Анненков Павел Васильевич - Материалы для биографии А. С. Пушкина

  БИБЛИОТЕКА "ЛЮБИТЕЛЯМ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

  

  

   ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ П.В.АННЕНКОВ

  

  

  МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИИ А. С. ПУШКИНА

  

  

  

   "Современник"

  

  

  

  

  Москва

  

  

  

  

   1984

  68.3Р А 68

  Общественная редколлегия:

  [акад. А. С. Бушмин,] доктор филол. наук Ф. Ф. Кузнецов, доктор ист. наук А. Ф. Смирнов, доктор филол. наук Н. Н. Скатов, доктор филол. наук Г. М. Фридлендер Общая редакция и вступительная статья Г. М. Фридлендера

  Подготовка текста и комментарии А. А. Карпова

  (C)Издательство "Современник", 1984 г.

  Подготовка текста. Вступительвая статья, комментарии.

  

  

  

  ПЕРВАЯ БИОГРАФИЯ ПУШКИНА

  1

  "Если за Белинским остается заслуга первой критической оценки Пушкина в связи с развитием новой русской литературы, то прекрасное начало научному истолкованию художнической деятельности поэта в связи с событиями его жизни положено было, без сомнения, П. В. Анненковым" [Майков Л. Пушкин. СПб., 1899, с. 319.]. Так академик Л. Н. Майков еще в конце XIX века справедливо оценил историческую роль Анненкова-пушкиниста, верно указав тем самым на непреходящее значение его трудов и сегодня.

  В университетских курсах и общих руководствах по истории русской литературы Анненков обычно характеризуется лишь как либеральный критик 60 - 60-х годов, выступавший вместе с В. П. Боткиным и А. В. Дружининым против идей революционно-демократической критики Чернышевского и Добролюбова и защищавший в полемике с ними идеи "чистого искусства". Хотя критическое наследие Анненкова и представляет самостоятельный интерес и нуждается в особой оценке [См. об Акиенкове-критике: Кулешов В. И. История русской критики XVIII - XIX веков, М., 1978; Егоров Б. Ф.: 1} П. В. Анненков - литератор и критик 1840 - 1850-х гг. - В кн.: Учен. зал. Тартуского гос. ун-та, вып. 209. Тарту, 1968; 2) Борьба эстетических идей в России середины XIX в. Л., 1982. Вопросу о значении мемуаров Анненкова посвящены работы Б. М. Эйхенбаума, В. П. Дорофеева, В. И. Кулешова], подлинное место Анненкова в история русской культуры определяет не оно, а три другие, более серьезные и важные его заслуги.

  Первая из них (и, может быть, главная) состоит в той выдающейся роли, которая принадлежала Анненкову как участнику общественной и литературной жизни его эпохи. Современник Н. В. Гоголя, В. Г. Белинского, А, И. Герцена, Н. П. Огарева, К. Маркса, И. С. Тургенева, Анненков сукел по достоикстзу оценить масштаб личности каждого из этих выдающихся своих современников. Уже то, что Гоголь, в течение многих лет хорошо знавший Анненкова, доверил ему в 1841 году такое ответственное дело, как переписка под свою диктовку для печати первого тома "Мертвых душ", дает Анненкову право на бессмертие в истории русской литературы. Но это - всего лишь одна из многих заслуг его перед современниками и потомством.

  Белинский в последние годы жизни настолько высоко ценил ум Анненкова, что именно в письмах к нему изложил в 1847 - 1848 годах многие из самых заветных своих мыслей. В 1847 году критик писал в Зальцбрунне свое знаменитое письмо к Гоголю, находясь здесь в обществе Анненкова, и ему пер вому его прочитал. Незадолго до этого, 28 декабря 1846 года, К. Маркс в знаменитом письме к тому же Анненкову впервые изложил свою критику "Философии нищеты" П.-Ж. Прудона, представляющую предварительный конспект писавшейся в это время книги "Нищета философии", исходные положения которой легли в основу созданного вскоре "Коммунистического манифеста" (1848). В 1848 - 1864 годах Анненков неоднократно встречался и поддерживал оживленную переписку с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым и некоторое время был одним из корреспондентов герценовской вольной русской печати. Еще в 40-х годах произошло знакомство Анненкова также с Тургеневым, постоянным литературным советчиком которого он оставался до смерти великого писателя, причем Тургенев настолько доверял его эсте-ягаескому вкусу, что считал одобрение Анненкова необходимым условием публикации своих произведений. Чтобы довершить список близких знакомых Анненкова, следует упомянуть о встречах его, беседах и переписке в разные годы жизни также с В. П. Боткиным, М. А. Бакуниным, Н. А. Некрасовым, А. Н. Островским, А. Ф. Писемским, Л. Н. Толстым, М. С. Щепкиным и многими другими выдающимися деятелями русской культуры того времени.

  Вторая, не менее важная заслуга Анненкова перед русской культурой определяется его блестящим талантом мемуариста. Именно в жанре мемуаров {а не в жанрах повести и путевых записок, хотя до обращения к жанру мемуаров он пробовал себя в них) Анненков нашел истинное свое литературное нризвание. При всех принципиальных идеологических разногласиях между либерально настроенным Анненковым, с одной стороны, и революционерами А. И. Герценом и П. А. Кропоткиным, с другой, такие сочинения Анненкова, как "Гоголь в Риме летом 1841 года" (1857), "Замечательное десятилетие" р.880), "Идеалисты тридцатых годов" (1883), "Молодость И. С. Тургенева" С1884) и другие, - наряду с "Былым и думами" Герцена и "Записками революционера" Кропоткина - составляют художественную вершину классической русской мемуарной литературы второй половины XIX века. Сыграв громадную роль в воспитании многих поколений передовой русской читающей публики, литературные воспоминания Анненкова навсегда вошли в золотой фонд не только русской, но и мировой мемуарной классики. Анненкову с исключительной психологической глубиной удалось уловить и передать в них тот особый, высокий накал духовной жизни, который составлял наиболее характерную черту идейного развития русского общества XIX века.

  Наконец, третью, долгое время недооцененную критикой и литературоведческой наукой заслугу Анненкова, дающую ему право на горячую признательность потомков, составляют его пушкиноведческие труды. Анненкова можно без преувеличения назвать первым ученым-пушкинистом, ибо, каряду с В. Г. Белинским, он явился основоположником всей последующей исследовательской литературы о Пушкине. А осуществив в 1855 - 1857 годах первое критическое издание сочинений Пушкина, основанное на предпринято" им текстологическом изучении доступного ему в то время рукописного наследия великого поэта, Анненков не ограничился этим. Он предпослал

  изданию первый опыт научного истолкования жизни и творчества А. С. Пушкина в их живом, неразрывном единстве - это публикуемые в настоящей книге "Материалы для биографии А. С. Пушкина" (1855). Свои занятия по изучению биографии и рукописей поэта Анненков продолжает до последних дней. И хотя русская наука о Пушкине выдвинула в XIX и начале XX века ряд других видных представителей, из которых одни были современниками Анненкова (П. И. Бартенев), а другие - продолжателями начатого им великого исторического дела (В. В. Якушкин, Н. И. Черняев, П. О. Морозов, Л. Н. Майков, С. А. Венгеров), все же сегодня можно без преувеличения сказать, что заслуги в области пушкиноведения ни одного из представителей русской академической науки о литературе до Октября не могут быть сопоставлены с заслугами Анненкова-пушкиниста. Лишь советская наука в лице Б. Л. Модзалевского, П. Е. Щеголева, М. А. Цявловского, В. В. Томашев-ского, С. М. Бонди и других выдающихся ее представителей явилась впервые в истории изучения наследия Пушкина достойной продолжательницей того великого дела, начало которому было положено Анненковым в 50-а годы XIX века.

  2

  П. В. Анненков родился 19 июня (1 июля) 1813 года, в семье богатого симбирского помещика. Один из его братьев, Федор Васильевич, стал впоследствии нижегородским губернатором, другой - Иван - с 1846 года был флигель-адъютантом Николая I, а позднее - начальником Петербургского жандармского управления, петербургским обер-полицмейстером и дослужился до чина генерал-адъютанта. Но сам П. В. Анненков, несмотря на военные и чиновные связи отца и братьев, не захотел стать ни чиновником, ни военным. Поступив юношей в Горный институт, он вскоре бросил его, предпочтя философский (историко-филологический) факультет Петербургского университета, который некоторое время посещал в качестве вольнослушателя. В 1833 году Анненков поступил на службу в канцелярию министерства финансов, но вскоре оставил ее и в 1840 году почти на восемь лет уехал за границу, лишь изредка ненадолго возвращаясь на родину. Еще в 1832 году Анненков познакомился с Гоголем и вошел в круг его бывших товарищей по Нежину, а также петербургских друзей и знакомых. Возможно, именно это обстоятельство сыграло в самоопределении молодого Анненкова решающую роль, приобщив его к кругу литераторов и навсегда отвратив от мысли о чиновничьей карьере. В 1841 - 1842 годах в "Отечественных записках" появились анненковские "Письма из-за границы" - первый из циклов его путевых очерков, за которым последовали "Письма из Парижа" (Современник, 1847, N¹ 1 - 4), а позднее, по возвращении его в Россию, - остро разоблачительные "Письма из провинции" (там же, 1849 - 1851). За границей Анненков, как мы уже знаем, вновь встретился с Гоголем. Весной и летом 1841 года в Риме он стал ближайшим соседом и собеседником великого писателя и оказал русской литературе неоценимую услугу, переписав под его диктовку первый том "Мертвых душ" (с начальными главами которого Анненков познакомился еще в 1839 году, когда Гоголь в Петербурге читал их на вечере у своего нежинского друга, общего их приятеля Н. Я. Прокоповича). В 1846 году Анненков познакомился в Брюсселе с К. Марксом, в 1847 году сопровождал В. Г. Белинского в Зальцбрунн, а 1848 год прогел в Париже, близко общаясь с А. И. Герценом и вместе с ним наблюдая тогдашние революционные события. Период жизни за границей был временем наиболее усиленного интереса Анненкова к идеям западноевропейской демократии и современного ему социализма. Однако в этом своем интересе Анненков никогда не переходил известной черты, а страх, внушенный ему революцией 1848 года, побудил его навсегда утвердиться на позициях полного и решительного неприятия революционных путей преобразования общества, неизбежно связанных в представлении Анненкова с нежелательными "крайностями" и "эксцессами", которых он боялся и которых - для России - хотел избежать. Впрочем, и до этого Анненков, как видно из писем к нему В. Г. Белинского, критически относился к герценовской критике буржуазной Франции, считая главной движущей силой истории не народ, а состоятельные и образованные классы.

  Это отнюдь не значит, что западноевропейские впечатления, знакомство с К. Марксом, общение с Белинским и Герценом прошли для Анненкова бесследно. Человек высокой культуры, Анненков, как свидетельствуют его статьи и письма, никогда не мог вполне отрешиться от мысли о несправедливости социального неравенства и угнетения. Но, признавая несправедливость существующих порядков с высшей этической точки зрения, он в то же время полагал, что имущественное неравенство - по крайней мере, в условиях его эпохи - не может быть устранено, ибо только оно дает лучшим представителям господствующих классов состоятельность и досуг, необходимые для культурной работы, развития высших задатков человеческого ума и сердца. Да и для себя лично Анненков высоко ценил материальную обеспеченность, дававшую ему возможность беспрепятственно наслаждаться благами культуры и образования и, не смущаясь заботой о куске хлеба, на досуге, спокойно и неторопливо заниматься литературным трудом.

  В соответствии с этим Анненков утверждал, что в свойствах русского характера и "складе нашей жизни нет ничего похожего на героический элемент". И задачей русского писателя он считал изображение не натур героического склада, а тех, кто имел силу и мужество сохранить "нравственное достоинство среди всеобщего растления" [Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки, т. II. СПб., 1879, с. 167 - 168.]. Предварительное условие сохранения подобной силы и мужества было "обеспеченное состояние лиц, огражденных крепостным режимом от труда и богатых досугом, который они и употребили на изумительную обработку своего внутреннего мира" [Анкенков П. В. Литературные воспоминания. СПб., 1909, c. 668.].

  Поэтому писатель-художник его времени, по Анненкову, симпатизируя прогрессу и общественным реформам, не должен был превращаться в "учители и пророка". Его цель, считал Анненков, в первую очередь, способствовать духовному - нравственному и эстетическому - развитию общества т его самопознанию, но не стремиться направить общественную энергию иа действенное, практическое преобразование сложившихся условий жизни, какого бы глубоко нравственного осуждения и отпора эти условия ни вызывали (хотя желание избежать общественных эксцессов не мешало Анненкову не только до крестьянской реформы 1861 года, но и после нее отчетливо сознавать, что положение русского общества - и, в частности, отношения дворянства и крестьянства - по своему объективному смыслу "не есть мир, а война, борьба и столкновение") [Анненков П. В. Письмо к А. В. Дружинину ох 12 июня 1861 г - В кн.: Письма к А. В. Дружинину. М., 1948, с. 29.].

  Указанные основные черты мировоззрения Анненкова во многом определили его позицию в литературно-общественной борьбе 50-х годов, равно как и особенности его мемуарных и биографических работ, в том числе "Материалов для биографии А. С. Пушкина".

  Анненков умер 8(20) марта 1887 года в Дрездене. Пережив почти всех людей своего поколения, он в последние годы, по-видимому, остро ощущал свое одиночество, враждебность к нему народнической критики, а также неприязненную, пристрастную оценку его работ о Пушкине учеными младшего поколения - П. А. Ефремовым и В. Е. Якушкиным, недооценивавшими как тяжести той исторической обстановки, в которой Анненков в 1850-е годы писал "Материалы для биографии А. С. Пушкина" и готовил издание сочинений поэта, так и благотворного нравственно-воспитательного и просветительного значения этого его труда.

  3

  Когда Анненков осенью 1849 года вернулся в Россию из Франции, обстановка, которую он застал на родине, вызвала у него глубокое уныние.

  "По приезде из Парижа в октябре 1849 года, - вспоминал он, - состояние Петербурга представляется необычайным: страх правительства перед революцией, террор внутри, предводимый самим страхом, преследование печати, усиление полиции, подозрительность, репрессивные меры без нужды и без грани (...) Возникает царство грабежа и благонамеренности в размерах еще не бывалых (...) Трудно представить себе, как тогда жили люди. Люди жили, словно притаившись. На улицах и повсюду царствовала полиция, официальная и просто любительская (...)" [Анненков П. В. Две зимы в провинции и в деревне. С генваря 1849 по август 1850 года. - Былое, 1922, Š 18, с. 4 - 9]

  Усиление крайней реакции в последние годы жизни Николая I, цензурный террор, процесс и осуждение петрашевцев произвели на Анненкова гнетущее впечатление. Свидетель создания письма Белинского к Гоголю, близкий знакомый Гоголя, Белинского, Герцена, Бакунина, Анненков ва два года уезжает из Петербурга в провинцию и симбирскую деревню из боязни ареста и полицейских преследований, которая, видимо, долго не покидает его, несмотря на влиятельных братьев, пользующихся личной милостью царя.

  Именно в это время в руки Анненкова неожиданно, волею судеб, попало рукописное наследие Пушкина, и это определило едва ли не все дальнейшее направление его литературной деятельности.

  Дело в том, что к концу 40-х годов первое посмертное издание сочинений Пушкина, выпущенное в 1838 - 1841 годах и дававшее текст его сочинений в крайне урезанном и искаженном цензурой виде, было распродано. В связи с этим в 1849 году Н. Н. Пушкина-Ланская и ее муж задумали осуществить новое издание сочинений поэта.

  Из-за невыгодных условий, на которых соглашались предпринять издание Пушкина те петербургские книгоиздатели и книгопродавцы, к которым они обратились со своим предложением, Ланские пришли к решению сами выступить в качестве издателей. А так как муж Н. Н. Пушкиной-Ланской служил генералом в том же полку, что и брат Анненкова Иван Васильевич, недавно назначенный флигель-адъютантом Николая I и к тому же считавшийся (как автор четырехтомной "Истории лейб-гвардии Конного полка от 1731 по 1848 год") в военном кругу "литератором", Ланский обратился к нему в конце 1849 - начале 1850 года за советом и помощью в осуществлении этого дела.

  "В это время (зимой 1849/50 г. - Г. Ф.) Ланская, по первому мужу Пушкина, - вспоминал позднее по этому поводу П. В. Анненков, - делами которой по дружбе к семейству занимался брат Иван, пришла к мысли издать вновь сочинения Пушкина (...) Она обратилась ко мне за советом и прислала на дом два сундука его бумаг. При первом взгляде на бумаги я увидал, какие сокровища еще в них таятся, но мысль о приятии на себя труда издания мне тогда и в голову не приходила. Я только сообщил Ланской план, по которому, казалось мне, должно быть предпринято издание..." [Анненков П. В. Две зимы в провинции и в деревне. - Былое, 1922, Š 18, с. 10.]

  Разрешение на испрашиваемое издание, общий план которого (и которое должно было с небольшими поправками повторять издание 1837 - 1841 годов) составил Анненков, было по прошению Н. Н. Ланской и Опеки, учрежденной после смерти поэта Николаем I над детьми Пушкина и его имуществом, дано III Отделением 31 августа 1850 года. Но, к счастью для потомства, издание это не было осуществлено в том урезанном виде, в каком было первоначально задумано.

  Ознакомившиеся с бумагами Пушкина более внимательно, чем их брат, который вначале, по-видимому, лишь бегло их просмотрел, И. В. и Ф. В. Анненковы убедились, что в их руки попало действительно неоценимое достояние. В результате 21 мая 1851 года И. В. Анненков подписал с Н. Н. Ланской письменный договор, по которому она уступила ему право на издание сочинений ее первого мужа. Так как П. В. Анненков некоторое время колебался, считая себя недостаточно подготовленным для исполнения этого дела, и не давал братьям окончательного согласия на то, чтобы взять издание в своя руки и написать для него биографию поэта (которой, после советов И. В. Анненкова с Н. А. Некрасовым, В. П. Боткиным, П. А. Плетневым и П. А. Вяземским, было решено его открыть), Некрасов рекомендовал воспользоваться для этой цели помощью критика "Отечественных записок" С. С. Дудышкина. Но в конце концов братьям удалось своей настойчивостью рассеять сомнения П. В. Анненкова и побудить его горячо и энергично взяться за дело, несмотря на пугавшую его "громадность задачи" [Там же, с. 12]. При этом И. В. Анненков передал брату и само право выступить в качестве официального издателя и редактора.

  Как свидетельствуют черновые бумаги П. В. Анненкова, мысль взять на себя работу над собиранием материалов для биографии Пушкина возникла у него, по-видимому, уже в конце 1850 года. Однако переписка с братьями, которые настойчиво убеждали его взять на себя работу над изданием и биографией Пушкина, растянулась на сравнительно долгий период - с весны по осень 1851 года[См.: МодзалевскийБ. Л. Пушкин. Л., 1929 (где письма И. В. и Ф. В. Анненковых к брату по этому поводу, опубликованные на е. 881 - 394, ошибочно датированы 1852 г.)]. Впрочем - по словам Анненкова - "страх и сомнения в удаче обширного предприятия, на которое требовались, кроме нравственных сил, и большие денежные затраты, не покидали меня и в то время, когда уже, по разнесшейся вести о нем, я через Гоголя познакомился с Погодиным; а через Погодина с Бартеневым (П. Ив.), Нащокиным и другими лицами, имевшими биографические сведения о поэте. Вместе с тем я принялся за перечитку журналов 1817 - 1825 годов" [Былое, 1922, Š 18, с. 16.].

  Решение Анненкова стать издателем сочинений А. С. Пушкина и автором его биографии было все же вполне продуманным, целенаправленных и обусловленным глубокими - и притом идеологическими - причинами.

  Характерными особенностями натуры Анненкова, как он сам хорошо понимал и в чем не раз признавался в своих письмах, были нерешительность, отсутствие в действиях твердой и ясной цели.

  Горячие убеждения братьев взяться за издание Пушкина помогли Анненкову, как это не раз случалось с ним и позднее, преодолеть свойственную ему инертность. Но, взяв на себя дело подготовки нового издания Пушкина, Анненков обретает на долгое время поразительную энергию и целеустремленность в выполнении намеченной программы.

  При этом Анненкова увлекают не узко специальные научные задачи, связанные с подготавливаемым изданием. В условиях "мрачного семилетия" 1848 - 1855 годов выход нового собрания сочинений Пушкина и правдивое воссоздание исторического облика великого поэта предстают перед Анненковым постепенно как важные, насущно необходимые исторические задачи, без решения которых невозможно восстановление нормальной преемственности между прошлыми культурными традициями русского общества и современностью, - преемственности, поколебленной реакцией конца 40-х - начала 50-х годов. Сознание ответственности этой задачи и ее культурного значения сделало на долгое время работу над Пушкиным главным делом жизни Анненкова.

  "В Пушкине общество признало себя великим историческим лицом, - очень натурально, что о нем стали собирать биографические данные, как и о всяком лице в народной истории" [Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. в 16-ти т., т. IV. М., 1948, с. 718.], - писал в 1857 году Н. Г. Чернышев-екий, намекая на анненковские материалы и рассматривая "Записки" П. А, Кулиша о Гоголе, очерк Анненкова о Станкевиче (и, по-видимому, роман Герцена "Былое и думы", который Чернышевский не имел возмояшости назвать в подцензурной печати) как разные формы проявления пробудившейся в русском обществе в эпоху "мрачного семилетия" острой потребности в восстановлении поколебленной исторической и культурной связи между прошлой и современной умственной жизнью передовой России. Сам Чернышевский, как . мы хорошо знаем, также стремился укрепить эту связь, создавая в 50-е годы "Очерки гоголевского периода русской литературы", где он дал развернутую оценку исторического значения критической деятельности В. Г. Белинского для русского общества.

