Иванов-Разумник Р. В. - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

". Но все это - мелочи, ко-торые Салтыков отмечает только мимоходом, переходя к главному вопросу - противопоставлению "бюрократии" и "земства". Он не боится слова "бюрократ", которым его "обзывает" Ржевский; Сал-тыков заявляет, что его ни мало не трогает мнение дворян-помещи-ков о бюрократии. "Слушать, как рассуждают эти господа о централизации и бюрократии, бывает поистине уморительно. Один доказывает, что децентрализация заключается в учреждении сатра-пий; другой мнит, что децентрализация в том состоит, чтобы водку во всякое время пить. - Что такое бюрократ? - спрашивает Межуев. - А вот, братец, - объясняет Ноздрев: - хочу я, например, те-перь водки выпить - ан тут бюрократ: стой, говорит, водку велено пить в двенадцать часов, а не теперь"...

   Мы еще встретимся с децентрализацией, как с учреждением сатрапий, в позднейших циклах Салтыкова, например в его "Днев-нике провинциала в Петербурге"; здесь же для нас интереснее то обстоятельство, что Салтыков охотно принимает на себя кличку "бюрократа", толкуя ее, однако, весьма своеобразно. С одной сто-роны он заявляет, что бюрократия в России есть только "служи-лое дворянство", а с другой, приводя слова Ржевского об "извест-ной школе реформаторов, желающих во что бы то ни стало благодетельствовать низшим классам", Салтыков иронически воскли-цает: "вот оно, истинное-то значение слова бюрократ!". Ржевский указывал в своей статье, что Салтыков когда-то в известном нам заключении очерка "Неумелые" восставал против чрезмерных забот администрации о населении; Салтыков отвечает, что он ни в чем не переменил своих взглядов. "В убеждениях моих не последовало никаких перемен; я именно желаю того самого, что выражал в заключении очерка Неумелые, но г. Ржевский только не желает понять меня". И, наконец, в ответ на инсинуацию о желании Сал-тыкова стать "крутогорским губернатором", выслужившись своими статьями перед начальством, Салтыков кратко отвечал: "о круто-горском губернаторстве я столько же помышляю, сколько он, г. Ржевский, тоскует о губернаторстве, например, орловском". По-следний намек брошен недаром, так как Ржевский действительно "тосковал о губернаторстве", как это мы теперь знаем из других источников. Ржевский был не только одним из главарей партии дворян-крепостников, но и видным чиновником министерства внутренних дел; в начале 1863 года он был назначен членом комиссии для выработки закона о печати, а несколько позднее, в 1867 году, был за свою полезную реакционную деятельность награжден вы-соким чином. Записывая об этом в своем дневнике, А. В. Никитенко отмечает под 28 мая 1867 г.: "Вечером был Ржевский. Его произ-вели в тайные советники, а места губернатора все-таки ему не дали, как он его ни добивается". Как видим отсюда, стрела Сал-тыкова о тоске Ржевского по губернаторству была, вероятно, не случайно направленной. - Статью свою Салтыков подписал пол-ным именем и пометил: "Тверь. 10 июня 1861 г.".

   Ржевский еще раз ответил Салтыкову сердитой статьей в июльском номере "Современной Летописи" 1861 года (No 30). Эта статья - "Письмо к редактору Русского Вестника по случаю полемики с г. Салтыковым об ответственности мировых посредников" - вызвала вторичный ответ Салтыкова Ржевскому, не появившийся, однако, в печати и лишь приведенный в извле-чениях К. Арсеньевым в его "Материалах". В ответе этом Салтыков еще раз подходит к главному вопросу противопоставления "бюро-кратии" и "земства", заявляя, что по основной своей идее это - принципы, взаимно-дополняющие друг друга: "где нет земства, там нет и бюрократии, а есть чепуха, есть бесконечная путаница по-нятий и отношений, при существовании которых всякий отдельный общественный деятель получает возможность играть в свою соб-ственную дудку". Почему не появился в печати этот второй ответ Салтыкова - неизвестно; быть может, Салтыков счел - и спра-ведливо - слишком ничтожными доводы своего противника и вполне ясной для читателей свою собственную точку зрения, как она ясна теперь и нам. Полугодом позднее, в очерке "К читателю" ("Современник" 1862 г., No 2) он лишь пренебрежительно и мимоходом отозвался о "знаменитом публицисте и защитнике свободы Ржевском".

   Последней из цикла этих статей Салтыкова была заметка "Где истинные интересы дворянства?", напечатанная в октябрь-ском номере той же "Современной Летописи" (1861 г., No 42). Основная мысль этой статьи заключается в том, что после 19 фе-враля 1861 года сословные интересы дворянства утратили свое прежнее значение и что если дворяне не хотят остаться в тылу жизни, то должны искать спасения "в тесном общении с народом". Единственным средством Салтыков считает введение всесословного земства, являясь, вместе с "тверскими либералами", одним из пер-вых провозгласителей этой идеи. Несколько позднее идея эта при-обрела реакционный характер, особенно ярко выраженный в книге Ю. Самарина и Ф. Дмитриева "Революционный консерватизм" (Бер-лин 1875 г.); еще позднее, уже в начале XX века, эта же идея характеризовала собою, наоборот, взгляды земского либерализма. В этом последнем смысле одним из родоначальников этой идеи можно считать Салтыкова в разбираемой статье "Где истинные интересы дворянства?" [Дворянин Н. Карцев отвечал Салтыкову в "Современной Летописи" (1861 г., No 50) статьей, в которой подчеркивал независимость помещиков от сельского общества, и заявлял, что "пора поставить вопрос о дворян-ских привилегиях". С тех пор дворянская реакция реформам шестиде-сятых годов успешно развивалась до конца XIX века; Салтыков умер в разгаре ее и боролся с ней до конца своей деятельности]. Салтыков проводит мысль о необходи-мости всесословной волости, как единственного средства общения бывших помещиков с народом. "Необходимо сближение деятельное, сближение действительное. Средство к такому сближению одно. Оно представляется в том, чтобы помещик стал сам членом того сельского общества и той волости, в районе которых находится его поместье". При этом, по мысли Салтыкова, помещик должен принять участие в платеже податей и земских повинностей на-равне с крестьянами и соразмерно с количеством его земли. Не-чего и говорить о том, насколько такое предложение должно было разъярить дворян-крепостников и сделать Салтыкова окончательно "неблагонадежным" в глазах правительства. В своих предложениях Салтыков шел дальше "тверских либералов", с которыми прави-тельство вскоре так решительно расправилось. Неудивительно, что и судьба Салтыкова была предрешена; не ожидая указаний свыше, он сам, как мы знаем, "по болезни" вышел в отставку 9 февраля 1862 года.

