
   Теперь у меня на руках два проекта уставов - один театрального комитета, другой "Литературного фонда для пособия нуждающимся литераторам и ученым".
  
   5 февраля 1858 года, среда
   Во Франции творятся скверные дела. Враги Наполеона должны быть довольны: он начинает делать ошибки. Путь, на который он вступил, тот самый, который привел к гибели его дядю. Это путь военного деспотизма и ослепления своим могуществом.
   Люди ни дурны, ни хороши, а точно таковы, какими им надлежит быть по условиям их природы и жизни. Ни сетовать, ни негодовать тут не о чем, а надо только остерегаться. Неприятности следуют всегда за излишней доверчивостью. Кто сел в крапиву - не жалуйся, что обжегся.
  
   6 февраля 1858 года, четверг
   Первое заседание комитета, учрежденного для пересмотра старого и составления нового цензурного устава. Прежде прочитана была записка князя Вяземского о состоянии направления нынешней литературы, представленная министром народного просвещения государю. Записка оправдывает литературу от взводимых на нее обвинений. Она составлена умно и изложена изящно. Вообще записка эта делает честь князю Вяземскому по светлым идеям в пользу мысли и просвещения, которые он сумел вложить в нее. Он опровергает ею мнение многих, будто он сделался простым аристократом-царедворцем, особенно Герцена, который беспощадно казнит его в каждом номере "Колокола". Любопытны также замечания государя на эту записку. Некоторые места в ней он одобряет, к другим относится как будто недоверчиво, и в замечаниях его тогда проглядывает как бы нерасположение к литературе и сомнение в ее благонамеренности. Вообще он считает необходимым бдительное цензурное наблюдение за ней.
  
   16 февраля 1858 года, воскресенье
   Вся эта неделя была для меня полна самой тяжелой и скорой работы. Я написал два проекта уставов: театрального комитета и "Литературно-ученого фонда". Первый уже рассмотрен и одобрен комитетом, второй будет рассматриваться на этой неделе. Сверх того, идут заседания комитета для пересмотра цензурного устава. Много толков, много изменений. Все это составляет хаос, который надо привести в стройный вид и ясное выражение. Князь Вяземский в данном случае умно и благородно смотрит на вещи, но за этот последний труд не берется. В последнее заседание комитета о цензуре князь предложил возложить на меня составление и редакцию проекта изменений и дополнений к цензурному уставу, а равно и тех листов, которые должны быть внесены в Государственный совет, где наш проект без сомнения будут сильно оспаривать.
  
   20 февраля 1858 года, четверг
   Собрание "Литературного фонда". Я читал проект устава. Предложено несколько изменений.
  
   24 февраля 1858 года, понедельник
   Заседание комитета для пересмотра цензурного устава. Читал обработанный мною весь первый отдел, где изложены основные начала цензуры. Я написал несколько новых параграфов с целью дать литературе побольше простора в суждениях о делах общественных. На этот раз принято все, за исключением одного параграфа.
   Все это только начало труда, будет пропасть работы. К чему она опять приведет - не знаю. Горько становится, когда подумаю, сколько раз уже моя работа в этом направлении пропадала даром! С Авраамом Сергеевичем уже казалось так налажено - но удобная минута была пропущена, и вот опять все сызнова начинай. А все не хочется отстать, и всякий раз возлагаешь надежды на столь знаменательное в нашей русской жизни авось.
   Переписан и подписан членами проект устава о театральном комитете.
   Вчера князь Щербатов читал мне свой устав университета. Сомнительный успех, ибо тут требуются деньги и новые права.
  
   25 февраля 1858 года, вторник
   Вечером на спектакле в театральной школе. Снеткова очень хорошо выполнила сцену Марины у фонтана из "Бориса Годунова". В ней положительный талант, да и наружность у нее прелестная, но выйдет ли что из всех этих задатков быть отличной артисткой - другой вопрос. Ей, как и всем нашим артистам, недостает общего образования и школы.
  
