Никитенко Александр Васильевич - Дневник. Том 3

его фигляром, но скоро, однако, перестал и выразил даже некоторое одобрение. Но секретарь на мои похвалы прямо отвечал, что речь не заслуживает никакого внимания и что хорошего в ней только выписки из Карамзина. Великие князья также аплодировали многим местам, не исключая и наследника, который, впрочем, делал то сдержаннее своих братьев. Воспоминания Вяземского тоже приняты были публикою благосклонно, равно как и стихи его, которые, впрочем, на этот раз не отличаются особенною силою. Да и прочитал и то и другое Маркович, против своего обыкновения, довольно плохо. Акт продолжался больше двух с половиною часов.

  

   2 декабря 1866 года, пятница

   Замечательно, что вчера на акте не было никого из духовных властей, а Валуев исчез. В ознаменование карамзинского юбилея государь пожаловал сыну Карамзина, Владимиру, орден св. Станислава I степени. Погодину также орден и Строеву - тысячу рублей пенсиону.

   Акт в университете. Речь Бестужева-Рюмина о Карамзине как историке, прочитанная Миллером, очень хороша. Провозглашение военного министра Милютина доктором истории было принято с живым участием и сопровождалось громкими рукоплесканиями. И ему самому, кажется, это было приятно. Он два раза вставал, чтобы благодарить публику.

  

   3 декабря 1866 года, суббота Заезжал к Погодину и довольно долго побеседовал с ним. Я высказал ему мое удовольствие по поводу его речи, которая, прибавил я, уже была не слово, а событие. Он был у наследника, который, между прочим, сказал ему "Ваша речь произвела фурор".

  

   4 декабря 1866 года, воскресенье

   Управление по делам печати идет совершенно ложным путем. Оно усвоило себе только один элемент силы - элемент полицейский, забыв вовсе, что в кругу, в котором оно действует, есть еще очень важный элемент силы - элемент нравственный. Кажется, оно решилось совсем ни в каком случае не признавать значения силы мыслительной и силы нравственной.

   Самое грубое ослепление, недостойное не только государственного человека, но даже обыкновенного чиновника, - думать, что в наше время можно управлять посредством одних полицейских мер, циркуляров, запрещений и тому подобного.

   Управление решилось действовать совершенно наперекор величайшего из властителей земных - духа времени, который неотразимо требует свободы мысли и слова. Это уступка, которую ему необходимо сделать, если не хочешь допустить опять самого гибельного своеволия и злоупотребления мысли и слова впоследствии, когда все-таки придется снова ослабить натянутые вожжи. Валуев человек не без ума, но с ног до головы бюрократ, который понимает государственные дела не иначе, как канцелярские отношения и рапорты, хотя и говорит иногда пышно и кудряво. Валуев сделает то, чего само общество, может быть, и не сделало бы; он приведет его к полнейшей вере, что ничему верить нельзя.

   Управление не понимает различия в печати между свободою мысли реальною и логическою. Оттого оно под одинаковый гнет кладет и какую-нибудь газетную статью и ученую книгу.

   Теперь Валуев думает, что он принял важную меру, переменив М.П.Щербинина на Похвиснева, то есть заменив чиновника одряхлевшего чиновником помоложе.

  

   5 декабря 1866 года, понедельник

   Обедал у Бычкова. Там были члены нашего отделения и Погодин. Погодин прочитал после обеда отрывок из описания своего последнего пребывания за границею, где рассказывает свою встречу в Монтре с Герценом. Погодин советовал ему раскаяться и возвратиться в Россию.

  

   6 декабря 1866 года, вторник

   Третье предостережение "Голосу" и приостановка его на два месяца за статью в N 318 о полиции. См. "Северная почта", N 261.

  

   8 декабря 1866 года, четверг

   Сегодня в заседании Академии наук был и Погодин. Ничего особенного. Говорили и судили, как обыкновенно, с большою важностью, как подобает истым академикам...

   О Милютине (Николае) все дурные слухи. Ему лучше, но нет никакой надежды на то, чтобы он мог опять заняться делами.

   Баранов в своей речи в Вильно сказал, что напрасно некоторые злонамеренные люди стараются распространить мысль об изменении системы в управлении польскими делами. Ничего не изменится, и все прежние предначертания будут выполнены. Странное дело! Система не переменится, а переменили людей, которые способны были ее выполнять, и заменили их людьми, совершенно на то не способными, как будто системы создают людей, а не люди системы.

   Когда раз допустили известную меру свободы мысли и слова, то возвращаться назад уже нельзя. Надо допустить и признать эту свободу как новый элемент, подобно тому как признают и допускают необходимость разных изменений общественных и административных. На некоторые злоупотребления печатного слова надо уже смотреть как на необходимое зло. Злоупотреблений этих не желают оставлять без взыскания - хорошо! Но что считать за злоупотребления? В этом должно непременно умерить до последней крайности свою щекотливость и притязательность. Вообще не должно показывать, что в печатном слове видят личного врага, как то делает нынешнее Управление по делам печати. Вообще на это дело нельзя смотреть полицейскими глазами.

  

   9 декабря 1866 года, пятница

   В общем собрании Академии наук президент Литке предложил выбрать в почетные члены министра народного просвещения графа Д.А.Толстого, Димитрия Алексеевича Милютина, Валуева и министра Зеленого. Выбраны два первые. У графа Толстого было только три отрицательных голоса, у Милютина два. Но когда дело дошло до Валуева, то оказалось, что ему накидали черных шаров, и избрание не состоялось. Этим был очень огорчен президент. Но он сам виноват. Не следует предлагать некоторых лиц, не удостоверившись прежде в успехе и не посоветовавшись с некоторыми знающими людьми. Я предлагал было разделить выбор так, чтобы двое были избраны теперь, а другие двое оставлены хоть до следующего года. Президент не согласился и потерпел поражение. Зеленого он уже не хотел баллотировать. Чему, однако, приписать эту неудачу относительно Валуева, когда Академия прежде так снисходительно раздавала свои дипломы на звание почетных членов? Я думаю, роли, какую Валуев принял на себя в отношении к печати. Академия - естественная покровительница печати в ее высшем значении, и она, верно, хотела этим выразить свое несочувствие лицу, которое доселе показало себя в делах печати только преследованиями. Вообще Валуев не пользуется сочувствием общества. Не много друзей приобрел ему, между прочим, и знаменитый циркуляр губернаторам.

  

   10 декабря 1866 года, суббота

   Оттепель и ужасная слякоть. На санях скверно ездить, на колесах совсем нельзя.

   Погодин, кажется, на меня гневается. За что? Постигнуть не могу. За то разве, что, говоря в статье моей об "Иоанне Грозном" графа Толстого, о нынешних русских писателях, наследовавших язык Карамзина, то есть о Гончарове, Тургеневе, Майкове, я не упомянул о нем? Неужели за то? Да ведь это просто было бы нелепо: к числу достоинств Погодина не принадлежит же художественно обработанный, изящный язык. Никто не считает его язык образцовым. Да притом у меня дело шло о поэтах - какой же он поэт? Правда, он написал повести, трагедии и т.п., но ведь не в этом его специальность и заслуга. Он обещался приехать ко мне в прошедшее воскресенье, но я напрасно прождал его: он не пожаловал. На обеде у Бычкова он был со мною вежлив, но сух и холоден. Что же делать? Бог с ним! На наши мелкие самолюбия не напасешься осторожности.

  

   11 декабря 1866 года, воскресенье

   Обедал у графа Толстого, министра. Там, между прочим, находился и С.М.Соловьев. Он смотрит таким великим человеком, что к нему и подойти страшно. В величественном виде он уступает разве только швейцару княгини Белосельской, что стоит у подъезда ее дома и обозревает мимо проходящих, как величественнейший из наших сановников. А было время, все эти Соловьевы, Погодины, Катковы расточали мне сладчайшие любезности. Ну, да это было тогда, когда я был в силе по нашему министерству. Это и понятно и законно. А все-таки удивительные педанты эти москвичи! Сделав что-нибудь полезное, они уже требуют чуть не божеского поклонения и отвергают малейшую возможность чужих достоинств и заслуг. Это мелко и смешно.

   По городу уже пошли слухи о неизбрании Валуева в почетные члены Академии наук. Все одобряют Академию. Говорят, хороша была бы Академия, если б сделала своим членом врага и притеснителя печати.

  

   13 декабря 1866 года, вторник

   Что же делать, если наши современные романисты и поэты лучше владеют языком, чем историки?

  

   14 декабря 1866 года, среда

   Над "Московскими ведомостями" висит дамоклов меч. На днях Валуев, по высочайшему повелению, внес в Комитет министров записку о всех противоправительственных статьях, в разное время напечатанных в "Московских ведомостях". Когда члены Комитета, выслушав записку, спросили, с какою же целью она внесена в Комитет, не для принятия ли какой-нибудь меры? - Валуев отвечал, что она внесена в Комитет согласно высочайшей воле, а что касается до меры или до мер, то они будут приняты администрацией. Непостижимое ослепление "Московских ведомостей": они, кажется, на что-то положились, чему-то поверили, забыв, что у нас кажущееся надежным и верным поутру может совершенно измениться к вечеру того же дня.

   Краевскому оказано снисхождение: он подвержен вместо гауптвахты или съезжей домашнему аресту, все-таки на два месяца.

  

   17 декабря 1866 года, суббота

   Слишком хороших вещей желать не должно: с ними скоро изнеживаешься и теряешь способность сносить все дурное, чем так обильна жизнь.

