Анненков Павел Васильевич - Материалы для биографии А. С. Пушкина

кописях Пушкина, то, конечно, составится два хороших тома или и пять, если

  присоединить к литературным отрывкам все материалы, приготовленные для "Истории Петра Великого". Ж."5. Эти материалы действительно были переписаны и собраны для печати еще в 1840 году. Шесть тетрадей их одобрены цензором для тиснения тогда же (с 30-го мая по 19-е июля 1840). Причина невыхода их доселе заключается в них самих8.

  То, что у Пушкина называется "Материалами для Истории", не представляет собственно материалов, но только выписки из них и ссылки7. Это черновая работа, свидетельствующая о добросовестности, с какой приступал он к задаче своей: Пушкин употребил 5 лет на один первый, подготовительный труд. Конечно, не менее времени потребовала бы и полная разработка его. Способ работы, употребленный Пушкиным, замечателен. С рождения преобразователя до объявления его единодержавным самодержцем России, то есть с 1672 по 1689 год, Пушкин делает свод всем летописям, запискам и документам, какие находились у него в руках, не прибавляя ничего. Это последовательный рассказ материалов, который должен был находиться под глазами его в эпоху настоящей исторической работы. Само собой разумеется, что в нынешнем виде он не может иметь ни значения исторической картины, ни критической оценки документов, будучи только основанием для той и другой. В средине этого рассказа, иногда подробного, иногда сжатого и прерывающегося, стоят вопросительные знаки и заметки для привлечения мысли при будущем обсуждении труда. Вот несколько примеров: "Он подружился с иностранцами; женевец Лефорт, 23-мя годами (?) старше его, научил его голландскому (?) языку". - "Хованскому послана была особая похвальная грамота, в коей повелевалось ему и сыну немедленно, для нужных советов, отправиться к государям (куда?)". - "Вины князей Голицыных сказаны были: что они без указу великих государей имя сестры их установили писать самодержицею и что в Крымском походе пользы никакой не учинили (тут есть несообразности)". Подобными заметками испещрен весь рассказ, и они лучше всего свидетельствуют сущность его как памятной записки, которая без поверки не могла быть представлена публике.

  Начиная с 1689 г. своего исторического труда, Пушкин принимает другую систему. Под каждым годом излагает он свод событий, ознаменовавших его, и потом еще присоединяет к нему перечень указов, изданных в течение его. Эта система продолжается уже через все 5 с половиною тетрадей до года самой смерти великого императора - 1725 года. Описание ее, как и все прочее, лаконическими, краткими указаниями, имеет вид программы. Вот последние слова его: "8-го марта возвещено народу погребение. Через два дня оно совершилось. См. Голикова". Под этими словами стоит пометка:

  "15-го декабря 1835". В этот день кончился для Пушкина первый черновой свод известий писателей своих и чужестранных о Петре Великом.

  Но при этом новом порядке труда уже почти нет страницы, которая могла бы обойтись без поправки. Беспрестанно встречаетесь вы с недоумением или вопросом самого собирателя, знавшего, где найти разрешение им, но не оставившего тайны своей в бумагах. К этому присоединяется еще неправильное название лиц или мест, сделанное первыми источниками и везде обозначенное знаками вопрошения у Пушкина. В самое время переписки пушкинских материалов, в 1840 году, тогдашняя редакция обозначила сомнительные места отметками "справ." (справиться), но, по многочисленности своей, справки зти требуют уже почти всех средств и всех трудов настоящего историка.

  В отношении указов собиратель поступал так же точно, как и в отношении материалов: он выписывал сущность их и имел пред собой важнейшую часть законодательства каждого года вполне, а менее важную отбрасывал словами: "и проч. и проч.". Будущие объяснения и выводы и здесь обозначены вопросительными знаками, пометками ЛВ и иногда сжатым определением в скобках, как: "Монополия казны" - "Сошг de cassation" ["Кассационный суд" (франц.). - Ред.], а перед положением о компаниях купеческих следующей выпиской: "Б супрядке не пряжа, в складчине не торг" и проч. Все это отрывки мыслей, которые трудно теперь и пояснить. Представляем опять один образец изложения указов у Пушкина, как прежде сделали для исторического рассказа: "Тогда же (1699) состоялся указ всем русским подданным, кроме крестьян (?) и духовных, брить бороду и носить платье немецкое: сперва венгерское, а потом мужескому полу верхнее - саксонское и французское, а нижнее и камзолы - немецкие (?) (с ботфортами?), женскому полу (немецкое). С ослушников брать пеню в воротах (московских улиц), с пеших 40 к,, с конных по 2 р. Запрещено было купцам продавать, а портным шить русское платье под наказанием (каким?)". К этим чертам, уже требующим отдельного и обширного труда для их пояснения, надо еще присоединить и то, что в некоторых местах листы мешаются и один рассказ повторяется два раза, затрудняя читателя, к которому году отнести событие и иногда затемняя самый ход повествования.

  После всего сказанного понятно, отчего так долго ожидаемые материалы "Истории Петра Великого" до сих пор не были изданы и еще не скоро могут явиться в свет. Не говоря уже о новом труде, который они вызывают и который делается почти равным специальному, обширному труду настоящей исторической задачи, но теперь уже потеряна и своевременность их выхода. "История Петра Великого" приводится к окончанию одним из известных наших ученых8. Данные, собранные Пушкиным только для будущего развития их, должны скоро явиться в полной критической разработке. Тяжелый труд исправителя не может иметь никакого значения перед трудом историка, вооруженного и необъятными средствами, и долгим изучением предмета. Вместе с материалами для "Истории Петра Великого" в бумагах Пушкина должны остаться и так называемые "Камчатские дела" - другой памятник его деятельности9. Это также свод всех сказаний и данных о приобретении Камчатки и укреплении там русского владычества, с теми случайностями завоевания и казачьих похождений, какими исполнена история этой отдаленной земли. Они тоже требуют поверок, объяснений и дополнений, хотя и менее обширных, чем эпоха преобразователя, почему и могут быть сообщены публике впоследствии, вместе с половиной первой тетради самой "Истории Петра", которая наиболее отделана у Пушкина10. Ограничиваясь здесь покамест обш,им описанием ученого труда нашего автора, мы в дополнение к тому, что сказано, приводим два большие отрывка из тетрадей. Первый, из II тетради, касается основания Петербурга (1703), второй, из VI тетради, описывает кончину великого императора (1725 г.). Читатель легко заметит, что оба отрывка не имеют вида настоящего исторического рассказа, а только, как и все прочее у Пушкина, представляют одну программу его; но да позволено нам будет сказать здесь, что, несмотря уже на их характер, кажется достаточно объясненный нами, все эти заметки вместе, начинающиеся со дня рождения преобразователя и кончающиеся смертию его, исполнены еще интереса, привлекательности и поучения. В них видишь модель огромного, истинно великого произведения. Значение их еще возвышается короткими, отрывочными словами Пушкина, обнаруживающими его собственное суждение и взгляд на предметы, но оторвать их теперь же от тела, к которому принадлежат, нет никакой возможности.

  1703

  "Посреди самого пылу войны Петр Великий думал об основании гавани, которая открыла бы ход торговле с северозападною Европою и сообщение с образованностию. Карл XII был на высоте своей славы; удержать завоеванные места, по мнению всей Европы, казалось невозможно. Но Петр Великий положил исполнить великое намерение и на острове, находящемся близ моря, на Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург (одной рукою заложив крепость, а другой ее защищая. Голик(ов". Он разделил и тут работу. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Мзншикову. 3-й - графу Головину, 4-й - Зотову (? Канцлеру, пиш(ет) Голик(ов)), 5-й - князю Трубецкому, 6-й - кравчему Нарышкину. Болверки были прозваны их именами. В крепости построена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близ оной, на месте, где стояла рыбачья хижина, деревянный же дворец на 9 саженях в длину и 3-х в ширину, о 2 покоях с сенями и кухнею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью. Домик Петра в сем виде сохраняется и поныне.

  В крепости определен комендантом полковник Рен. Мен-пгакову, как генерал-губернатору завоеванных городов и земель, поручено надзирание над новоначинавшимся городом. Отведено место для гостиного двора, пристани, присутственных мест, адмиралтейства, государева дворца, саду и домов знатных господ. Город Нейшанц был упразднен, и жители оного переведены, и были первые петербургские поселенцы.

  Петр послал Шереметьева взять крепость Копорье, а генерал-майора ф(он). Вердена под Ямы. Обе крепости вскоре сдались на капитуляцию; гарнизоны выпущены в Нарву.

  Когда народ встречался с царем, то, по древнему обычаю, падал перед ним на колена. Петр Великий в Петербурге, коего грязные и болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклонение, а как народ его не слушался, то Петр Великий запретил уже сие под жестоким наказанием, дабы, пишет Штелин, народ ради его не марался в грязи.

  Петр ездил в Ямы и Копорье, наименовал первый Ямбур-гом и повелел его укрепить. Там узнал он, что Крониорт из Лифляндии идет с 12 000 в намерении напасть на Петербург. Петр его предупредил с полками своей гвардии и 4 драгунскими и, нашед его в крепких местах у реки Сестры, прогнал его до Выборга, положив 2000. В то же время под Ямбург подступал нарвск(ий) ком(ендант) генерал-майор Горн, но прогнан с уроном от Шереметьева; в разных местах сверх того шведы были побиваемы.

  Вслед за сим на Олонецкой верфи, в присутствии Петра, заложены 6 фрегатов; отправлено к Шереметьеву четыре наставления, между прочим о вымерении Ладожского устья и как подымается полая вода, понеже зело нужны и там некоторые суда. К Апраксину писал он, чтобы к весне исправлялся пушками и заготовлял сие для кораблей, но не зачинал их строить.

  Из Олонца прибыл государь на новопостроенном фрегате "Штандарте" с 6-ю ластовыми судами в Петербург, куда вскоре пришел первый корабль голландский с товарами, напитками и солью. Обрадованный Петр велел отвести шкиперу и матросам постой в доме Меншикова; они обедали за его столом, и Петр сидел с ниши ("С.-Петербургские ведомости", 1703 года, декабря 15), подарил шкиперу 500 черв(онцев), а каждому матросу 300 ефим(ков); второму кораблю вперед обещано тоже (300 черв(онцев) шкиперу). Товары, по приказанию государя, тотчас были раскуплены.

  Петр всегда посещал корабельщиков на их судах. Они угощали его водкой, сыром и сухарями. Он обходился с ними дружески. Они являлись при его дворе, угощаемы были за его столом... Их уважали и, вероятно, не любили. (Анекдот об оладьях. Кухмистер государев звался Фелтен. Летний дворец. См. Штелина и Голикова.)

  1-го октября в третий раз Петр заключил условия с Августом, обязавшись усилить его саксонцев 12 000 пехоты, да дать 300 000 руб. Все было исполнено. Деньги посланы с обер-комиссаром кн. Дм. Голицыным.

  Петр видел еще нужду в пространной гавани, в кою могли бы входить большие корабли, и крепости для прикрытия Петербурга. В октябре, когда шел уже лед, он ездил осматривать остров Котлин, лежащий в Финском заливе, в 30 верстах от Петербурга. Он вымерил фарватер между сим островом и мелью, против него находившеюся; на той мели, в море, определил построить крепость, а на острове сделать гавани и оные укрепить, и сам сделал тому план и проспект.

  Потом государь с Шереметьевым отправился в Москву, оставя у Ямбурга окольничего П. Апраксина с 5-ю полками.

  В Москву выехал он торжественно. По указу его сделаны были трое триумфальных ворот. Четвертые выстроил Менши-ков. Потом занялся гражданским устройством государства, особенно финансами. Доходы не составляли и 6 или 7 миллим нов (?). Беер и другие (?), Щербатов. A3".

  1725

  "1-го января Феофан говорил проповедь в присутствии Петра Великого.

  1-го же издан указ о снятии лишних караулов.

  Король испанский Филипп V заключил торговый союз с императором австрийским Карлом VI и женил Дона-Карлоса на. эрцгерцогине Марии-Терезии.

  Георгий I был недоволен. Он подозревал тайные статьи в пользу претендента. Франция завидовала выгодам торговым Австрии.

  Фридерик-Вильгельм неохотно платил Австрии люгде-бургские пошлины. Отселе ганноверский договор, оборонительный.

  Франция и Англия обязывались поддерживать права на Бергское наследство короля прусского.

  Швеция, Дания и Голландия приступили к тому же союзу.

  Австрия вступила в союз с Россиею. Петр начал переговоры с Пруссией...

  Петр послал в Архангельск корабельному мастеру Баженову приказ строить три корабля груландасах, 3 бота и 18 шлюпок.

  Он назначил Беринга (капитана) для открытия пути в восточную Индию через Ледовитый океан. Петр получил известие от Матюшкина.

  Шамкал, собрав 30 000 войска, осадил крепость Св. Креста. Генерал-майор Кропотов его разбил и землю его разорил. Петр Великий уничтожил звание шамхала (см. "Ежемесячные) сочин(ения)". 1760, II - 88 и проч.).

  Петр (по свидетельству Катофора) на Иордане простудился и занемог горячкою.

  Петр повелел сало, юфть, воск и проч. в чужие края сухим путем не возить.

  Издан полицейский указ о продаже съестных припасов.

  О размещении солдат, где есть пустые строения в городах.

  Объяснен указ об утайке душ.

  О сборах.

  16-го января Петр начал чувствовать предсмертные муки. Он кричал от рези.

  Он близ своей спальни повелел поставить церковь походную.

  22-го исповедовался и причастился.

  Все петербургские врачи собрались у государя. Они молчали; но все видели отчаянное состояние Петра. Он уже не имел силы кричать и только стонал...

  При нем дежурили три-четыре сенатора.

  25-го сошлись во дворец весь сенат, весь генералитет, члены всех коллегий, все гвардейские и морские офицеры, весь синод и знатное духовенство.

  Церкви были отворены: в них молились за здравие умирающего государя, народ толпился перед дворцом.

  Екатерина то рыдала, то вздыхала, то падала в обморок; она не отходила от постели Петра и не шла спать, как только по его приказанию. Петр царевен не пустил к себе.

  26-го утром Петр повелел освободить всех преступников, сосланных на каторгу (кроме 2-х первых пунктов и убийц), для здравия государя.

  Тогда же дан им указ о рыбе и клее (казенные товары).

  К вечеру ему стало хуже, его миропомазали.

  27-го дан указ о прощении не явившимся дворянам на смотр. Осужденных на смерть по Артикулу по делам Военной коллегии (кроме и проч.) простить - дабы молили они о здравии государевом.

  Тогда-то Петр потребовал бумаги и перо и начертал не-

  сколько слов, неявственных, из коих разобрать было можно только сии: "Отдайте всё"... перо выпало из рук его. Он велел призвать к себе цесаревну Анну, дабы ей продиктовать... Она вошла - но он уже не мог ничего говорить.

  Архиереи псковский и тверской и архимандрит Чудова монастыря стали его увещевать. Петр оживился - показал знак, чтоб они его приподняли, и, возведши очи вверх, произнес засохлым языком и невнятным голосом: "Сие едино жажду мою утоляет; сие едино услаждает меня".

  Увещевающий стал говорить ему о милосердии божием беспредельном. Петр повторил несколько раз: "Верую, и уповаю".

  Увещевающий прочел над ним причастную молитву: "Верую, господи, и исповедую, яко ты еси" и прочее. Петр произнес: "Верую, господи, и исповедую; верую, господи: помози моему неверию" и сие всё, что весьма дивно (сказано в рукописи свидетеля), с умилением, лице к веселию елико мог устроевая, говорил - по сем замолк...

  Присутствующие начали с ним прощаться. Он приветствовал всех плохим взором; потом произнес с усилиекп "После"... Все вышли, повинуясь в последний раз его воле.

  Он уже не сказал ничего. 15 часов мучился он, стонал, беспрестанно дергая правую свою руку - левая была уже в параличе. Увещевающий от него не отходил. Петр слушал его и несколько раз силился перекреститься.

  Троицкий архимандрит предложил ему еще раз причаститься. Петр в знак согласия приподнял руку: его причастили опять. Петр казался в памяти до 4 часа ночи. Тогда начал он охладевать и не показывал уже признаков жизни. Тверской архиерей на ухо ему продолжал свои увещевания и молитвы об отходящих. Петр перестал стонать, дыхание остановилось; в 6 часов утра 28 января Петр умер на руках Екатерины. Екатерина провозглашена императрицей.

  В тот же день обнародован манифест.

  Полкам в Петербурге роздано жалованье, генерал-майор Дмитриев-Мамонов послан в Москву к сенатору графу Матвееву.

  2-го февраля напечатана присяга и разослана по всему государству.

  Тело государя вскрыли и бальзамировали. Сняли с него гипсовую маску.

  Тело положено в меньшую залу. 30-го января народ допущен к его руке.

  4-го марта скончалась 6-тилетняя царевна Наталия Пея-ровна. Гроб ее поставлен в той же зале.

  8-го марта возвещено народу погребение. Чрез два дня оное совершилось. (См. Гслик(ова).)

  15 декабря (1835 г.)"

  ГЛАВА XXXVII

  1836 г. "Современник" и последние дни Пушкина: Командировка Пушкина в Москву для занятия в главном архиве в марте 1836 г., возвращение его назад. - Стихотворение "Художнику". - "Современник". - Причина его издания; содержание первой книжки. - В начале апреля Пушкин в Михайловском. - Смерть матери, письмо к Погодину и Языкову из Михайловского. - Критические статьи Пушкина в первой книжке "Современника". - Пушкин ревностно собирает исторические записки и предания. - Отрывок из письма Дениса Давыдова о знакомстве с Валтер-Скоттом. - В мае Пушкин снова в Москве и тогда же возвращается назад. - Письмо к Нащокину с анекдотом о сыне. - Вторая книжка "Современника", как и первая, выходит в его отсутствие. - Лето 1S36 года Пушкин на даче Каменного острова. - Он собирается посвятить всю деятельность журналу. - Последние стихотворения "Подражание итальянскому", "Молитва" и проч. - Первые строки неизданного стихотворения "Когда великое свершалось торжество...", последние строки пьесы "Когда за городом, задумчив, я брожу...", несколько других стихов: "По прихоти своей скитаться...". - Третий том "Современника" под редакцией самого Пушкина. - Переезд с Каменноостровской дачи в Петербург в октябре месяце. - Беспокойство духа. - Первые . признаки неблагонамеренной и ложной молвы. - Раздражительность Пушкина, мысль уехать в Михайловское. - Последний лицейский праздник с товарищами и в ноябре появление четвертой книжки "Современника" с романом "Капитанская дочка".

  В начале 1836 года (февраля 26) Пушкин, как объясняется в формулярном его списке, командирован в Московский Главный архив для занятий по делам службы1. Занятия эти были - дополнительный сбор исторических материалов, не-сиотря на то, что он полагал его оконченным в прошлом году Мы увидим, что Александр Сергеевич и еще раз в течение этого года посетил Москву с тем же намерением, но оба раза пробыл в ней недолго. Из февральской поездки он возвратился в марте месяце назад в Петербург: 25 марта написано в Петербурге стихотворение "Художнику". Первый том "Современника", журнала, который должен был состоять всего из четырех томов и материалы для которого заготовил он прежде, уже печатался2. Одобрение цензора на первом появившемся номере его имеет пометку: "31 марта 1836".

  Причины основания этого журнала или обозрения, как называл его Пушкин, должно прежде всего искать в противодействии тому насмешливому, парадоксальному взгляду на янтературу нашу, который высказался в последних годах и, поддерживаемый с остроумием и замечательной диалектической ловкостью, имел сильное влияние, особенно на людей полуобразованных, из которых везде и состоит большинство читателей3. Пушкин думал, вместе со многими из друзей своих, что, несмотря на безобразие многих отдельных явле-нкй, литература наша в общности всегда была сильным орудием образованности, что легкое, постоянно шутливое обращение с ней лишено и основания, и цели, если не полагать цель в доставлении одной забавы праздному чтению. Как будто дла показания важного значения литературы нашей, Пушкин в первом нее томе своего обозрения поместил "Пир Петра Великого", "Скупой рыцарь", "Из А. Шенье"4, а в прозе - "Путешествие в Арзрум" и разбор сочинений Георгия Конисского! Не говорим уже о стихах Жуковского, о повести, статье и сценах Гоголя, о разборе парижского математического ежегодника кн. Козловского и "Хронике русского" А. Тургенева.

  Еще книжка "Современника" не выходила из печати, как Пушкин уехал из Петербурга в Михайловское. Поводом к этой поездке в необычное весеннее время года была кончина матери его Надежды Осиповны. Он провожал тело ее до могилы, заготовленной ей рядом с родителями ее, Осипом Абрамовичем и Марьей Алексеевной (сконч. 1819) Ганнибалами, в Святогорском Успенском монастыре. 14 апреля Пушкин собрался опять в Петербург. В самый день отъезда своего из Михайловского он написал два письма: одно к М. П. Погодину, другое к Н. М. Языкову. Последнее особенно любопытно. Приводим их по порядку.

  1) КМ. П. Погодину.

  "Пишу к вам из деревни, куда заехал вследствие печальных обстоятельств. Журнал мой вышел без меня, и, вероятно, вы его уж получили. Статья о ваших афоризмах писана не мною, и я не имел времени, ни духа ее порядочно рассмотреть5. Не сердитесь на меня, если вы ею недовольны. Не войдете ли вы со мною в сношения литературные и торговые? В таком случае прошу вас объявить без обиняков ваши требования. Если увидите Н(адеждина), благодарите его от меня за "Телескоп". Пошлю ему "Современник". Сегодня еду в С.-Петербург), а в Москву буду в мае - порыться в архиве и свидеться с вами. 14 апреля. Михайловское".

  2) К Н. М. Языкову.

  "Отгадайте, откуда пишу к вам, мой любезный Николай Михайлович? Из той стороны, где ровно тому десять лет пировали мы втроем: вы, В(ульф) и я; где звучали ваши стихи и бокалы, где теперь вспоминаем мы вас и старину. Поклон вам от холмов Михайловского, от сеней Тригорского, от волн голубой Сороти, от Е(впраксии) Щиколаевны)... у которой я в гостях. Поклон вам ото всего и от всех вам преданных сердцем и памятью. Алексей В(ульф) здесь же, по-прежнему милый, но уже перешагнувший за тридцатый год. Пребывание мое в Пскове не так шумно и весело ныне... но оно так живо мне вас напомнило, что я не мог не написать вам несколько слов в ожидании, что и вы откликнетесь. Вы получите мой "Современник"; желаю, чтобы он заслужил ваше одобрение. Из статей критических моя одна: о Конисском6. Будьте моим сотрудником непременно. Ваши стихи - вода живая; наши - вода мертвая; мы ею окатили "Современника": опрысните его вашими кипучими каплями. Послание к Давыдову - прелесть!7 Наш боец чернокудрявый окрасил было свою седину, замазав и свой белый локон, но после ваших стихов опять его вымыл - - и прав. Прощайте, пишите мне, да и кстати уж, напишите и к Вяземскому ответ на его послание, напечатанное в "Новоселье" (помнится), и о котором вы и слова ему не молвили. Будьте здоровы и пишите, то есть: живи и жить давай другим8.

  14 Апреля.

  P. S. Пришлите мне, ради бога, стих об Алексее бож(ием) человеке и еще какую-нибудь легенду - нужно".

  Последнее слово "нужно" нам уже понятно... Направление Пушкина в зти года дает ему значение и смысл...9

  Но из критических статей Пушкина, помещенных в первом томе "Современника", не одна только о сочинениях Ко-нисского, как он утверждает, принадлежит ему. В известиях о новых книгах есть, например, две заметки, уже несомненно составленные им, и две другие, которые, по некоторым внешним и внутренним признакам, могут быть отнесены на его счет, хотя положительных доказательств их принадлежности издателю мы не нашли в бумагах. Начинаем с заметок первого рода:

  1) "Вастола, или Желания. Повесть в стихах, сочинение Виланда, издал А. Пушкин. С.-Пб., в тип. Департамента) Внеш(ней) торг(овли), 1836, в 8, стр. 96".

  В одном из наших журналов дано было почувствовать, что издатель "Вастолы" хотел присвоить себе чужое произведение, выставя свое имя на книге, им изданной. Обвинение несправедливое: печатать чужие произведения, с согласия или по просьбе автора, до сих пор никому не воспрещалось. Это называется издавать; слово ясно; по крайней мере, до сих пор другого не придумано.

  В том же журнале сказано было, что ""Вастола" переведена каким-то бедным литератором, что А. С. П. только дал ему напрокат свое имя и что лучше бы сделал, дав ему из своего кармана тысячу рублей".

  Переводчик Виландовой поэмы, гражданин и литератор заслуженный, почтенный отец семейства, не мог ожидать нападения столь жестокого. Он человек небогатый, но честный и благородный. Он мог поручить другому приятный труд издать свою поэму, но конечно бы не принял милостыни, от кого бы то ни было.

  После такового объяснения не можем решиться здесь наименовать настоящего переводчика. Жалеем, что искреннее желание ему услужить могло подать повод к намекам, столь оскорбительным"10.

  Не вкдя никакой существенной надобности изъяснять теперь происшествие, о котором говорится в заметке, мы только прибавим, что право Пушкина издать поэму могло основываться и на том, что он пересмотрел ее и, вероятно, исправил в некоторых местах. Под заметкой его должна была стоять и подпись изд(ателя), выпущенная только от типографского недосмотра.

  Второй отрывок касается нового издания "Вечеров на хуторе" Н. В. Гоголя.

  2) "Вечера на хуторе близ Диканьки. Повести, изданные Пасичником Рудым Панъком. Издание второе. Две части, в 8 д(олю) л(иста), XIV, 203 и X, 233, в типогр. Д(епарта-тента) Знеш(ней) тор(говли).

  Читатели наши, конечно, помнят впечатление, произведенное над нами появлением "Вечеров на хуторе". Все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов, предоставя сии недостатки на поживу критики. Автор оправдал таковое снисхождение. Он с тех пор непрестанно развивался и совершенствовался. Он издал "Арабески", где находится его "Невский проспект", самое полное из его произведений. Вслед за тем явился "Миргород", где с жадностию все прочли и "Старосветских помещиков", эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления, и "Тараса Бульбу", коего начало достойно Валтер-Скотта. Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале" [На днях будет представлена на здешнем театре его комедия "Ревизор"-

  Прим. Пушкина].

  Этот отзыв подтверждает все то, что говорили мы прежде о покровительстве, какое оказал Пушкин начинающему писателю, и о самих поводах к нему. Тут уже можно заметить мысль, высказанную впоследствии самим Гоголем по поводу только "Ревизора": честное лицо в моей комедии - есть смех11.

  Переходим к заметке, которая может и не принадлежать Пушкину, но удивительно совпадает с его образом мыслей и с направлением вообще.

  "Походные записки артиллериста, с 1812 по 1816 год, артиллерии полковника И. Р- Москва, 1835 - 1836, в 8 д. четыре части. Стр. 296 - 348 - 354 - 375.

  Когда возвратились наши войска из славного путешествия в Париж, каждый офицер принес запас воспоминаний. Их рассказы все без исключения были занимательны, все наблюдаемо было свежими и любопытными чувствами новичка, даже постой русского офицера на немецкой квартире составлял уже роман. Доныне, если бывший в Париже офицер, уже ветеран, уже ьо фраке, уже с проседью на голове, станет рассказывать о прошедших походах, то около него собирается любопытный кружок. Но ни один из наших офицеров до сих пор не вздумал записать свои рассказы в той истине и простоте, в какой они изливаются изустно. То, что случи лося с ними как с людьми частными, почитают они слишком неважным и очень ошибаются. Их простые рассказы иногда вносят такую черту в историю, какой нигде но дороешься. Возьмите, например, эту книгу: она не отличается блестящим слогом и замашками опытного писателя; но все в ней живо и везде слышен очевидец. Ее прочтут и те, которые читают только для развлечения, и те, которые из книг извлекают новое богатство для ума"12.

  В последнее время Пушкин был одним из самых ревностных собирателей записок, преданий, изустных исторических рассказов. Он отыскивал их всюду, где только мог - с жаром и неутсмимостию, которыми вообще отличались его предприятия. Он заводил переписку по первому слуху о существовании какого-либо документа в этом роде, какого-либо семейного сказания или откровенной повести из жизни действительного лица. Пусть вспомнят читатели наши участие, с которым он встретил записки Н. А. Дуровой, помещенные во П-м томе "Современника" с объяснением от собственного лица13. Оно сохранено нами в примечаниях к статьям, взятым из "Современника". Так точно по первому известию, что Д. В. Давыдов находится в близких сношениях с Вал-тер-Скоттом, Пушкин просил его рассказать всю историю его знакомства с знаменитым шотландцем. Отрывок из ответа Д.В.Давыдова сохранился в бумагах Пушкина; он любопытен.

  "...Мне писал племянник мой Владимир Петрович Давыдов, который учится в Эдинбурге, что он часто видится с Валтер-Скоттом и часто бывает у него в деревне, что Валтер-Скотт долго его обо мне расспрашивал и показывал ему портрет мой, находящийся у него в кабинете. Это польстило моему самолюбию, и я написал Валтер-Скотту благодарное письмо, на которое он немедленно отвечал. Сверх того, он спустя несколько времени прислал мне свой портрет, с надписью "Валтер-Скотт Денису Давыдову". Теперь я ему пишу благодарное письмо за портрет, а между тем, узнав, что он составляет себе кабинет разного оружия, на днях посылаю ему куртинский дротик, черкесский лук и стрелы и кинжал. Вот вся история моего знакомства с Валтер-Скоттом"14.

  Наконец, выписываем шутку Пушкина, в которую отчасти примешивается и чувство грусти. Что она принадлежит поэту, свидетельствует одно обстоятельство. При перечете имен старых деятелей в литературе, пропущено его собственное имя.

  "Мое новоселье. Альманах на 1836 год, В. Крыловского. С.-Пб. в типогр. издат(еля), 296 стр.

  Это альманах! Какое странное чувство находит, когда глядим на него; кажется, как будто на крыше опустелого дома, где когда-то было весело и шумно, видим перед собою тощего мяукающего кота. Альманах! Когда-то Дельвиг издавал благоуханный свой альманах! В нем цвели имена Жуковского, князя Вяземского, Баратынского, Языкова, Плетнева, Туманского, Козлова. Теперь все новое, никого не узнаешь: другие люди, другие лица. В оглавлении, приложенном к началу, стоят имена гг. Куруты, Варгасова, Крыловского, Грена; кроме того, написали еще стихи буква С, буква Ш., буква Щ. Читаем стихи - подобные стихи бывали и в прежнее время; по крайней мере в них все было ровнее, текучее, сочинители лепетали вслед за талантами, Грустно по старым временам!.."15

  В мае месяце А. С. Пушкин снова уехал в Москву, порыться в архивах, как он говорит в письме к М. П. Погодину, но вместе с тем, вероятно, и по собственным делам. В это время одно из них, кончившееся к полному его удовольствию, свидетельствует, что боязнь толков и пересудов света начинала уже сильно развиваться в нем16. В мае же месяце вернулся он в Петербург и 27-го числа написал то доброе, простосердечное письмо, которое, вместе с другими к П. В. Нащокину, уже напечатано было в "Москвитянине" (1851 г., Š 23).

  "Любезный П(авел) В(оинович), я приехал к себе на дачу 23-го в полночь. Дай бог не сглазить, все идет хорошо. Теперь поговорим о деле. Я оставил у себя два порожних экземпляра "Современника". Один отдай князю Гагарину, а другой пошли от меня Б(елинскому)17 (тихонько от наблюдателей, АВ)18, и вели сказать ему, что очень жалею, что с ним не успел увидеться. Во-вторых, я забыл взять с собою твои записки, перешли их, сделай милость, поскорее19.

  Путешествие мое было благополучно, хотя три раза чинил я коляску, но слава богу - на месте, т. е. на станции, и не долее 2-х часов en tout [в общем (франц.). - Ред.].

  Второй Š "Современника" очень хорош, и ты скажешь мне за него спасибо. Я сам начинаю его любить и, вероятно, займусь им деятельно.

  27 мая 1836.

  Вот тебе анекдот о моем Сашке. Ему запрещают (не знаю зачем) просить, чего ему хочется. На днях говорит он своей тетке: "Азя! дай мне чаю: я просить не буду".

  Итак, мы видим, Пушкин с мая месяца жил уя;е на даче - на Каменном острову. В отсутствие его20, материалы, приготовленные им для 11-го Š "Современника", были приведены в порядок и напечатаны людьми, которым он поверил эту работу. Он нашел второй том "Современника" очень хорошим. Книжка вышла в июне месяце. Одобрение цензора на ней помечено 30-м числом июня 1836 года.

  Из собственных его статей второй Š "Современника" содержал известие о Российской Академии21, предисловие к запискам Н. А. Дуровой и, вероятно, то объявление от редакции журнала, в которой она принимает на себя вину напеча-тания "Хроники русского в Париже" (А. Тургенева) без исправлений в слоге и отвечает на нападки журналов, усмотревших в записках Эоловой Арфы22 только погрешности против языка и внешней формы. Последние слова этого объявления, имеющие совершенно характер пушкинский, выписываем:

  "...Можно было бы, и по некоторым отношениям следовало бы для порядка, дать этим разбросанным чертам стройное единство, облачить в литературную форму. Но мы предпочли сохранить в нем [В журнале] живой, теплый, внезапный отпечаток мыслей, чувств, впечатлений, городских вестей, булеварных, академических, салонных, кабинетных движений, так сказать, стенографировать эти горячие следы, эту лихорадку парижской жизни; впрочем, кажется, мы и не ошиблись в своем предпочтении. По всем отзывам образованных и просвещенных людей, парижская хроника возбудила живейшее любопытство и внимание. Даже и тупые печатные замечания подтвердили нас в убеждении, что способ, нами избранный, едва ли не лучший. Вкус иных людей может служить всегда надежным и неизменным руководством, стоит только выворотить вкус их наизнанку. То, чего они оценить не могли, что показалось им неприличным, неуместным, то, без сомнения, имеет внутреннее многоценное достоинство, следовательно, не их имеем в виду в настоящем объяснении. Но мы желали только, по обязанности редакторской, приняв на себя всю ответственность за произвольное напечатание помянутых выписок, отклонить ее от того, который писал их, забывая, что есть книгопечатание на белом свете"23.

  Впрочем, .второй том "Современника" имеет преимущественно критический характер. Он наполнен разборами замечательных книг и литературных явлений, как своих, так и чужестранных. В нем находим отчеты о заседании Французской Академии, о "Наполеоне", поэме Кинэ, о войнах Цезаря, писанных Маршаном под диктовку Наполеона, о комедии Гоголя "Ревизор" и проч.24.

  С жаром принялся Пушкин летом ка Каменноостровекой даче своей за приготовление нового тома журнала, которым еще недавно обещался деятельно заняться. Первые два ŠŠ" хотя и составлены были им, но печатались, как мы видели, без личного надзора издателя: только третий N¹ вышел под собственными его глазами [Пушкин объяснил это сам в третьем томе "Современника", уведомляя, что обещание разобрать все книги, помеченные в реестре новых книг звездочкой, дано было не им и не может быть исполнено: "Обстоятельства, - говорит он, - не позволили издателю лично заняться напечатанием первых двух нумеров своего журнала; вкрались некоторые ошибки, и одна довольно важная, происшедшая от недоразумения: публике дано обещание, которое издатель ни в каком случае не может и не намерен исполнить, - сказано было в примечании в статье "Новые книги", что книги, означенные звездочкой, будут со временем разобраны. В списке вновь вышедшим книгам звездочкою означены были у издателя те, которые показывались ему замечательными или которые намерен он был прочитать; но он не предполагал отдавать о веек их отчет публике: многие не входят в область литературы, о других потребны сведения, которых он не приобрел"]. Неутомимо работал поэт-журналист над материалами и содержанием новой книжки. Один из друзей, посетив его в воскресенье, застал его за статьей "Джон Теннер". Поэт работал над ней уже целое утро и, встречая приятеля, сказал ему, потягиваясь, полушутливо и полугрустко: "Плохое наше ремесло, братец. Для всякого человека есть праздник, а для журналиста - никогда". От пребывания его на даче Каменного острова осталось, однако ж, и несколько поэтических, последних песен его: "Подражание итальянскому", написанное 22 июня, "Молитва", написанная ровно через месяц, 22-го июля, и несколько неизданных. Все они уже ознаменованы тем особым состоянием духа, которое в высоких образах, граничащих с религиозным эпосом, ищет пищи и удовлетворения себе. Заметно, что воображение поэта обставлено, так сказать, картинами исторического и духовного содержания и беспокойно живет между ними, еще выбирая предмет для полного поэтического усвоения. В неизданных стихотворениях можно видеть, как явления жизни начинают представляться мысли его той стороной, которая чем-либо соприкасается с исторической или религиозной идеей. 5 июня Пушкин начал стихотворение, первые строки которого здесь приводим:

  Когда великое свершалось торжество

  И в муках на кресте кончалось божество,

  Тогда по сторонам животворяща древа -

  Мария-грешница и пресвятая деза -

  Стояли две жены В неизмеримую печаль погружены!..25

  Картина в 6-ти стихах, мерно и величественно восстающая пред глазами вашими!.. Другая, ей подобная, писана в последнем месяце лета. В одну из прогулок -своих. Пушкин завернул на кладбище и 14-го августа выразил впечатления свои в стихотворении, которое начинается стихами:

  Когда за городом, задумчив, я брожу И на публичное кладбище захожу...