   26 февраля 1858 года, среда
   На днях был у меня митавский губернатор П.А. Валуев. Он привез мне письмо от моего доброго приятеля К. И. Рудницкого из Риги, с которым и он дружен. Валуеву очень понравилась моя "Мадонна" и мой спор с Далем о грамотности, и он пожелал со мной познакомиться. Вчера я отдал ему визит.
   У жизни много цепей. От иных надо уметь освободиться, другие - носить с терпением и мужеством. Хуже всего, когда мы к тем, которые сковывают жизнь, прибавляем от себя новые.
   Величайшее благо, до какого может достигнуть человек усилиями ума и воли, есть независимость духа, не нуждающаяся ни в случайных дарах счастья, ни в другой благосклонности людей, кроме той, за которую он может заплатить наличными услугами и трудом.
  
   28 февраля 1858 года, пятница
   Ездил поутру к Панаеву, директору канцелярии министра императорского двора, объясняться по делам театрального комитета. Проект устава должен быть представлен на днях министру.
   Вечером получил горестную весть. М.М.Тимаев, мой старый друг, благороднейший из людей, каких я знал, внезапно умер. Поутру был здоров, спокоен, говорил с женой о предстоящей свадьбе своего сына и удалился в другую комнату. Через минуту вошел к нему слуга и нашел его мертвым. Ему был шестьдесят один год.
  
   2 марта 1858 года, воскресенье
   Вчера был на огромном рауте у графа Д.Н.Блудова. Звезд и кринолинов - без конца. Я все время проговорил с Остроградским, а потом и с Титовым.
   Решительный приговор вовсе не служит доказательством знания, а часто служит только доказательством притязаний на знание.
  
   4 марта 1858 года, вторник
   Отослал к графу Адлербергу проект устава театрального комитета при моем донесении.
   Вечером в театре. Здесь услышал о смерти Сенковского. Он уже давно страдал несварением желудка.
  
   7 марта 1858 года, пятница
   Был у графа Адлерберга. Разговор об уставе театрального комитета. Граф объявил, что доволен им, и благодарил за него. Спрашивал моего мнения о пользе комитета. Я отвечал, что польза его преимущественно отрицательная: препятствие загромождать сцену плохими пьесами. Но тут есть также и положительная польза, а именно, что писатели, особенно молодые, будут находить ободрение в мысли, что судьба их сочинений отныне станет решаться не произволом, часто невежественным, а судом литературным и, по возможности, справедливым.
   Граф заметил, что у нас теперь мало драматических талантов, потом перешел к цензуре, заговорил о трудности ее направить и заметил, что у нас в литературе господствуют не совсем хорошие стремления. Я возразил, что положительно дурного или вредного в ней ничего нет, а что если некоторые из молодых писателей иногда и увлекаются чересчур горячими мыслями, то это не может иметь вообще решающего влияния на умы, так как они всегда найдут противодействие в произведениях людей более зрелых и с более установившимся образом мыслей.
   Граф указал на шаткость у нас общественного мнения. "Иногда, - сказал он, - резко нападают на какое-нибудь высшее лицо - оно удалено, и вот его начинают возносить. Затем граф просил указать ему несколько кандидатов на места членов театрального комитета.
  
   10 марта 1858 года, понедельник
   До сих пор еще не отметил случай, доставивший мне и развлечение и некоторое удовольствие: обед бывших студентов С.-Петербургского университета, состоявшийся еще 16 февраля. Это не был большой, парадный, обед, который нам запретили, а простая, дружеская трапеза, на которую собралось человек до тридцати в квартире Вельбрехта. Обед был очень оживлен. В течение его и на мою долю выпало маленькое торжество. В честь мою был выпит тост и сказано несколько слов, от которых у меня стало тепло на душе. Спасибо, господа!
   Затем последовали другие тосты, пение, и на первом плане всемирный студенческий гимн Gaudeamus igitur и проч. В числе певцов особенно отличались князь Васильчиков и братья Уваровы.
  