  

   22 декабря 1866 года, четверг

   Калужский губернатор представил высшему начальству, что необходимо выслать куда-нибудь из Калуги тамошнего не то председателя, не то члена гражданской палаты за его неблагонадежность, в случае могущего последовать в Калужской губернии возмущения. Так возбудительно действует на губернаторов знаменитый циркуляр Валуева.

   Кстати, о Валуеве. Он недавно одному моему знакомому утверждал, что нет у печати защитника более ревностного, чем он.

  

   23 декабря 1866 года, пятница

   По мере того как мы изучаем природу, как углубляемся в бесконечное течение веков и видим страшные перевороты, испытываемые землею в этом неиссякаемом потоке времен, - человек, его значение и судьба кажутся все мельче, ничтожнее и безотраднее.

  

   29 декабря 1866 года, четверг

   Годичный акт в Академии наук. Читал отчет по Второму отделению. Прочитал дурно, местами плохо разбирая свою руку. Разумеется, это глупо.

   После Академии обед у Донона за шесть рублей с человека. Тут вместе с потоками вина лились изъявления взаимной дружбы, единодушия и проч. Бэр говорил речь о единодушии. Превосходный ученый, прекрасный человек, юный старик! В нем есть философия, поэзия, жизнь... Секретарь Веселовский упрекнул меня за то, что в моем отчете я сказал, что у нас в данный момент нет первоклассных талантов ни в науке, ни в литературе, - а вот Бэр! Я вовсе не забыл о Бэрах, но они принадлежат прошедшему. Я еще буду иметь с Веселовским объяснение по этому поводу.

  

   31 декабря 1866 года, суббота

   Лучше не давать ничего, чем, давши, брать назад. Конец 1866 года.

  

  

   1 января 1867 года, воскресенье

   Заходил, между прочим, справиться о здоровье Милютина. Он очень плох. По мнению некоторых врачей, ему грозит размягчение мозга.

   "Голос" прощен: ему дозволено выходить в свет.

  

   4 января 1867 года, среда

   Вечер у президента Академии наук. Многое множество людей всякого рода, то есть ученых и чиновников. Я все время пробеседовал с обер-прокурором Семеновым и астрономом Смысловым.

  

   8 января 1867 года, воскресенье

   Служение науке, конечно, составляет и у нас, как везде, одно из важнейших призваний для людей, одаренных сильною мыслью и талантом. Но есть два способа служить науке. Один состоит в накоплении и в разработке материалов; это фактический способ; другой - в группировке этих материалов, в возведении из них здания, в освещении их: это способ, так сказать, духовный. Оное надо делать и сего не оставлять. Науке так же нужен смысл, идея, как искусству нужен идеал.

   Эстетический характер произведений искусства состоит в красоте образов, содержание которых соответствует требованиям мысли и чувства. А как эти потребности бывают различны, смотря по времени, народностям и разным периодам человеческого развития, то и содержание художественных образов бывает чрезвычайно различно. Со стороны художника большая ошибка не соразмерять содержание своего произведения с действительными потребностями данного периода и подчинять его требованиям поколения отжившего.

   Поутру был у Ивана Леонтьевича Янышева, который сделан ректором Александро-Невской духовной академии. Он принял меня с прежним дружелюбием. Вечер у Краевского.

   Хотел провести ночь в кресле, ради избежания толчков, и оставался так почти до четырех часов. Действительно, я чувствовал большое облегчение в голове, хотя все-таки и были легкие наплывы и один маленький толчок.

  

   9 января 1867 года, понедельник

   Три толчка один за другим, с потрясением всего тела.

  

   10 января 1867 года, вторник

   Вальц велел принимать по полкапли белладонны на ночь. Разумеется, это пустяки; однако я принял, ибо утопающий хватается за соломинку. Начал ночь в кресле, потом перешел на постель. Спал превосходно, как давно не спал, без толчков и наплывов. Приверженец гомеопатии, конечно, приписал бы это белладонне, а я приписываю просто случаю.

  

   13 января 1867 года, пятница

   Вчера умер Н.И.Греч. Сегодня я заезжал к его жене, Евгении Ивановне, и, между прочим, просил ее доставить мне кое-какие биографические сведения о нем. Мне хотелось бы помянуть его правдивым словом. Несмотря на некоторые черты характера и поступки, которые не раз восстановляли против него общественное мнение, Греч все-таки был замечательный деятель в литературе и человек с несомненными способностями и заслугами. В последнее время он был у нас почти забыт; но это участь многих из наших знаменитых людей. Им надобно умереть, чтобы о них вспомнили и их оценили. Покойному было 80 лет.

  

   14 января 1867 года, суббота

   Часто случается слышать о каком-нибудь общественном или государственном лице: "он не знает России". Справедлив ли этот укор? Кто из нас может похвалиться, что знает ее? Правда, многие из наших администраторов и писателей не знают даже статистики не только государства, но даже тех отдельных местностей, о которых пишут статьи и книги или для которых составляют проекты управления, - это, конечно, непростительное невежество. Но характер народа, его политическое и нравственное значение или назначение - кому они известны, да и кому могут быть известны? Определились ли они, выразились ли настолько, чтобы можно было составить о них точное понятие и судить о них? Русский дух, русская интеллигенция, русская народность - что это такое, как не слова, не общие места в наших суждениях, хотя в действительности это великие, многозначительные сущности? Но потому-то, что они великие, многозначительные, их не легко определить и не следует к ним относиться легкомысленно.

   Вечер у Ржевского. У него, между прочим, собираются сторонники так называемых крупных землевладельцев, среди которых особенно выдается редактор "Вести" Скарятин. Я по временам заглядываю туда, чтобы иметь понятие и об этой стороне нашей общественности. Притом здесь узнаешь и многие любопытные факты и слышишь любопытные суждения. Так, например, сегодня кто-то, председатель какой-то комиссии, ездивший по поручению правительства в Среднюю Азию, рассказывал очень много интересных вещей о тамошнем крае и народности, а также о генерале Черняеве, от которого этот кто-то в восхищении. Если верить всему, что я слышал сегодня, то наше правительство делает в Азии огромные ошибки.

  

   15 января 1867 года, воскресенье

   На свете есть одна серьезная вещь - это смерть.

   Вечер у Тройницкого, где обыкновенно собираются представители высшей бюрократии: директоры департаментов, члены министерских советов, сенаторы и проч. Странны наши русские люди! Вместо того чтобы поддерживать новое какое-нибудь зарождающееся общественное учреждение, они всеми силами стараются его опорочить и уронить. Так, например, делается и с земскими учреждениями. Некоторые господа считают долгом своего остроумия осмеивать все, что там говорится и делается. Я вчера и сегодня наслушался много подобных вещей. Впрочем, сам Тройницкий, хотя и товарищ министра, чужд этого стремления.

   Поутру был еще у Марка: этот всегда стоит за все добрые начинания.

   Совет по делам печати недавно давал обед своему бывшему председателю Щербинину. Как опошлились все эти обеды! Все знают, какой плохой председатель был Щербинин, никто его не уважал и теперь не уважает, а между тем в честь его устраивают праздник.

  

   16 января 1867 года, понедельник

   На похоронах Н.И.Греча. Отпевали его в лютеранской Петропавловской церкви, а похоронили на Волновом кладбище. В церкви мало кто был, а на кладбище и еще того меньше. Меня удивило присутствие в церкви графа Строганова, мужа Марии Николаевны, который вместе со мною нес гроб спереди. Из сановных людей были братья Княжевичи да еще два-три звездоносца, три-четыре литератора, три-четыре академика - вот и вся чиновная и умственная знать. Я отправился на кладбище вместе с Струговщиковым.

   Земское с.-петербургское собрание закрыто правительственною властью.

   Правду сказать, мы все одурачены. Мы, как дети, поверили чему-то хорошему, забыв, что в сей стране все спокон века было и есть ложь и произвол, - чему, вероятно, и предназначено быть до скончания веков. Да, впрочем, еще вопрос: лучше ли для государства, чтобы оно управлялось правдою? Были государства, которые существовали ложью тысячи лет. Нужны некоторые принципы - чуть ли это не все. Остальное зависит от случая и обстоятельств

  

   17 января 1867 года, вторник.

   В N 17 "С.-П. ведомостей" напечатано уже не только о закрытии, но и об уничтожении земского с.-петербургского собрания, то есть о прекращении его действий на будущее время.

   Пишут из Одессы, что там умер Билярский, Петр Спиридонович, наш академик и профессор Одесского университета.

   Уничтожение земских собраний Петербургской губернии - гибельная мера. Не предвещает ли оно впереди их общего уничтожения, то есть подчинения власти министров и губернаторов? Понимают ли это стоящие на высоте - неизвестно, но Валуев это, конечно, хорошо понимает. Стать выше закона, дать своему произволу полный простор - всегда было его задачею. В нынешнее время и нетрудно достигнуть этого. Стоит только преувеличить движение в обществе и в земстве, обвинить их в нигилизме - и с этим можно достигнуть всего, чего угодно. Ведь посягают уже и на суды. Говорят, на днях еще был внесен в Комитет министров проект об учреждении какого-то контроля из высших административных лиц над судами и над всеми судебными учреждениями, не исключая и сената. Вот что дело, так дело! К чему, в самом деле, правосудие нам, свыкшимся с отсутствием всякого закона и права и с господством всяческих лжей? На этот раз проект о подчинении судов административной власти не прошел, но разве "это не может состояться в будущем?

  

   18 января 1867 года, среда

   В N 8 газеты "Москва" напечатана статья по поводу панихиды по убиенным кандиотам. На эту панихиду надо было испрашивать разрешение от высшей петербургской администрации. Редактор газеты очень сильно осуждает необходимость испрашивать дозволение на проявление всякого общественного чувства и еще смелее касается зависимости церкви от светских властей. Главное управление по делам печати хотело дать предостережение редакции, но ограничилось внушением.

  

   20 января 1867 года, пятница

   Крузе, председатель с.-петербургской земской управы, сослан в Оренбург, граф Шувалов - в Париж, сенатору Любощинскому ведено подать в отставку.

   Газете "Москва" дано первое предостережение.

  

   21 января 1867 года, суббота

   Двадцать пять лет правил нами страх. И что же вышло? Пагубная Крымская война, закончившаяся постыдным миром, польская революция, страшное расстройство финансов и вообще всякое расстройство, деморализация всех сословий, нигилизм с гнусным посягательством на цареубийство.

   Спор в заседании Академии наук. Грот говорил в своей небольшой статье, что Карамзин сделал много нового для письменного нашего языка. Другие это отрицали. Пекарский, как подобает великому демократу, вовсе отрицал значение гениальных личностей в деле образования и языка. Срезневский вступил в обычные свои педантические объяснения, в которых тоже отвергал значение таланта. Бычков принес с собою Ф.Эмина и доказывал, что у нас и до Карамзина писали не хуже его.

   Был у Марка. Он очень расстроен.

   Несколько часов спустя получил от него известие, что сенаторство ему возвращено.

  

   22 января 1867 года, воскресенье

   Вчера настала оттепель в природе; если бы она принесла оттепель и в наших делах, а именно - смягчение указа об уничтожении с.-петербургского земского собрания.

   Человек есть сила самообразующаяся. По крайней мере он способен развиться до степени этой силы.

   Сильные и мрачные толки о судьбе наших земских учреждений. Всеобщее неодобрение меры, принятой относительно Петербургской губернии. В N 15 "Московских ведомостей" целиком напечатан акт тамбовского собрания, в котором оно исчисляет крайние затруднения, порожденные законом 21 ноября, и просит правительство обратить на это внимание. Акт написан умно.

  

   23 января 1867 года, понедельник

   Какое странное сопоставление нигилизма с земскими учреждениями! А между тем оно сделано, потому что петербургское земское собрание уничтожено, как какое-нибудь тайное нигилистическое общество.

  

   24 января 1867 года, вторник

   Замечательная статья в N 18 газеты "Москва" в ответ на сделанное ей предостережение.

  

   27 января 1867 года, пятница

   Сетования и ропот на уничтожение петербургского земского собрания не прекращаются. Нет никого, кто не порицал бы Валуева и Петра Шувалова, которых считают виновниками этого дела.

   Между тем, говорят, и за границей общественное мнение все больше и больше настраивается против России. Фонды наши везде страшно упали; кредит окончательно подорван; сделки по железнодорожным делам приняли самый невыгодный оборот. В "Таймсе", в передовой статье, прямо говорится по поводу наших земских учреждений, что в России все так ненадежно и смутно, что с ней нельзя вступать ни в какие сделки. Бисмарк еще до катастрофы с этими учреждениями произнес в прусской палате речь о нас в весьма обидном, насмешливом тоне - и это в близкой, дружественной нам державе. Положение России становится день ото дня мрачнее и затруднительнее.

  

   28 января 1867 года, суббота

   В N 20 "Народного голоса" напечатана чрезвычайно резкая статья против министерства внутренних дел. Издает эту газету какое-то странное, загадочное существо - Литвинов-Юркевич. Он прямо, без всяких околичностей, выдает себя за агента его императорского величества. Ему дано пособие на издание газеты. В ней участвует с ним С.С.Джунковский, который перешел из православия в католичество, пребывал в нем двадцать лет в качестве монаха и занимал высокие в духовной иерархии должности, потом снова обратился в православие и теперь живет в Петербурге. Он студент нашего университета, и я хорошо его знал. Он отличался страстью к писательству и закидывал меня сочинениями о всевозможных предметах, которых вовсе не знал или знал плохо, за что получал от меня профессорские нотации. Потом, едва умея читать по-гречески, он вздумал переводить "Одиссею". Впрочем, он обнаруживал способности. Вскоре по выходе из университета он участвовал в "Маяке", издававшемся Бурачком, а в заключение уехал из России и обратился в католичество. Монахом он вздумал жениться, на что, разумеется, не получил разрешения от папы. Но он все-таки женился, бросил католичество и возвратился в Россию, где начал писать злые, обличительные статьи и на папу и на католиков. Говорят, жена его бросила, и он теперь здесь живет одиноким.

   Вечер провел у добрейшего и почтенного Княжевича.

  

   29 января 1867 года, воскресенье

   Вечер у Тютчева. Писемский читал свою трагедию "Гладкий" из времен Бирона, регентства Анны Леопольдовны и вступления на престол Елизаветы. Пьеса не лишена достоинств. Она чище других пьес Писемского.

  

   30 января 1867 года, понедельник

   Я никогда не принадлежал ни к какой партии и оттого остаюсь одиноким. Хотя это лишает меня известного рода популярности, к чему в свое время я, конечно, не был нечувствителен, однако теперь я не ропщу на мое одиночество. Оно избавило меня от зависимости и тревог, неразлучных с прилепленностью к известному образу мыслей, который не возник из тебя самого. Оно дало уму моему силу расширить горизонт свой и уберегло его от односторонности и мелочности, и если я до сих пор сохранил некоторую свободу духа и характера, то этим я обязан моему одиночеству.

   Делать и говорить можно горячо, но ни говорить, ни делать не должно сгоряча.

  

   1 февраля 1867 года, среда

   Вечер у Гончарова. Множество всяких людей - мужчин и женщин. Хозяин познакомил меня с Ф.Ф.Витте, директором народного просвещения в Царстве Польском. Мне показался он человеком вполне обыкновенным. Он говорит очень много, но у него все выходят больше слова, чем мысли. Он сам себе придает цену за то, что служил с пользою русскому делу в Польше. Мы что-то мало слышали про русский патриотизм, да и вообще про высшие достоинства Витте, а известно только, что его, как говорится, вывел в люди принц Ольденбургский, у которого он был домашним человеком.

  

   3 февраля 1867 года, пятница

   Иное дело знание, и иное дело мышление. Знание невозможно без мышления, но мышление само по себе составляет непреодолимую потребность человеческого духа. К чему бы оно ни стремилось, каких бы результатов ни достигало, оно является основным законом нашей природы. В нем и из него возникают вопросы о жизни, о сущности всего сущего, о боге, о судьбе и назначении человека. Ограничить мышление областью знания, осудить его стремления под предлогом недостоверности его выводов и недостижимости его цели - все равно, что воспретить дышать.

  

   7 февраля 1867 года, вторник

   Граф Шувалов вносил два проекта в Государственный совет. Один по поводу того, что все Поволжье исполнено дурного духа, и потому необходимо все это пространство оцепить жандармскими агентами, разделив их на группы. Для этого граф требовал кредита в восемьдесят тысяч рублей. Другой проект его касался усиления карательных мер против тайных обществ и против зловредных покушений в земских собраниях. Нашелся один из членов Государственного совета, который заметил, что крайне неприлично смешивать тайные общества с земством.

   Был Чижов. Обычная с ним дружеская беседа.

  

   8 февраля 1867 года, среда

   Раут у министра народного просвещения. Тут, между прочим, занимал общество своими рассказами Горбунов.

   Он действительно мастерски схватывает и передает черты народных типов. Министр был очень озабочен известным скандальным происшествием в Московском университете. Профессора Дмитриев и Чичерин со своими приверженцами - всего семь человек - подняли настоящее восстание против ректора и совета. Университет хотел выбрать на следующее пятилетие профессора Лешкова, а те не хотели, и Чичерин написал и прочитал в совете обидную бумагу по этому поводу. Дошло дело до министра, который не одобрил действий меньшинства. И вот теперь лица, составляющие это меньшинство: Чичерин, Дмитриев, Соловьев, Бабст и кто-то еще подают в отставку.

  

   11 февраля 1867 года, суббота

   Вечер у графини Блудовой. Там встретил мою бывшую ученицу, фрейлину Воейкову. Она мало переменилась.

   Мы считаем правительство каким-то богом; думаем, что оно, как само небо, должно стоять выше общества и по умственным качествам, и по добродетели, и по знанию - и оттого требуем от него чуть не безошибочных дел. Но разве оно не есть продукт того же народа, каким управляет? Ум, добродетели и пороки последнего действуют в нем бессознательно и бывают причиною всего, что делается им дурного или хорошего. Если правительство шатко, непоследовательно, опрометчиво и проч., то это оттого, что все мы, русские люди, шатки, непоследовательно, опрометчивы и проч.

  

   14 февраля 1867 года, вторник.