  "Помню я, - заметил Анненков в одном из своих писем, - что в 1849 году Гоголь находил необычайную пользу для литературы в тогдашней системе цензурного ограничения: это, говорил он, временный арест, чтоб заставить людей мыслить. Иногда кажется, что он прав. Десять лет молчания, которые способны были отупить любую другую, не молодую нацию, подготовили у нас только настоящую литературу (..)" [Труды Публ. б-ки СССР им. В. И. Ленина, вып. 3. М., 1934, с. 78.]. В работе по подготовке нового периода русской литературы, призванного сменить эпоху "мрачного семилетия", стремился по-своему принять участие и Анненков, создавая "Материалы для биографии А. С. Пушкина" и готовя новое, первое критическое издание произведений поэта.

  Имена Пушкина, Гоголя, Белинского навсегда остались окруженными в его глазах священным ореолом. И как бы ни расходился он в понимании их творчества с Герценом и Чернышевским, Анненков считал себя призванным отстаивать и защищать их наследие в борьбе с общественной пассивностью, бездуховностью, отказом от высоких этических идеалов, характерными для основной части русского дворянства в эпоху "мрачного семилетия".

  И недаром, вспоминая об эпохе "мрачного семилетия" и о своей личной позиции в литературно-общественной борьбе той эпохи, Анненков писал в конце жизни: "(...) Сильно ошибаются те из наших современников, которые представляют себе положение русской литературы в описываемый промежуток времени исключительно и безусловно страдательным (...) Писатели, издатели, труженики всех родов, напротив, много и деятельно работали тогда (...) Если нравственные и умственные силы общества оказались налицо, и даже в значительном обилии, тотчас же, как сняты были первые путы, мешавшие их движению, то этот несомненный факт нашей жизни, удививший многих (...У, подготовлен был всецело предшествовавшим периодом литературы" [П. В. Анненков и его друзья, т. I. СПб., 1892, с. 398 - 399.].

  4

  Работа над созданием "Материалов для биографии А. С. Пушкина" заставила Анненкова параллельно решать две взаимосвязанных задачи. Первая из них состояла в создании наиболее полной и объективной в существовавших в то время условиях внешней картины жизни поэта от рассказа о его предках, обстоятельствах его рождения и воспитания, окружавшей его в детстве культурной и литературной среде до смерти Пушкина. Для живого воссоздания этой картины Анненков не мог ограничиться теми скупыми, разноречивыми свидетельствами и фактами, которые успели появиться в печати аа период, протекший с момента гибели Пушкина до начала 50-х годов. Чтобы критически проверить их и добыть достаточное количество материалов для сколько-нибудь целостной и вместе с тем исторически верной - хотя бы в общих чертах - биографии поэта, он должен был в течение ряда лет посещать лиц, знавших Пушкина, и переписываться с ними, раздобывая от них часто буквально по крупицам тот биографический материал, которым они располагали.

  5 декабря 1852 года, в разгаре своих трудов, Анненков писал М. П. Погодину: "Работа моя, известная Вам, оказалась гораздо сложнее, чем я думал. Биография подвигается медленно, что объясняется ее задачей - собирать сведения о Пушкине у современников. Вы знаете, какая бывает беготня за современниками. Биография Пушкина есть, может быть, единственный литературный труд, в котором гораздо более разъездов и визитов, чем занятий и кабинетного сидения. Мне удалось уже отобрать письменные сведения у барона Корфа, Матюшкина, Комовского, Яковлева (товарищей Пушкина по Царскосельскому лицею. - Г. Ф.). Много еще обещают впереди. Я писал отсюда к Вельтману и С. Ф. Полторацкому, прося их о сообщении историй их знакомства с Пушкиным, особенно касательно кишиневской и одесской ее эпох, но ответов еще не получил. Горько будет, если совсем не получу. П. А. Плетнев, которому читал я первые листы биографии, делится своим добром весьма радушно (...) Оценить его (Пушкина. - Г. Ф.) заслуги, может быть, я не сумею, но в способности понять этот удивительный характер - вряд ли кому уступлю. Много и здесь я получил от друзей-неприятелей его странных поминок, но в самых рассказах их превосходная личность Пушкина выказывается чрезвычайно ясно, назло им" [Барсуков Н. П. Жизнь и труды Погодина, т. XII. СПб., 1893, с. 240 - 241].

  До нас дошли бумаги Анненкова, в которых отражен круг современников, к помощи которых он обращался. 23 декабря 1850 года (3 января 1851 г.) Н. В. Берг записал для Анненкова воспоминания о Пушкине С. П. Шевы-рева. Анненкову удалось также записать в 1851 - 1852 годах устные рассказы о Пушкине и его эпохе (или получить рукописи письменных воспоминаний о них) от брата поэта Л. С. Пушкина, его сестры Ольги Сергеевны и ее мужа Н. И. Павлищева, Я. И. Сабурова, К. К. Данзаса, П. В. Нащокина, П. А. Катенина, В. И. Даля, С. А. Соболевского, В. А. Соллогуба, А. А. Кононова, Н. И. Вульфа, ознакомиться с рядом неизданных архивных документов о поэте. Н. Н. Пушкина-Ланская предоставила в распоряжение Анненкова часть писем поэта к ней, к ее матери и к другим лицам, а также рассказала ему некоторые подробности о взаимоотношениях Пушкина с семьей Гончаровых в период, предшествовавший их женитьбе. Помощь Анненкову в ходе работы над монографией оказывали также Н. В. Гоголь, П. А. Вяземский и П. А. Плетнев.

  В сентябре 1851 года Гоголь писал М. П. Погодину, рекомендуя ему Анненкова: "Павел Васильевич Анненков, занимающийся изданием сочинений Пушкина и пишущий его биографию, просил меня свести его к тебе затем, чтобы набрать и от тебя материалов и новых сведений по этой части,

  Если найдешь возможным удовлетворить, то по мерэ сия удовлетвори, а особенно покажи ему старину (...)" [Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. в 14-ти т., т. XIV. М., 1952, с 253.]

  Несмотря на длительную переписку с Погодиным и постоянно возобновляемые просьбы прислать его воспоминания о Пушкине, Анненков так и не емог воспользоваться в "Материалах" его помощью. К записи своих воспоминаний о нвэте Погодин приступил лишь в 1864 году, передав их для публикации П. И. Бартеневу. Тем не менее Анненков и после 1856 года не оставлял работы над собиранием и изучением воспоминаний современников о Пушкине. В 1857 году ему удалось через посредство Л. Н. Толстого получить рукопись воспоминаний о встрече с Пушкиным на Кавказе в 1829 году И. И" Пущина, а в-1859 году - воспоминаний о нем А. П. Керн. Анненков был также одним из первых, оценивших значение воспоминаний о Пушкине И. И. Пущина, опубликованных впервые в неполном виде в 1859 году, хотя сам Анненков, в отличие от Пущина, вынужден был в "Материалах" полностью обойти вопрос о личных и идейных связях поэта с декабристами, да я позднее в книге "Пушкин в александровскую эпоху" (1874) трактовал их с иных, чем Иущину - умеренно либеральных позиций.

  Вторым источником анненковской биографии Пушкина послужило изучение русских газет и журналов 10 - 30-х годов. В бумагах Анненкова, хранящихся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР, есть несколько тетрадей его выписок и извлечений из русских журналов 10 - 30-х годов XIX века - "Вестника Европы", "Московского вестника", "Атенея", "Московского телеграфа", "Телескопа" и т. д. "Очевидно, - заметил по этому поводу цитированный выше Л. Н. Майков, первый издатель собранных Анненковым черновых материалов, опубликовавший часть их после смерти критика, - биограф придавал особое значение старинной журнальной полемике и справедливо искал в ней указаний на то, как постепенно слагалось в русском обществе воззрение на поэтическую деятельность Пушкина" [Майков Л. Пушкин, с. 320.].

  Наконец, главный источник "Материалов" составили рукописи поэта, которые впервые после В. А. Жуковского стали доступны Анненкову и глубокое тщательное изучение и использование которых помогло ему создать не обычную биографию поэта в ходовом, общепринятом смысле слова, а поистине уникальную по своему жанру и выдающуюся по художественным достоинствам книгу о- великом русском поэте.

  Работая над изданием сочинений Пушкина и его биографией, Анненков, подобно Чернышевскому и Добролюбову, относился полемически к "школе тех археологов и исследователей, которые, освободив себя от труда мышления, заменили его трудом простого собирания документов, сличения разностей между текстами, перечетом отметок, которые существуют на различных актах, и тему подобными предварительными работами (,..)", В противовес представителям мелочной "библиографической" критики, он считал своею долгом "обобщать факты, извлекать из них определение, основываясь на внутреннем их содержании, достигать положительных выводов и заключений, опираясь на мысль, полученную из (...) сущности и духа" собранных материалов [П.В.Анненков и его друзья, с. 445 - 446].

  "Собиратели биографических подробностей и передатчики своих воспоминаний представляют обыкновенно работу создания лица самим документам и данным, какие они сообщают, ничем не помогая им от свбя, кроме примирения встречающихся противоречий более или менее искусственными приемами и кроме наблюдений за равномерным распределением темных и светлых красок в своих картинах с помощью большей или меньшей обработки тех или других", - писал Анненков уже в 60-е годы, через дасять лет после завершения "Материалов". Между тем "войти в какие-либоо близкие, родственные, интимные отношения с одним уже отжившим сущвествованием можно только через посредство исторического чутья и художественном инстинкта, соединенных вместе". Только таким образом биогриф добьется цели "освободить благородное лицо Пушкина от условных првдставлений и возвратить ему в биографии то мужественное нравственное выражение, которое производило такое обаятельное выражение на окружающих при его жизни и способное выдержать, не изменяясь, все возможности разо6лачения, факты и даже позорные нападки после того" [Анненков П. В. Отрывок из статьи (1866). - Вопросы литературы, 1979, Š 6, с. 141 - 144].

  Примечательно письмо Анненкова к А. П. Керн, где, убеждая ее написать воспоминания о Пушкине, Анненков замечал, что при этом ей надо стать выше "маленьких и пошленьких соображений мещанского поникания морали, (...) допускаемого и недопускаемого в обществе", и6о только при этом условии можно "показать лицо и событие во всей их правде и так, чтобы самая эта правда нисколько не мешала ни любить, ни уважать их". Только при соблюдении этого условия биограф и мемуарист, согласно Анненкову, становятся достойными получить "имя летописца, эпохи" [Учен. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 109, е. 85]

  Стремясь в "Материалах" и других своих трудах о Пушкине дать характеристику Пушкина как "человека и замечательного типа своего времени", Анненков, по собственному признанию, тщательно избегал панегирического тона [Анненков П. В. А. С. Пушкин в александровскую эпоху. СПб., 1874, с. V - VI.], того, что в XX веке Маяковский, говоря о работах пушкинистов, называл "хрестоматийным глянцем". Биографию поэта Анненков стремился основать на "местной правде", "на истине и неопровержимых "фактах" [Там же, с. VIII. Ср.: Труды Публ. б-ки СССРим. В. И. Ленина, вьет. 3. М., 1934, с. 76.]. Обобщая и объединяя в "Материалах" свидетельства современников о поэте, Анненков смог донести до нас живые их голоса, сумев в то же время придать лучшим страницам своей книги внутреннюю художественную цельность и ту редкую свежесть и убедительность, которая свойственна обычно живым свидетельствам современников. Его книга приобрела для сегодняшнего читателя ту же особую ценность, что и произведения Анненкова-мемуариста, хотя он и не был непосредственным свидетелем жизни поэта или его собеседником, а писал свою книгу на основе тонкого художественного творческого "вживания" в атмосферу еще сравнительно близкой ему пушкинской эпохи.

  "Это не панегирик и не апология, - писал Чернышевский об очерке Анненкова "Гоголь в Риме летом 1841 года", - это просто правдивый рассказ, который для доброй славы человека бывает лучше всяких панегириков и апологий". "Он не делает нашего великого писателя идеалом всевозможных добродетелей, но видит в нем человека, которого трудно было бы не полюбить, соединившись с ним, и нельзя было бы не уважать, поняв его, - и читатель верит тому" [Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 16-ти т., т. IV. М., 1948, с. 719.]. Эти слова Чернышевского можно отнести и к анненков-ской биографии Пушкина, несмотря на свойственные ей недостатки, обусловленные как временем и обстоятельствами ее появления, так и противоречиями мировоззрения самого первого биографа Пушкина.

  "Цель биографии - уловить мысль Пушкина", - заметил Анненков. Слова эти определяют новаторский характер его "Материалов".

  Стремясь очертить особое, специфическое место Пушкина в истории русской поэзии, Белинский проводил рубеж между Пушкиным и его предшественниками, с одной стороны, Пушкиным и преемниками его в русской литературе, с другой. Творчество Пушкина, по мысли Белинского, было закономерным звеном развития истории и русской культуры, оно было подготовлено всеми его предшественниками в истории русской поэзии, творчество которых влилось в его поэзию, как малые реки в большую. Но в то же время между Пушкиным и его предшественниками было, по Белинскому, и существенное различие. У русских поэтов допушкинской поры от Ломоносова до Жуковского поэзия была выражением благородных и добрых чувств, имела более или менее дидактический характер. Пушкин же дал в России непревзойденный образец поэзии уже не как проявления благородного чувства, но поэзии как искусства в высшем и совершеннейшем значении этого слова. Его поэзия явилась живым отблеском не прекраснодушной мечты, но реальной красоты и поэзии самой жизни, облаченным в столь же совершенную, адекватную ей артистическую художественную форму. Освободить поэзию от всех посторонних примесей и благодаря этому остаться навсегда эстетическим воспитателем будущих поколений русского общества - таковы были, по Белинскому, призвание и величайшая, вечная заслуга Пушкина в истории русской культуры. Но, сохранив навсегда значение нормы и образца русского художественного гения, поэзия Пушкина в другом отношении, по мнению критика, етала рубежом, который русское общество и русская культура исторически закономерно должны были на известное время оставить sa собой в процессе дальнейшего развития. Ибо для передовой России вслед ва эпохой "искусства" наступила другая эпоха - "мысли" и революционного "дела" - и представителями этой эпохи явился уже не Пушкин, а его ученики - Лермонтов и Гоголь, страстное и беспокойное творчество которых, насыщенное критическим духом, пафосом сомнения и отрицания, отвечало революционному характеру новой, послепушкинской эпохи русской жизни.

  Утверждая взгляд на Пушкина как на "поэта-артиста", "поэта-художника", историческая миссия которого вытекала из исторических задач его времени и состояла в создании для будущих поколений высшего возможного образца "поэзии как искусства", Белинский исходил из тах ясе социально-исторических сообразкекий, из которых, например, исходил в Гермамя Г. Гейне. Провозгласив Гете величайшим художником слова, Гейне отнес его тем не менее к миновавшей для новейшего революционного времени "эпохе искусства" ("Kunstperiode"), которой суждено одновременно навсегда остаться вершиной национальной художественной культуры и в то асе время исторически закономерно уступить свое место иному, более субъективно экспрессивному, энергичному типу творчества, непосредственно обращенному к новым потребностям жизни, ее резким противоречиям и противоборствующая тенденциям.

  Исходя в "Материалах" в ряде случаев из тезиса Белинского о Пушкине как "поэте - художнике" по преимуществу, Анненков придал этому тезису новый - полемический - оттенок, чуждый Белинскому. Эстетические идеи Пушкина Анненков сблизил не только с эстетической платформой "Московского вестника", но и с теорией "чистого искусства", как понимал ее сам Анненков. "(...) Он (Пушкин. - Г. Ф.) усвоил себе теорию "творчества, которая проводила резкую черту между художником и бытом, его окружающим", - писал в связи с этим Анненков в "Материалах". "...Из круга колодых людей, содействовавших успеху журнала ("Московского вестника". - Г. Ф.), вынес он свой полный, установившийся, свой взгляд на художника и искусство", высокую цель которых он считал "независимой от требований современности (...) Как служитель изящного, он не принадлежал толпе, не разделял ее стремлений и не признавал ее нужд".