  Весь предмет, возбудивший сначала тяжелое и смутное Волнение в душе его, тотчас же освещается кротким светом религиозной мысли и выходит уже преобразованный совершенно идеальным пониманием и представлением его. Исполненный тихой задумчивости, он в новом своем виде приносит с собой умиротворение всех требований и порывов:

  Но как же любо мне Осеннею порой, в вечерней тишине, В деревне посещать кладбище родовое, Где дремлют мертвые в торжественном покое: Там неукрашенным могилам есть простор; К ним ночью темною не лезет бледный вор; Близ камней вековых, покрытых желтым мохом, Проходит селянкн с молитвой и со вздохом; На место праздных урн и мелких пирамид, Безносых гениев, растрепанных харит Стоит широкий дуб над важными гробами, Колеблясь и шумя!.. 14-го августа, 1836. Камен(ный) остр(ов).

  Наконец, немного ранее, 5-го июля, набрасывает Пушкин отрывок, где высказывает в чудных стихах все потребности свои как художника. Созерцание природы и наслаждение искусством признает он единственной целью своей жизни, пренебрегая и откидывая все другие, многоразличные цели, которые волнуют его современников. Он ставит цель положительно и твердо:

  По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Безмолвно утопать в восторгах умиленья... - Вот счастье! вот права!26

  То же самое говорил он и прежде, но теперь мы уже знаем, что не прежнее вольное, артистическое наслаждение всеми явлениями жизни скрывается в его словах, но сближение с теми величавыми образами, которые предчувствовала и по который! томилась душа его...

  В сентябре месяце вышел третий том "Современника". Постоянная работа лета не прошла даром, и Пушкин сдержал обещание. Третий том есть чуть ли не лучший том всего издания по разнообразию и существенности своего содержания. Б нем, вместе со стихами Ф. Т(ютчева), Давыдова и Вяземского, поместил он собственные свои пьесы "Родословная моего героя", "Полководец", "Сапожник (Причта)". В прозе мы уже находим 7 статей Пушкина: "О мнении М. А. Лобанова", "Об "Истории Пугачевского бунта", "Вольтер", "Фракийские элегии", "Анекдоты", "Отрывок из неизданных записок дамы" и "Джон Теннер". В разборе книг мы извлекли уже, для напечатания в виде отдельных статей, его заметки "Об обязанностях человека" Сильвио Пеллико" и "О словаре святых, прославленных в российской церкви"; они проникнуты тем же нравственным чувством, какое овладело и умом его вместе с творческой его способностию, что в настоящем художнике почти всегда неизбежно [Между прочим, вслед за реестром новых книг было еще в третьем томе "Современника" объявление о новом романе: "Недавно одна рукопись под заглавием "Село Михайловское" ходила в обществе по рукам и произвела большое впечатление. Это роман, сочиненный дамою. Говорят, в нем много оригинальности, много чувства, много живых и сильных изображений. С нетерпением ожидаем его появления". Кому мог принадлежать этот ромая, носивший имя села Пушкиных, нам неизвестно. В бумагах поэта, по крайней мере, не осталось никаких признаков существования его. Его нет ш в русской литературе. Несмотря на расспросы наши, мы не могли даже уздам, намерения, понудившего Пушкина к такому объявлению или к допущению такого объявления27]. Есть и несколько небольших полемических объяснений Пушкина в том же номере. Известный библиограф И. А. Бессонов прислал в "Современник" свои заметки на статью Гоголя "О движнеии журнальной литературы". Он противопоставлял некоторым обвинениям ее свои соображения и, называя ее программой журнала, ждал от "Современника" исполнения всех упущений в журналистике, как-то: определения, что такое Валтер-Скотт, французская литература, наши писатели и наша публика?28 Осторожный Пушкин сделал такую выноску к заметкам г. Бессонова: "С удовольствием помещая здесь письмо г. А. Б. [Заметки были изложены в письме за подписью: "А. Б. Тверь. 23-го апреля 1836"], нахожусь в необходимости дать моим читателям некоторые объяснения. Статья "О движении журнальной литературы" напечатана в моем журнале, но из сего еще не следует, чтобы все мнения, в ней выраженные с такою юношескою живостшо и прямодушием, были совершенно сходны с моими собственными. Во всяком случае, она не есть и не могла быть программою "Современника"". В другой раз, отвечая на догадки журналов о программе журнала и цели его, он останавливается при иронической заметке одной газеты29, что "Современник" будет только продолжением "Литературной газеты" барона Дельвига. С гордостию и чувством уважения к другу Пушкин подтверждает слова газеты: ""Современник", - говорит он, - по духу своей критики, по многим именам сотрудников, в нем участвующих, по неизменному образу мнения о предметах, подлежащих его суду, будет продолжением "Литературной газеты""30.

  Выдав книжку "Современника", Александр Сергеевич в октябре месяце переехал в город, на Мойку, к Певческому мосту, дом Волконской. С этого времени становится в нем заметно особенное беспокойство духа, первые признаки неблагонамеренности и лживой молвы, тогда показавшиеся, начинают тревожить его. Он делается раздражителен и наконец с трудом таит в себе муку гнева и досады, которые вскоре и одолевают его. Как будто предчувствуя катастрофу, он сбирался уехать в конце этого года в Михайловское и пробыть там всю зиму с семейством своим. Исполнение плана предотвратило бы, может статься, бедствие, которое поразило его в первом месяце следующего, 1837 года [Один из ли