   Вечер в театре на представлении "Иоанна Грозного". Играли пьесу плохо. Самойлов был довольно хорош, когда ему приходилось выражать гнев Иоанна, но ему недоставало царственного величия. Нильский - какой-то дубовый человек: ни в лице его, ни в движениях, ни в дикции не отражалось и тени Годунова. Я знал его еще, когда он играл на школьном театре, под названием Нилуса. Он и тогда уже изумлял меня своею деревянностью. С тех пор он нимало не улучшился. Единственное его достоинство в том, что он красив собою, но для искусства этого мало. Что же касается остальных бояр, то это нечто просто безобразное. Это собрание каких-то холопов. Положим, что в действительности это и были царские холопы - но все-таки царские и не до такой степени пошлые. Владимирова - царица - была недурна, но роль ее довольно ничтожна. Обстановка пьесы великолепна.

  

   18 февраля 1867 года, суббота

   Чего недостает нашему сердцу в нравственных принципах, то вы должны пополнять рассудком. Если, например, вы в себе находите мало внутреннего расположения к тому, чтобы уважать людей, то вы должны предписать себе уважать их настолько, чтобы не делать им и себе вреда. Что касается делания добра, то вы должны его делать единственно потому, что добро есть вещь сама по себе хорошая и что во всяком случае хорошо поступать есть обязанность и необходимость для существа разумного.

   Людей, как и вещи, надо оценивать по их качеству и отделке, а не по тому, в какой мере они годны или не годны собственно для вашего употребления. Заходил осведомиться о Тройницком, который опасно болен. Сегодня ему хуже. Опасаются за его жизнь.

  

   19 февраля 1867 года, воскресенье Заходил к Тройницкому: ему немного лучше. Вечером у Норова.

  

   20 февраля 1867 года, понедельник

   Вчера Норов показывал мне стихи, которые написал и подарил ему Валуев. Сочинены они были еще в 1848 году. Стихи идиллического содержания о счастье, которого желает автор, - счастье отрешиться от всех светских и особенно канцелярских забот. Слухи носятся, что Валуев оставляет министерство: обращение к этим стихам не есть ли намек на то? Норову автор дал их дня три тому назад.

  

   21 февраля 1867 года, вторник

   Большая часть наших тревог происходит оттого, что мелочи мы принимаем за важные вещи, а с вещами важными обращаемся как с мелочами.

   Впрочем, что не мелочь в жизни человеческой, не исключая самой жизни?

  

   22 февраля 1867 года, среда

   Солнечное затмение сегодня, говорят, а между тем солнце во всю зиму не сияло так блистательно, как сегодня.

   Земля русская перестраивается, а в некотором отношении даже строится. Оттого тут пропасть наваленного в кучу всякого материала, и все это еще не обделано, не прилажено. Кто архитектор? Архитекторов пропасть, но настоящие только Бог и народный дух.

   В N 43 "Северной почты" напечатано строгое предостережение "Москве".

  

   23 февраля 1867 года, четверг

   Наши государственные шалуны выдумали забавную новую проказу: ссылать во внутренние губернии содержателей гостиниц в Москве, а самые гостиницы немедленно закрывать административным порядком, если они не заявят в полицию и не пропишут вид кого-либо из остановившихся у них хоть на несколько часов. Это всегда и делалось гостиницами, но полиция всегда отказывала в прописке доставляемых ей видов. Газета "Москва" напечатала умную и энергическую статью по этому поводу: за это ей и сделано второе предостережение. Последнее, по обыкновению, так формулировано, что, прочитав и его и статью, на которую оно падает, никто не поймет, за что дано предостережение. (Статья в N 35 "Москвы".)

   В следующем, 36-м номере той же газеты помещена очень хорошая речь Полетики, произнесенная на каком-то политико-экономическом банкете. За речь, пожалуй, последует новое предостережение, а с тем вместе и прекращение газеты.

  

   26 февраля 1867 года, воскресенье

   Вечером был у А.С.Норова, который просил меня подписать его духовную.

  

   1 марта 1867 года, среда

   "Весна вокруг живит природу", - да, календарная весна, так как сегодня 14R мороза, а вчера было 18R: настоящая весенняя погода.

  

   4 марта 1867 года, суббота

   Толки о страшном воровстве соли и железа в Нижнем Новгороде. Того и другого украдено более, чем на миллион рублей. Еще толки о продаже Московской железной дороги.

   В N 49 "Северной почты" напечатано предостережение "С.-П. ведомостям" за две статьи в защиту земства, написанные Кошелевым.

  

   5 марта 1'867 года, воскресенье

   Странное иногда сочетание мыслей происходит во сне. Мне приснился покойный Н.И.Греч. Мы были в каком-то обществе и кто-то из среды его говорил что-то о заслугах Греча. На это он заметил: "Все это ничего, а единственная полезная вещь, которую я сделал, - это то, что я умер". - "Мы не будем вам за это благодарны" - отвечал я ему.

   Соли украдено в Нижнем Новгороде полтора миллиона пудов и от ста двадцати до ста семидесяти тысяч пудов железа.