  И, однако, своеобразный исторический парадокс состоит в том, что, провозгласив Пушкина - в соответствии с идеями "эстетической" критики 50-х годов - сторонником теории "бессознательного" "чистого искусства", искавшим в мире поэзии эстетического "примирения" противоречий жизни, именно Анненков на деле в анализе жизни и, творчества поэта вступил в глубочайшее явное и очевидное противоречие с этим тезисом. Книга его всем своим содержанием не только подрывала представление о Пушкине как о стороннике теории "бессознательного" творчества, но и существенно корректировала взгляд Белинского на Пушкина как на поэта, руководящим, верховным законом мысли и творчества которого было по преимуществу "художническое", "поэтическое" отношение к жизни и ее явлениям.

  Уделив пристальное внимание стихотворениям Пушкина о свободе и не зависимости поэта и его высоком, "артистическом" призвании, Анненкоа впервые поставил вопрос о том, что взгляды поэта на сложные отношения поэта и "толпы", получившие выражение в этих стихах, явились результато." осмысления Пушкиным его драматических отношений с правительством и современным поэту дворянством. Мучительно переживая разлад с окружаъэ щвм обществом, непонимание публики, постоянные попытки правительств" Николая 1 и рептильной, казенно-официальной прессы вмешиваться в era личную жиинь, подчинить своим корыстным целям его талант и вдохновенна, с одной стороны, а с другой, уступая порою своей порывистой и страстно!) натуре и в силу этого невольно становясь жертвой страстей и неблагоприятных обстоятельств, Пушкин - по Анненкову - был вынужден затвориться в своем рабочем кабинете; только здесь поэт мог обрести на время свободу, успокоение и внутреннее просветление, которых не мог найти за его пределами. Истолкованные таким образом стихи Пушкина о поэте и поэзии получили в устах его биографа очевидное социально-критическое звучание, предстали как отражение трагической исторической судьбы Пушкина - поэта и человека.

  Первый оценив по достоинству рабочие тегради Пушкина, Анненков не случайно отвел в "Материалах" особое место (C)писанию и характеристике этих тетрадей. Ибо творческая жизнь Пушкина в отражении его рабочих тетрадей с пестрой сменой в них автобиографических лркзааннй, творческих набросков и рисунков поэта предстала перед Анненковым как жизнь постоянной, ни на минуту не прекращавшейся работы живой, энергичной мысли Пушкина, а его великие, гармонически художественные творения - как продукт огромного, тщательно обдуманного труда. Изучение рабочих тетрадей Пушкина, его черновиков, творческих планов, исторических и автобиографических набросков, литературно-критических статей и фрагментов - частично неопубликованных, а частично, хотя и напечатанных при ашзни, но не вошедших в первое издание его сочинений и недооцененных предшественниками Анненкова - "Истории Петра", пушкинских писем позволили Анненкову нарисовать в "Материалах" совершенно новый, иной образ поэта, чем тот, который был привычен для большинства дворянских читателей и светских знакомых Пушкина, перед которыми он сознательно не хотел раскрывать свою драматическую, богатую и сложную внутреннюю жизнь.

  В результате внешний биографический материал хотя и занял в "Материалах" свое, надлежащее место, но не стал для автора важнейшим. На первое место в общей картине, нарисованной биографом, выдвинулась внутренняя творческая биография Пушкина, воссоздание динамики его творческого процесса, путь развития и углубления его исторической и художественной мысли, картина постоянного, сложного взаимодействия шежду мыслью Пушкина и окружающей действительностью.

  Пушкин предстал в изображении Анненкова как кудожник-мыелитель, вся внутренняя жизнь и творческая работа которого были неотделимы от реальной жизни и событий его времени. Исследуя черновики поэта и прослеживая по ним основные вехи творческой истории "Бориса Годунова", "Евгения Онегина", "Путешествия в Арзрум", "Тазита", "Медного всадника" и других произведений Пушкина, Анненков постарался не только показать внутреннюю эволюцию каждого из этих пушкинских вамысяов, но и нащупать тот внутренний центр, который скреплял воедино отдельные разрозненные звенья жизни и творческой биографии поэта. Ждань Пушкина впервые оказалась показанной в "Материалах" в сложном единстве семейно-родового и личного, исторически обусловленного и психологически-индивидуального, общего и особенного. Лики Пушкина - человека, поэта, истерика, критика, полемиста, черты его житейского и литературного облика влились в единый, цельный портрет, заняли в книге свое место, не нарушая гармонии общего впечатления. Существенную помощь в этом Анненкову оказало широкое обращение к пушкинским письмам, к дошедшим до нас фрагментам уничтоженных "Записок" и другим автобиографическим наброскам поэта, а также введение произведений Пушкина в контекст историко-литературных, моральных и естетических суждений, разбросанных в его статьях и черновиках.

  "Не надо забывать, однако ж, - замечает Анненков, ограничивая значение высказанной им же самим только что мысли об отражении идей художественного "артистизма" в творческих декларациях Пушкина, - что все отвлеченное и неприложимое к жизни в теории исправлено было практическим смыслом самого поэта, который никогда не смог отделиться от исторического и практического быта родины, от окружающих явлений природы и никогда не мог уйти в самого себя до того, чтоб случайные, местные явления не тревожили его сердца и не пробуждали его вдохновения". Мысль, выраженная в этих словах, стала на деле определяющей для общего смысла истолкования Анненковым образа Пушкина - человека и поэта - вопреки предрассудкам, свойственным Анненкову как представителю "эстетической критики" 50-х годов.

  Отсюда и ряд других, немаловажных акцентов, впервые внесенных Анненковым в истолкование Пушкина и составлявших шаг вперед по сравнению е оценкой ряда сторон его творчества в статьях Белинского. Так Анненков, в отличие от? Белинского, высоко оценил "Сказки" Пушкина, отметив общее - огромное - воздействие на поэта в