   Так закончилась административная деятельность Салтыкова на посту вице-губернатора, о которой он мог впоследствии вспоми-нать не краснея. Он бросил службу, желая всецело отдаться лите-ратурной и именно журнальной деятельности, попытавшись создать собственный свой журнал; о судьбе этого разрешенного прави-тельством предприятия еще придется сказать ниже. Пока же нам необходимо вернуться к рассмотренным четырем годам деятельно-сти Салтыкова (1858-1862 гг.) и познакомиться уже не с его административной работой этих годов, а с продолжением его художественной деятельности, так блестяще начатой "Губернскими очерками". Здесь же в заключение можно кстати упомянуть о том, что к концу рассмотренного нами времени, в 1861 - 1862 гг. Салтыков приобрел под Москвой на имя жены небольшое имение Витенево (в 680 десятин), в котором попробовал хозяйничать, приме-няя "вольный труд" и новейшие способы обработки земли. Это обстоятельство представляет и значительный литературный интерес потому, что впоследствии ярко было описано в двух циклах Салты-кова - "Благонамеренных речах" и "Убежище Монрепо". Но это уже произведения семидесятых годов; теперь же нам надо вер-нуться к произведениям Салтыкова, непосредственно примыкающим и по времени и по темам к его "Губернским очеркам".

  

  

  

   Чиновник особых поручений в Петербурге, вице-губернатор в Рязани и Твери - Салтыков продолжал оставаться надворным со-ветником Щедриным, помещая под этим псевдонимом целый ряд очерков в журналах 1857 - 1862 гг. Творческие планы Салтыкова за эти годы можно вскрыть анализом последовательно появлявшихся его произведений и характерными данными, сохранившимися в его черновых рукописях. Представляется несомненным, что сперва Сал-тыков задумал написать четвертый том "Губернских очерков" (тре-тий вышел в сентябре 1857 года), и в течение двух ближайших лет (1857 - 1859 гг.) напечатал целый ряд произведений, теснейшим образом примыкающих к "Губернским очеркам" и по темам, и по стилю, и по действующим лицам. Вот эти произведения в хроноло-гическом порядке их появления в журналах, не всегда совпадающего с порядком их написания:

  

   1. Смерть Пазухина. Комедия в 4-х действиях.

   "Русский Вестник" 1857 г.. No 10.

   2. Жених.

   "Современник" 1857 г., No 10.

   3. Приезд ревизора.

   "Русский Вестник" 1857 г., No 12.

   4. Святочный рассказ.

   "Атеней" 1858 г., No 1 - 2.

   5. Утро у Хрептюгина.

   "Библиотека для Чтения" 1858 г., No 2.

   6. Развеселое житье.

   "Современник" 1859 г., No 2.

   7. Соглашение ("Недавние комедии").

   8. Погоня за счастьем ("Недавние комедии").

   "Время" 1862 г., No 4.

  

   Как видно из этого списка, между февралем 1858 и февралем 1859 гг. мы имеем пробел в одни год, в течение которого Салтыков, только что назначенный рязанским вице-губернатором, не имел времени для художественного творчества, весь уйдя в служебную работу. За этот год он напечатал, как сейчас это увидим, только два небольших отрывка "Из книги об умирающих", которую за-думал почти одновременно с планом продолжения "Губернских очерков". Следует отметить также, что одна из напечатанных во "Времени" 1862 года "Недавних комедий" Салтыкова была написана им еще в 1859 году и лишь по цензурным препятствиям не увидела тогда света. Таким образом рассказы, являющиеся продолжением "Губернских очерков" и предполагаемым четвертым томом их, были написаны Салтыковым в 1857 - 1859 гг.; но Салтыков вскоре отка-зался от мысли об этом четвертом томе и несколькими годами позднее поместил часть перечисленных выше произведений в своих сборниках "Сатиры в прозе" и "Невинные рассказы", вышедших в 1863 году.

   Еще работая над продолжением "Губернских очерков", Сал-тыков пришел к теснейшим образом связанной с ними "Книге об умирающих" и напечатал ряд очерков на эту тему в течение 1858 - 1859 гг. В порядке напечатания это были:

  

   1. Два отрывка из книги об умирающих.

   "Русский Вестник" 1858 г., No 3.

   2. Генерал Зубатов ("Из книги об умирающих").

   "Московский Вестник" 1859 г., No 3.

   3. Гегемониев ("Из книги об умирающих").

   "Московский Вестник" 1859 г., No 15.

   4. Госпожа Падейкова ("Из книги об умирающих").

   "Русская Беседа" 1859 г., т. IV.

   5. Яшенька.

   "Сборник литературных статей, посвященных русскими лите-раторами памяти А. Ф. Смирдина", Спб. 1859 г., т. VI.

   6. Погребенные заживо.

   "Московский Вестник" 1859 г., No 46.

  

   Сравнение этого списка с предыдущим показывает, что 1858 год и здесь явился таким же пробелом в творчестве Салтыкова, как и в продолжении им "Губернских очерков". Кроме того видно, что 1859 год Салтыков посвятил главным образом "Книге об умирающих", в то время как 1857 - 1858 гг. были посвящены про-должению "Губернских очерков". Оба эти плана постигла одинаковая судьба: Салтыков отказался от мысли закончить "Книгу об умираю-щих" и разместил почти все очерки из нее в "Сатирах в прозе" и "Невинных рассказах".

   Нам предстоит теперь проследить в хронологическом порядке написания за всеми этими произведениями Салтыкова 1857 - 1859 гг., завершающими собою первый этап его художественного творчества начала шестидесятых годов. Сперва обратимся к продолжению "Гу-бернских очерков", а потом - к неосуществленной "Книге об уми-рающих".

  

   В 1902 году в Омске гастролировала труппа артистов, выпу-стившая следующую замечательную афишу о пьесе Салтыкова "Смерть Пазухина":

   "В первый раз в городе Омске Салтыков-Щедрин (сатирик) - "Смерть Пазухина". Пьеса эта по своему научно-интересно-образовательно-воспитательному характеру, как единственное произведение для сцены нашего маститого русского писателя-сатирика, пред-ставляет громадный интерес для всех классов общества и служит гордостью отечественной литературы; за границей, переведенная на французский, немецкий и английский языки, не сходит с репер-туара первоклассных сцен. Переделанная на модный всенародный язык волапюк идет с большим успехом в товариществе артистов, во главе с Сарой Бернар, гастролирующих в Америке" ["Курьер" 1902 г., No 38].

   Эта курьезная афиша, переполненная анекдотическими и небыва-лыми фактами, говорит все же об успехе "Смерти Пазухина" на русской сцене, закрепленном замечательной постановкой этой пьесы Московским Художественным Театром. Сам Салтыков иначе от-носился к этому своему произведению, считал его "гадостью", не любил вспоминать о нем и не включил ни в один из сборников своих произведений при своей жизни. Первым отдельным изданием пьеса эта вышла только в 1894 году, уже через пять лет после смерти Салтыкова.

   И чрезмерная строгость Салтыкова, и чрезмерная восторжен-ность омских актеров - одинаково не соответствовали действитель-ности. В сущности, "Смерть Пазухина" явилась в свое время недурной бытовой пьесой, написанной под явным влиянием Остров-ского и, быть может, именно в этом отношении недостаточно ха-рактерной для самобытного творчества Салтыкова. Провинциальное купечество было монополией пьес Островского; самодурство Прокофия Пазухина в последнем действии пьесы слишком напоми-нало многообразных Тит Титычей Островского, для того чтобы Сал-тыков мог впоследствии признать эту пьесу "своей" и включить ее в ряд своих произведений. Он был неправ, потому что "Смерть Пазухина", по форме примыкающая к Островскому, по существу тесно связана с "Губернскими очерками", что для нас в настоящее время представляет наибольший интерес.

   Сохранившийся на 36 листах полный автограф черновик этой пьесы показывает нам, что первоначально "Смерть Пазухина" вклю-чалась Салтыковым в цикл "Губернских очерков". Пьеса эта сперва была озаглавлена "Смерть", потом заглавие было переделано на "Царство Смерти", при чем полное заглавие черновика гласит: "Губернские очерки. Царство Смерти. Комедия в 4-х действиях". Таким образом видно, что по первоначальному замыслу Салтыкова пьеса эта должна была войти в то, что выше мы назвали четвертым томом "Губернских очерков" [Рукопись Салтыкова в Бумагах Пушкинского дома, из архива М. Стасюлевича]. В первой книге октябрьского номера "Русского Вестника" за 1857 год комедия эта появилась уже под заглавием "Смерть Пазухина" и с посвящением В. П. Безобразову, так много сделавшему для появления "Губернских очерков" на страницах "Русского Вестника". Последний, третий том "Губернских очерков" вышел в сентябре 1857 года; пьеса Салтыкова появилась в следующем же октябрьском номере журнала.

   Старик Пазухин, семья его сына Прокофия Иваныча, прижи-валка Живоедова и целый ряд других лиц целиком взяты из Ос-тровского; статский советник Фурначев с женой Настасьей Ивановной и отставной подпоручик Живновский перешли в пьесу со страниц "Губернских очерков". Интересно отметить и отраженное влияние "Смерти Пазухина" в свою очередь на позднейшее творчество Островского: мещанин Никола Велегласный, начинающий собой пьесу Салтыкова, впоследствии был развит Островским в приказ-ного Мудрова ("Тяжелые дни"); из слабо набросанного Салтыковым лица Островский сделал яркий тип.

   Первоначальные заглавия "Смерти Пазухина" заставляют ду-мать, что "Царство Смерти" могло подать Салтыкову первую мысль для "Книги об умирающих"; отказавшись от продолжения "Губернских очерков", Салтыков несомненно включил бы в "Книгу об умирающих" и эту столь подходящую для нее по теме пьесу, если бы вскоре не отказался и от плана осуществления этой своей второй книги. Вообще надо сказать, что темы продолжения "Гу-бернских очерков" и составления "Книги об умирающих" - тесно пересекаются между собой, так что совершенно естественен переход от одной книги к другой в творческих планах Салтыкова 1857 - 1859 гг. Что же касается драматической формы "Смерти Пазухина", то первые попытки ее мы видели уже в "Губернских очерках", где драматические сцены представляли собою целый отдел. Мы еще увидим, что через несколько лет Салтыков сделал и еще одну - последнюю - попытку написать большую вещь в драматической форме, попытку тотчас же признанную им самим окончательно неудачной. В драматической же форме им было написано в начале 1858 года "Утро у Хрептюгина" - как сейчас увидим, всецело взятое из черновика "Смерти Пазухина".

   "Утро у Хрептюгина", напечатанное в февральском номере "Библиотеки для Чтения" за 1858 год, должно следовать за "Смертью Пазухина" не только вследствие общности драматической формы, но и строго-хронологически, так как оно представляет собою не что иное, как выделенный в особую пьесу ряд сцен из черновика "Смер-ти Пазухина" ("Царства Смерти"). Пятая сцена этой первой редакции начиналась с появления сына Прокофия Пазухина, Гаврилы Прокофьича, извещающего о прибытии чиновника особых поручений при князе Чебылкине, Разбитного, хорошо известного читателю уже по "Губернским очеркам". Далее в "Царстве Смерти" следовал ряд сцен, изъятых автором из "Смерти Пазухина" и сделанных отдельным драматическим очерком "Утро у Хрептюгина". Гаврило Прокофьич совсем исчез из "Смерти Пазухина" (о нем только упоминается в этой пьесе) и обратился в молодого Хрептюгина (DИmИtrius), уже выведенного в очерке "Хрептюгин и его семей-ство" из "Губернских очерков". Там ему, однако, было только восемь лет; здесь, в "Утре у Хрептюгина", он уже великовозрастный двадцатилетний балбес, выросший за полгода между появлением этих произведений на целые двенадцать лет. Проходимец Понжперховский, отставной штаб-лекарь Доброзраков - целиком перене-сены из черновиков "Смерти Пазухина" в "Утро у Хрептюгина"; приживалка-экономка Хрептюгиных Гнусова переименована из такой же экономки-приживалки Живоедовой в "Смерти Пазухина". Таким образом "Утро у Хрептюгина" является лишь фрагментом черно-вика "Смерти Пазухина", вынутым из пьесы и сделанным самостоя-тельным драматическим очерком. Все это станет совершенно ясным, когда на ряду со "Смертью Пазухина" будет напечатано и неиз-данное доселе "Царство Смерти".

   Мы видим таким образом теснейшую связь между "Утром у Хрептюгина" и "Губернскими очерками" через промежуточную сту-пень составлявшего часть последних "Царства Смерти". Можно указать даже, в какой отдел предполагаемого четвертого тома "Губернских очерков" Салтыков собирался внести "Утро у Хрептюгина". В "Библиотеке для Чтения" эти сцены напечатаны под общим заглавием "Губернские честолюбцы", за которым под номером римской единицы следует "Утро у Хрептюгина". Отсюда ясно, что Салтыков собирался написать второй (а может быть, и третий, и четвертый) очерк для этого нового отдела "Губернских често-любцев", но не осуществил этого плана, вообще отказавшись от продолжения "Губернских очерков".

   В тот же месяц, когда "Смерть Пазухина" была напечатана в "Русском Вестнике", на страницах "Современника" появился очерк Салтыкова "Жених", с подзаголовком "Картина провинциальных нравов" и с посвящением другу Салтыкова той эпохи, профес-сору истории П. В. Павлову, оказавшему в то время значительное влияние на исторические взгляды Салтыкова и даже на круг тем его произведений той эпохи. Очерк "Жених" постигла та же судьба, что и "Смерть Пазухина": Салтыков никогда не перепеча-тывал его в сборниках своих произведений, и очерк этот так и остался до сих пор погребенным на страницах "Современника" 1857 года, а потому и неизвестным громадному большинству чита-телей. В этом случае Салтыков был вполне прав: очерк был крайне неудачным, совершенно не самостоятельным и не мог итти в срав-нение с другими из "Губернских очерков". А между тем принад-лежность "Жениха" именно к "крутогорскому циклу" совершенно несомненна, как несомненно и то, что очерк этот должен был вхо-дить в состав предполагаемого четвертого тома "Губернских очерков".

   Уже первые строки очерка "Жених" приводят читателя "к гостинице губернского города Крутогорска", а на последующих страницах перед нами дефилируют, точно на параде, разнообразнейшие герои, встречавшиеся в первых трех томах "Губернских очерков". Здесь и купец Пазухин, и статский советник Фурначев, и Порфирий Петрович, и генерал Голубовицкий с женой, и помещик Загржембович, и чиновник особых поручений Разбитной, и губерн-ский Мефистофель Корепанов, и приятное семейство Размановских, и божья коровка Рогожкин, и авантюрист Горехвастов. Упоминается и статский советник Стрекоза, прошедший до самых последних произведений Салтыкова, и влиятельная столичная дама Каролина Карловна, содержанка некоего "барона", которую в уже знакомых нам статьях 1861 года Салтыков именовал Матреной Ивановной, а в пьесе "Тени" - Кларой Федоровной, и прототипом которой была пресловутая Мина Ивановна, содержанка графа Адлерберга. Но не в этих эпизодических лицах дело, а в тех главных героях "Губернских очерков", которые собраны целой коллекцией в очерке "Жених", устанавливая этим самую тесную связь между этим очерком и всем крутогорским циклом.

   Связь эта настолько несомненна, что доказывать ее особенно подробно не приходится; важнее остановиться на том новом, что привнесено Салтыковым в этот очерк, свидетельствуя о поисках новых путей и о попытке Салтыкова выйти из форм уже закончен-ного по существу цикла "Губернских очерков". Это новое ока-залось, однако, очень старым и было по существу возвращением, с одной стороны, к истокам гоголевского творчества, а с другой - к попыткам "натуральной школы" обострить основные элементы творчества своего родоначальника. "Жених" открывается тем, что в губернский город Крутогорск въезжает Иван Павлыч Вологжанин со слугою Мишкой, останавливается в гостинице и ведет с нумерным разговоры о местных чиновниках и помещиках, преследуя при этом тайные матримониальные цели. Все это до такой степени повторяет собою начало "Мертвых душ" Гоголя, приезд Чичикова со слугою Селифаном в губернский трактир и беседы его с половым, что это введение Салтыковым "новой" темы является, в сущности, лишь возвращением на пятнадцать лет назад, к первому тому "Мерт-вых душ". Иван Павлыч Вологжанин до такой степени повторяет Павла Иваныча Чичикова, начиная с перевернутого имени и отче-ства, что Салтыков не счел нужным маскировать это и даже придал своему герою точную внешность Чичикова и повторил в своем описания ряд подробностей из быта гоголевского героя. Он не только не скрывал этой своей зависимости, но даже подчеркивал ее, восклицая "милый Гоголь!" при описании провинциальных девиц. Таким образом то новое по сравнению с "Губернскими очерками", что было внесено Салтыковым в очерк "Жених", было, по существу, очень старым, и не этим приемом можно было прорвать уже засты-вавшие формы "Губернских очерков".

   Не более удачным оказался и другой прием, тоже идущий от Гоголя и особенно от "натуральной школы" его продолжателей. Это был прием шаржа, громадным мастером которого впоследствии был Салтыков, но который был здесь употреблен им подража-тельно и крайне неудачно. Элементом шаржа в "Женихе" явля-ется капитан Махоркин, зародившийся не без влияния капитана Копейкина Гоголя; все связанное с Махоркиным написано в тонах шаржа, вплоть до пейзажа и до самых мелких бытовых подробностей. Ироническая фантастика и шарж Гоголя и его последо-вателей сказываются во всем эпизоде, посвященном в "Женихе" лесничему Махоркину; фантастикой и шаржем проникнуто описание первого же появления Махоркина в Крутогорске, когда в связи с этим появлением "весь крутогорский край, до того времени благодатный, несколько лет сряду был поражаем бездождием, при чем в воздухе пахло гарью и тлением и летали неизвестной породы хищные птицы, из которых одну в последствии времени, к всеобщему удивлению, опознали в лице окружного начальника Виловатого". Подобным приемом дан весь Махоркин, лишь повторяя многие не более удачные попытки представителей "натуральной школы" развить уже намеченные и проявленные Гоголем приемы. Попытка Салтыкова оказалась неудачной, но путь бессоз-нательно был намечен верный: впоследствии именно шарж, социаль-ный и бытовой, сыграл огромную роль в творчестве Салтыкова, совершенно своеобразно окрасив ряд самых выдающихся его произ-ведений. "Жених" был в этом отношении лишь первым и неудач-ным опытом, справедливо зачеркнутым впоследствии Салтыковым и остающимся до сих пор неизвестным читателям его собрания сочинений. Здесь следует отметить, что часть материала из этого очерка Салтыков перенес впоследствии в другие свои произведения, как перенес и содержанку барона, и уже встречавшегося в "Губернских очерках" статского советника Стрекозу. В виде примера можно указать на сон Мишки, который в ночном кош-маре видит, что никак не может растопить печку. - "Что за чудо!" - кричит он во сне и просыпается. В рассказе 1863 года "Дере-венская тишь" слуга Ванька "видит во сне, что он третьи сутки все чистит один и тот же сапог и никак-таки вычистить не может. - Что за чудо! - кричит он во сне, и как оглашенный вскакивает с одра своего". Здесь самозаимствование доходит даже до бук-вального повторения фраз. Другой пример: известный из "Гу-бернских очерков" Порфирий Петрович советует будущему своему зятю, Вологжанину, "обратиться за наставлениями к двоюродному моему брату по жене, отставному коллежскому асессору Зиновию Захарычу Гегемониеву", который "не откажется понапутствоватъ молодого человека". Эту тему Салтыков тогда же перенес в очерк "Гегемониев", включенный им в "Книгу об умирающих". В этом, между прочим, лишнее доказательство тесной связи "Книги об умирающих" с предполагавшимся четвертым томом "Губернских очерков". - В заключение можно отметить, один мелкий факт, еще раз подчеркивающий связь фамилий героев "Губернских очерков" и других одновременных произведений Салтыкова с фамилиями дея-телей вятской провинциальной администрации: лесничий Махоркин из "Жениха" мог получить свою фамилию от служившего при Салтыкове в Вятской губернии лесничего Махаева, которого можно найти не один раз на страницах вятской губернской газеты [См., например, "Вятские Губернские Ведомости" 1848 г., No 41, стр. 294].

   Через два месяца после "Смерти Пазухина" и "Жениха" Сал-тыков напечатал в декабрьском номере "Русского Вестника" за 1857 год очерк "Приезд ревизора", тесная связь которого с "Губернскими очерками" до того очевидна, что подробно останав-ливаться на ней не приходится. Тут попрежнему Крутогорск с губернатором генералом Голубовицким и его великолепной суп-ругой Дарьей Михайловной, со статским советником Фурначевым и его женой, с чиновником особых поручений Разбитным, со всем губернским штатом чиновников и даже с ябедником Перегоренским, упоминая о котором Салтыков в журнальном тексте рассказа и ссылается на "Губернские очерки". Все это - последние воспо-минания о вятских впечатлениях, хотя Салтыков несколько модернизирует их, заставляя чиновных крутогорских любителей разы-грывать прошумевшую уже после отъезда Салтыкова из Вятки пьесу гр. Соллогуба "Чиновник". Однако приводимая в рассказе рецензия местного чиновника об этом спектакле является явной пародией на статью некоего Тянгинского о местном любительском спектакле в Вятке, напечатанную в вятской губернской газете еще в 1852 году и очевидно хорошо запомнившуюся Салтыкову ["Вятские Губернские Ведомости" 1852 г., No 22].

   Несомненно, вятскими впечатлениями навеян и следующий очерк Салтыкова, его "Святочный рассказ", напечатанный через месяц после предыдущего в первой книжке журнала "Атеней" за 1858 год. Мы не будем останавливаться на этом рассказе потому, что уже сделали это, говоря о следовательских подвигах Салтыкова в Вятке и его позднейшем раскаянии. Уже по одному этому связь этого рассказа, рисующего и пейзаж и быт Вятской губернии, с "Губерн-скими очерками" - совершенно очевидна и не требует дальней-ших доказательств. Здесь следует упомянуть лишь о яркой "народ-нической" странице, составляющей стержень всего рассказа: стра-ница эта впоследствии была развита Салтыковым в большое от-дельное произведение "Сон в летнюю ночь", являющееся одним из центральных во всем его творчестве по характеристике отно-шения его к "народу". Салтыков подчеркивает глубокую связь свою с этим загадочным "народом" и указывает, "что в сердце моем таится невидимая, но горячая струя, которая, без ведома для меня самого, приобщает меня к первоначальным и вечно-бьющим источникам народной жизни". Будущее "народничество" Салтыкова, казавшееся уже в "Губернских очерках" и впоследствии получившее столь яркое развитие, впервые с достаточной полнотой формулировано именно в этом рассказе ["Святочный рассказ" вместе с интермедией "Невыгодный нос" до-шел до нас в сохранившемся на 12 листах автографе Салтыкова (Бумаги Пушкинского дома, из архива М. Стасюлевича); первоначальное его заглавие в черновике было "Рождественский рассказ"].

   После этого рассказа Салтыков напечатал в мартовском но-мере "Русского Вестника" за 1858 г. два отрывка из "Книги об умирающих", о которых речь будет ниже, и затем творчество его прервалось на целый год вследствие начала службы Салты-кова в Рязани. О сценах "Утро у Хрептюгина", напечатанных в февральском номере "Библиотеки дня Чтения" за 1858 год, было уже сказано выше в виду теснейшей связи этих сцен с черновиком "Смерти Пазухина", а значит и с "Губернскими очерками". Лишь через год после этого, в февральском номере "Современника" за 1859 год, был напечатан новый рассказ Салтыкова "Развеселое житье", написанный им еще в конце предыдущего года. "На-днях послал рассказ в "Современник". Кажется не дурен", - писал Сал-тыков из Рязани приятелю своему В. П. Безобразову в декабре 1858 года ["Голос Минувшего" 1922 г., No 2, стр. 191]. "Жених" был первым - и неудачным - дебютом Сал-тыкова в этом журнале Некрасова, в котором Салтыков скоро стал не только ближайшим сотрудником, но и редактором; рас-сказом "Развеселое житье" он, как видим, был более доволен, хотя вскоре и сердился на "Современник", - "где редакция не дает себе труда даже связывать пробелы, оставленные цензорским скаль-пелем" [Письмо к П. В. Анненкову от 29 декабря 1859 г. из Рязани; "Пись-ма", т. I, No 12]. Отсюда видно, что в журнальном тексте этого рассказа имеются цензурные купюры, которые можно восстановить, обра-щаясь к сохранившемуся автографу "Развеселого житья". Зна-комство с этим автографом показывает, однако, что не только один цензурные купюры составляют отличие печатного текста этого рассказа от первоначального рукописного текста. Целый ряд вполне "цензурных" мест был изъят, очевидно, самим автором; варианты и разночтения настолько интересны, что рукопись "Развеселого житья" должна быть изучена с этой точки зрения. Нам осталось сказать только о "Недавних комедиях" и повто-рить о них то же самое, что было только что сказано о "Приезде ревизора": произведения эти самым коренным образом связаны тематически с планом продолжения "Губернских очерков", что писались Салтыковым уже тогда, когда он, повидимому, отказал-ся от мысли издать четвертый том их. Но и тематическое родство, и главным образом тождество формы и стиля этих "Недавних ко-медий" с драматическими сценами из крутогорского цикла Сал-тыкова позволяют нам рассматривать эти произведения, как тес-нейшим образом связанные с уже оставленным к этому времени планом завершить крутогорский цикл четвертым томом.

   Все сказанное выше подтверждают и соображения хроноло-гические. Хотя обе "Недавние комедии" - и "Соглашение", и "Пого-ня за счастьем" - были напечатаны только в 1862 году ("Время" No 4), однако первая из этих сцен была написана еще в 1859 году. Не подлежит ни малейшему сомнению (и на это уже было ука-зано комментаторами Салтыкова), что именно о пьеске "Соглашение" говорил Салтыков в письме из Рязани от 18 октября 1859 года к А. В. Дружинину, редактировавшему тогда "Библиотеку для Чте-ния": "у меня есть одна вещица,... она из быта помещичьего (съезд дворян по случаю современного вопроса)" [Литограф в Бумагах Пушкинского дома, из архива М. Стасюлевича. Частичное изучение чернового и белового автографов произведено Н. В. Яковлевым ("Звезда" 1929 г., No 8, "Петрашевцы в изображении Салтыкова"]. В следующем письме к тому же адресату от 20 ноября 1859 года Салтыков со-общал: "Посылаю к вам... пьесу "Съезд". Если цензура допустит, то прошу вас напечатать ее в Библ. для Чтения в январе или в феврале... Если цензура не дозволит, то потрудитесь возвратить рукопись ко мне". Цензура не дозволила, но рукопись не была воз-вращена Салтыкову и оставалась в портфеле "Библиотеки для Чтения" до личной встречи Салтыкова с Дружининым ["Письма", т. I, NoNo 9, 11, 12, 13 и 15]. Только через два года пьеска эта, переименованная из "Съезда" в "Соглашение", была напечатана в журнале Достоевского "Время", с которым в то время Салтыков еще не порывал отношений.

   Тождественность "Съезда" и "Соглашения" доказывается уже одним тем, что в "Соглашениях" рассказывается именно о съезде дворян по случаю "современного вопроса" освобождения крестьян, и что пьеска эта рисует именно "помещичий быт". Для 1862 года вещь эта была уже несколько устарелой, так как описывала вызов в Петербург депутатов губернских комиссий и ряда предводите-лей дворянства, которые по возвращении своем в 1859 году в родные палестины старались убедить помещиков-крепостников в неизбежности подчинения мероприятиям правительства по осво-бождению крестьян. Отношение представителя либеральной бюро-кратии Салтыкова к начинаниям этого дворянства было, как нам уже известно, вполне отрицательным; в конце пьесы он застав-ляет собравшихся на съезд к уездному предводителю дворянства помещиков притти к полюбовному соглашению: безусловно испол-нить желания властей и даже для вида прикинуть что-нибудь "по части чувств", а в действительности - "оставить все по прежнему". Таковы именно и были надежды и чаяния громадного большинства помещиков-дворян.

   В пьеске этой с самого же начала действующие лица говорят о ловкой афере, устроенной купцом Прохладиным с целым рядом помещиков. Выясняется, что купец этот скупил у помещиков кре-постных людей, хотя "Прохладин - купец, а купцам владеть кре-постными не велено". Несмотря на это, "все дело сделано на законном основании", и какая-то помещица "из-за двести верст чуть не целую деревню на фабрику пригнала". Действую-щие лица пьески восхищаются этой аферой: "посудите сами: их на фабрику-с, стало быть одними, можно сказать, ихними телами всю ценность окупила; земля-то, стало быть, даром-с, да еще иму-щества ихнего сколько!". За такое благодеяние дворяне собираются благодарить купца Прохладина и просить его, "чтоб и на будущее время действий своих по приобретению не прекращал". Весь этот эпизод хорошо знаком нам по деятельности Салтыкова, как ря-занского вице-губернатора: купец Прохладин - тот самый Хлу-дов, историю которого Салтыков позднее рассказал в "Мелочах жизни"; мы подробно осветили ее в предыдущей главе [Ниже, в гл. VIII, см. также про статью Салтыкова "Еще скре-жет зубовный" (1860 г.)].

   Совершенно несомненно, что вообще вся эта пьеска, вплоть до мельчайших деталей, навеяна Салтыкову его рязанскими впечатлениями и близким общением с местным дворянством по обязанностям тогдашней его службы. Об одной из мелких подроб-ностей этой пьесы можно узнать, например, из письма Салтыкова к В. П. Безобразову из Рязани от 23 июня; 1858 года, т.-е. через два-три месяца после появления Салтыкова на посту рязанского вице-губернатора. Рассказывая в этом письме о заседании дво-рянского собрания, Салтыков описывает, как при обсуждении вопроса об освобождении крестьян один отставной военный "дол-го крепился и молчал, но под конец не выдержал и выразился так: - Отлично, господа. Все это хорошо. Только я вам вот что скажу: хоть вы пятьсот рублей штрафу положите, а уж я по мордасам их колотить все-таки буду (historique)" ["Голос Минувшего" 1922 г., No 2, стр. No 8]. В пьеске "Со-глашение" выведен отставной капитан Постукин, который все время сосет чубук, мнет губами и молчит, но под занавес разражается тирадой на тему об освобождении крестьян: "Согласен! дда! я согласен! Только уж того... по мордасам... бббуду! Ххоть ммиллион штрафу... а ббббуду!". С этих пор "исторический" ря-занский помещик, отставной капитан, стал не раз появляться на страницах салтыковских фельетонов ближайших двух годов: периодически проходит он через "Скрежет зубовный", через "Лите-раторов-обывателей" и другие очерки 1860 - 1861 гг. и завершает свой жизненный путь в "Клевете". В этом последнем очерке капитан Постукин молчит, стискивает в руке чубук, и лишь перед смертью собирает своих челядинцев и говорит им: "- Ну, подлецы, про-щайте! По крайней мере, не при мне...". Последние слова пока-зывают, что этот эпизодический герой отправляется в небытие еще до 19 февраля 1861 года [Сохранился автограф "Соглашения" (Бумаги Пушкинского дома, из архива М. Стасюлевича), представляющий собой начало этой пьесы, с большими вариантами и целой сценой, еще никогда не напечатанной].

   Вторая из "Недавних комедий", а именно "Погоня за счастьем", по форме является точным повторением сцены "Просители" из "Губернских очерков", почему и должна считаться тесно примыкающей к последним; примыкает она к ним, впрочем, не только по форме, но и по основному сюжету искания мест просителями у губернатора. Это искание мест о пьеске "Погоня за счастьем" позволяет довольно точно определить время написания пьески: по разным признакам можно с уверенностью утверждать, что пьеска эта написана летом 1361 года и лишь напечатана годом позднее [См. в следующей главе разбор очерка "Наши глуповские дела"]. В пьеске идет речь об искателях "новых мест"; искатели эти гурь-бою осаждают губернатора Зубатова. Об этих новых местах гово-рят все просители в губернаторской приемной, интересуясь воп-росом, "сколько по здешнему уезду этих новых мест роздано". Губернатор Зубатов отклоняет все эти прошения, заявляя, что закон требует на эти новые места людей, кончивших курс в выс-ших учебных заведениях и являющихся помещиками здешней губер-нии. Именно такие требования Положение 19 февраля 1861 года предъявляло к мировым посредникам, штат которых и набирался губернаторами весною этого года. А тот факт, что именно в это же время Салтыков набросал эту свою пьеску, может быть подтвержден тем обстоятельством, что в ней в качестве рекомен-дующих губернатору кандидатов именуются "Матрена Ивановна" и "статский советник Стрекоза". Как раз эти имена Салтыков иро-нически называл в известной нам статье "Об ответственности ми-ровых посредников", напечатанной в апреле 1861 года, в которой писал: "не дремлет Матрена Ивановна, не дремлет статский совет-ник Стрекоза - и та, и другой неустанно строчат рекомендатель-ные письма". Кто такая была Матрена Ивановна, об этом уже было сказано выше; быть может, здесь уместно напомнить, что статский советник Стрекоза появился еще в "Губернских очерках" и прошел до самого конца художественной деятельности Салтыкова, как несомненный псевдоним по созвучию видных либеральных бюро-кратов царствования Александра II: А. А. Абаза и Н. С. Абаза - оба были известны Салтыкову, а первый из них играл довольно видную роль в истории освобождения крестьян. Отметим кстати, что в пьеске "Погоня за счастьем" впервые упоминается и "малень-кий князек Соломенные Ножки", с этих пор не раз встречающийся в произведениях Салтыкова начала шестидесятых годов. Рязанское или тверское происхождение живого оригинала этого князька не представляет ни малейшего сомнения.

   Перечисленными произведениями 1857 - 1861 гг. исчерпываются все очерки и сцены Салтыкова, которые могли составить чет-вертый том "Губернских очерков", если бы Салтыков к концу этого времени совсем не отказался от него. Мы видели, что к 1861 году относится только одно из этих произведений ("Погоня за счастьем"), в то время как все остальные написаны непосредственно вслед за "Губернскими очерками" в течение 1857 - 1859 гг. Но уже к началу 1858 года Салтыков подошел к другому за-мыслу, непосредственно связанному с первым, и стал набрасывать очерки для предполагавшейся им "Книги об умирающих", глав-ная работа над которой относится к 1859 году. Еще и в следующем году Салтыков писал очерки, которые как бы предназначались для продолжения если не "крутогорского", то во всяком случае "семиозерского" цикла - по имени губернского города Семиозерска, заменившего впоследствии собою Крутогорск. Скоро Крутогорск заме-нится городом Глуповым, который с этих пор твердо войдет в линию творчества Салтыкова и летописцем которого Салтыков впоследствии сделается в гениальной "Истории одного города". Но все это еще впереди; пока же, в 1860 году, Салтыков писал такие очерки, как "Наш дружеский хлам", и по форме, и по стилю, и по темам, в по лицам тесно связанные с былым крутогорским циклом. Отказавшись от мысли заключить этот цикл последним, четвертым томом, Салтыков разместил все эти очерки в сборниках "Сатир в прозе" и "Невинных рассказов", изданных в 1853 году. То же самое случилось и с очерками, сперва предназначавшимися для "Книги об умирающих", к знакомству с которой мы теперь и переходим.

  

   В эпилоге к "Губернским очеркам" перед глазами автора проходила символическая похоронная процессия, и на вопрос его - "но кого же хоронят? кого же хоронят?" - один из героев очерков полуиронически отвечал автору и читателям: " - Прошлые времена хоронят!". Эту тему Салтыков и положил в основу задуманной им "Книги об умирающих", в которой должна была пройти перед чита-телями целая галлерея или физически или духовно умирающих "героев" прошлых времен - времен Николаевского режима и кре-постного права. "Смерть Пазухина", примыкающая к "Губернским очеркам" и даже отнесенная к ним в рукописной пометке самим автором, недаром называлась сперва просто "Смерть", а потом - "Царство Смерти". Эта пьеса одинаково могла войти и в четвертый том "Губернских очерков", и в задуманную "Книгу об умирающих".

   Салтыков впервые напечатал "Два отрывка из книги об уми-рающих" в мартовском номере "Русского Вестника" за 1855 год; и не случайно первым из этих отрывков была "Смерть Живновского", одного из видных действующих лиц и "Губернских очер-ков" и "Смерти Пазухина". Заглавие "Смерть Живновского" оста-лось только в черновой рукописи, в то время как в журнальном тексте очерк этот обозначен только цифрой I. Мы сейчас увидим, что Салтыков неоднократно менял свои планы относительно начала "Книги об умирающих" и делал первым вступительным очерком то "Смерть Живновского", то "Гегемониева", то "Гос-пожу Падейкову". Кстати сказать, из всех этих трех очерков только "Смерть Живновского", связывающая "Губернские очерки" с "Книгой об умирающих", осталась не включенной Салтыковым ни в один из сборников его произведений и доселе неизвестна читателям его собрания сочинений.

   Открывая этим очерком в "Русском Вестнике" печатание первых отрывков из новой задуманной книги, Салтыков сопроводил их сле-дующим примечанием от автора: "Под названием "Книги об уми-рающих" автор предположил написать целый ряд рассказов, сцен, переписок и т. д., в которых действуют люди, ставшие вследствие известных причин в разлад с общим строем воззрений и убеждений. Здесь предлагаются два отрывка, представляющие крайние гра-ницы этой галлереи: начало и конец ее". Таким образом видно, что "началом галлереи" должна была служить "Смерть Живнов-ского" - отставного подпоручика, хорошо известного читателям еще по "Губернским очеркам". Живновский уже пятнадцать лет мотался по Крутогорску на побегушках у купцов и помещиков - и наконец "сломился под тяжестью свой собственной деятельности". Моно-логи умирающего Живновского и составляют содержание всего очерка, вторым действующим лицом которого является ухажи-вающий за ним во время болезни тоже знакомый читателям "Губерн-ских очерков" Рогожкин. Встречаются еще имена Топоркова и Поползновейкиной, с ссылкою автора на "Губернские очерки" и в частности на рассказ "Обманутый подпоручик". Таким образом, открывающий "Книгу об умирающих" рассказ сам автор тесно связывает со своим крутогорским циклом. "Книга об умирающих" должна была стать как бы "пятым томом" "Губернских очерков".

   Второй из отрывков, напечатанных в "Русском Вестнике", поме-чен без заглавия римскою цифрою II и, как мы уже слышали от автора, являлся заключением всей этой еще не написанной книги. Этот отрывок представляет собою как бы предсмертную исповедь одного из представителей "умирающего" поколения к другому его представителю и написан в форме письма; отрывок этот тоже никогда не перепечатывался Салтыковым в позднейших его сбор-никах. Интересно, что за "умирающим", исповедывающимся в своем письме, отчасти стоит и сам Салтыков: это он говорит, конечно, о "странной (своей) молодости", о том, что молодость эта прошла под влиянием книг, излагавших "вечно-юные и вечно-милые уто-пии". Но - с другой стороны - в отрывке речь идет о "лишних людях" (и это в последний раз, что представитель их проходит в произведении Салтыкова), которые никак не могут приспо-собиться к бурной жизни эпохи начала шестидесятых годов, по-этому считать этот отрывок всецело автобиографическим не при-ходится; он автобиографичен лишь отчасти, но и в этом отношении должен еще обратить на себя особенное внимание будущих исследо-вателей жизни Салтыкова.

   После этих первых двух отрывков из "Книги об умирающих" прошел целый год до появления новых отрывков - год, как мы уже знаем, вообще являющийся пробелом в художественном творчестве Салтыкова, всецело занятого тогда своей службой в Рязани. Одним из побудительных поводов к возобновлению его литера-турной деятельности было появление нового еженедельного журнала "Московский Вестник", который должен был выходить с 1859 года под редакцией близкого друга Салтыкова, проф. П. В. Павлова. В письме из Рязани к В. П. Безобразову от 1 октября 1858 года Салтыков сообщал о намерении Павлова издавать этот журнал и привлечь гл