  

   7 марта 1867 года, вторник

   В N 45 "Москвы" помещен ответ на второе предостережение, сделанное этой газете. Презрительнее отзываться о цензурной администрации нельзя.

  

   8 марта 1867 года, среда

   При осуществлении какой-нибудь задачи ничто не дается сразу. Притом необходимо постоянство усилий. Одни и те же постоянные работы инфузорий в течение многих тысячелетий образовали острова, целые горы и даже пространство материков. А мы, бедные русские, отличаемся недостатком этого качества малейших насекомых.

  

   10 марта 1867 года, пятница

   Я продолжаю заниматься собиранием разною запаса сведений и изощрением моего ума и вообще самоусовершенствованием так, как будто передо мной лежит еще длинная перспектива жизни. Много узнаю такого, что гораздо было бы полезнее знать прежде, и многое во внутренней своей администрации устраиваю так, что если бы подобные меры принимались в раннюю эпоху жизни, то я избежал бы бесчисленного множества ошибок и хоть несколько ближе походил бы на свой идеал. Поздненько - нечего делать, но лучше поздно, чем никогда. Притом есть какое-то великое утешение чувствовать еще в себе на закате дней довольно сил для того, чтобы идти вперед, а не оставаться назади или стоять все на одном месте. Итак, вперед, вперед, пока не споткнемся о могилу, в которую лучше стремглав свалиться, чем, как червяку, доползти до нее.

   Валуев совершил три незабвенные, особенно значительные гадости: это знаменитый наказ об усилении губернаторской власти, его поведение с земством и деяния по делам печати.

   Вот и последнего находившегося при нем умного человека - Тройницкого - он устранил от себя. Он сделал его членом Государственного совета. На место его определен князь Лобанов-Ростовский, который признается откровенно, что шагу не умеет ступить по дороге, которую перед ним открывают. Да какой же черт, прости Господи, вас сует туда? - По-русски, как-нибудь да управимся. О несчастная Россия! Она действительно управляется как-нибудь.

  

   12 марта 1867 года, воскресенье

   Какой это удивительный миф: человек похитил с неба огонь - разум. Полный сознания своего великого могущества, он начал действовать. Власть его над природою оказалась громадною. Знание расширило перед ним горизонт на бесконечное пространство. "Я обойдусь без богов, - сказал он себе, - я сам бог". Но за эту дерзость он дорого заплатил. Сердце его начали терзать приступы скорби; немощь приковала его к Кавказу - и хотя он не упал духом, но должен страдать глубоко и безвыходно, потому что он утратил верования.

   Был у Тройницкого. Он еще не совсем оправился от болезни, которая чуть не уложила его в могилу. Он оставил место товарища министра и сделан членом Государственного совета, чем он, разумеется, весьма доволен.

   Я посидел у него с час, а потом отправился на обед а Римско-католическую академию, где происходило торжество по случаю храмового праздника. Собралось много католических священников и епископов. Тут был и директор департамента иностранных исповеданий, граф Сивере, с которым я и проговорил все время обеда. На другом конце стола с нами обедали и воспитанники академии. Когда предложен был тост за государя, молодые люди прекрасно пропели: "Боже, царя храни". Это был сюрприз. Я никогда не слыхал этого гимна в Римско-католической академии. И, говорят, молодые люди сделали это сами, без напоминания и возбуждения со стороны академического начальства. Я не перестаю еще трогаться подобными выражениями общественных чувств, если они имеют в виду не одно лицо, но и идею. И в этот раз я был тронут. Я был единственный русский на этом обеде, а то все или немцы, или поляки. Я предложил директору тост за здоровье воспитанников, который был немедленно провозглашен.

  

   13 марта 1867 года, понедельник

   Кто содействует эстетическому образованию людей, тот содействует и образованию нравственному, в важности которого, кажется, нельзя сомневаться.

  

   14 марта 1867 года, вторник

   У меня необыкновенная способность отравлять всякое приятное расположение духа в себе то опасениями за будущее, то подозрениями в достоинстве этого самого явления, то, наконец, сомнениями в законности его и в моем праве на что-нибудь хорошее и приятное.

  

   15 марта 1867 года, среда

   Итак, говорят, судьба Московской железной дороги решена: ее определено продать, и притом иностранцам. Всеобщее сожаление и недовольство по этому случаю. Да и дорога эта доведена до такого состояния, что по ней скоро нельзя было бы ездить. Купцы подавали жалобу министру финансов, что они лишены возможности беспрепятственного передвижения товаров между обеими столицами. Что же делает министр путей сообщения? Дорога находится в руках какого-то американца, с которым министр заключил контракт, а по контракту тот не обязан ремонтировать ни дороги, ни вагонов. Говорят, содрали с контрагента за эту сделку полмиллиона и сунули себе в карман.

   Отстаивайте сами, как зна