   16 марта 1858 года, воскресенье
   У графа Блудова. Важная новость: Норов подал в отставку, и просьба его принята.
  
   17 марта 1858 года, понедельник
   Совет университета, в котором попечитель предложил на рассмотрение составленный им проект нового университетского устава. Тут все уже знали об отставке Норова. Говорят, на место его назначается Ковалевский, попечитель московский. Всеобщее мнение: хуже того, что было, быть не может. Бедный Авраам Сергеевич, вот к чему его привели все его шатания.
  
   18 марта 1858 года, вторник
   Князь Вяземский сказал мне сегодня, что он тоже подал в отставку и получил ее. Жаль. Он не много делал и не много мог сделать, но он человек благородный, просвещенный и умный.
  
   19 марта 1858 года, среда
   Сейчас получил известие от Петра Петровича Татаринова, что Норов подал в отставку и получил ее.
   Вчера пронесся слух, что Брок также уволен и на места его назначен Княжевич. Вот сколько перемен! Что-то дадут они нам?
   Место Норова занял Ковалевский.
   Говорят, государь, решая отставку Норова, сказал: "Это почтенный человек по своему сердцу, по благонамеренности; я душевно люблю его и уважаю. Но он неспособен быть министром, и я дольше оставить его на этом месте не могу".
   Митрополит Григорий в одной своей проповеди, говоря, как мало люди расположены к Богу, сказал: "Иной думает больше о собаке, чем о Боге".
  
   23 марта 1858 года. Светлое Христово Воскресение. Заутреню слушал в театральной церкви.
  
   24 марта 1858 года, понедельник
   Читал разбор Герценом истории 14 декабря Корфа. Герцен слишком строго судит о Ростовцеве. В письме последнего много ребяческого, в поступке его больше несостоятельности, чем подлости, какую приписывает ему Герцен. Я тогда хорошо знал Ростовцева и хорошо помню все обстоятельства дела и моральное настроение самого Ростовцева.
   Он был тогда очень молод и вряд ли в состоянии действовать по таким утонченным соображениям своекорыстия и подлости, какие доступны человеку, умудренному опытом и жизнью. Роль историческою лица могла ему улыбаться, но можно с достоверностью сказать, что он не предвидел всех последствий своего шага. Он предварил заговорщиков, что намерен донести на них, и донесши, сообщил им о том. Тут забота о самосохранении, но вряд ли какие-либо дальнейшие расчеты. Иное дело после, когда у него в глазах мелькнули флигель-адъютантские аксельбанты (тотчас после 14 декабря). Туг уже мог развиться в его голове целый план блестящей будущности, хотя он тогда же уверял меня, что флигель-адъютантство было бы для него большим горем.
   Утром был, между прочим, у Позена. К нему беспрестанно приезжали разные сановники. Тут много было говорено о крестьянском вопросе.
  
   4 апреля 1858 года, пятница Норов приезжал в Академию прощаться. Говорили речи:
   Остроградский и Броссе - приличные, И.И.Давыдов - исполненную лести. Как! Лести развенчанной власти? Да, но Норов, уходя, просил нового министра наградить Давыдова синей лентой, а Кисловского - красною.
  
   7 апреля 1858 года, вторник
   Был у нового министра. Речь о цензуре. Государь сильно озабочен ею. В нем поколебали расположение к литературе и склонили его не в пользу ее. Теперь он требует со стороны цензуры ограничений, хотя и не желает стеснить мысль. Как это согласить? Министр сказал, что он надеется на меня.
   - Это дело, - сказал он, - падает на двух людей: на вас и на меня. Разумеется, ни вы, ни я не можем действовать в стеснительном духе.
   Я заметил ему, что частные ошибки и увлечения отдельных писателей нельзя ставить в вину всей литературе и считать их за ее общее направление.
   Министр согласился со мно

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 307 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа