Анненков Павел Васильевич - Материалы для биографии А. С. Пушкина

зрелые годы элементов народного мировоззрения, "гениальное" проникновение его в дух русского народного творчества, умение "голосом великого мастера" пропеть русскую деревенскую песню, возвысив ее до уровня высочайшего художественного совершенства, воссоздать самые "склад и течение" народной речи. Существенный шаг вперед Анненков сделал и в истолковании прозы Пушкина. Правда, в "Повестях Белкина" Анненков оценил не столько их содержание, сколько "нежность красок", "тонкую иронию, лукавый и вместе добродушный юмор", "простоту языка и средств, употребляемых автором для сцепления и развития происшествий". Но уже в "Истории села Горюхина" он увидел признаки поворота поэта "к простой действительности и к быту", "истинное сочувствие" к ним, предвещающее последующие его прозаические

  произведения

  с

  их

  богатым культурно-психологическим и социальным содержанием. Трагедию "Борис Годунов" Анненков справедливо истолковал как то "зерно, из которого выросли исторические и большая часть литературных убеждений поэта", как решающий рубеж на пути его возмужания, обретения им полной творческой зрелости и самостоятельности. Работа над "Борисом Годуновым" явилась, по Анненкову, первым, исходным шагом движения Пушкина, приближавшего его к широкому, эпическому постижению прошлого и настоящего русской жизни. Оно получило выражение в усилившемся у Пушкина в 30-е годы тяготением к эпосу, к широте и масштабности

  осмысления

  действительности,

  в

  обращении

  к религиозно-легендарным и философско-исто-рическим образам и темам.

  Анненков систематизировал в "Материалах" рассказ о предках поэта - Пушкиных и Ганнибалах - и очертил ту роль, какую воспоминания об их славных заелутах перед родиной играли в формировании общественно-исторического мировоззрения поэта. Личность матери, отца и дяди поэта, черты его семьи и военятания выступили ярко в его рассказе со своими живыми, неповторимыми красками. Стремясь уже на первых страницах своей книги показать, какими глубокими и прочными нитями личность поэта была связана с миром русской народной культуры, Анненков уделяет особое внимание няне Пушкина, как живой посреднице между ним и национально-народной культурой во всем богатстве ее разнообразных отражений. Относя

  Арину Родионовну к "типическим и благороднейшим лицам русского мира", биограф пишет о ней и влиянии ее на поэта: "Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодости с притворной строгостию, - оставили в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною, неизменною любовью и, в годы возмужалости и славы, беседовал с нею по целым часам (...) Весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя короче, и передавала она его чрезвычайно оригинально. Поговорки, пословицы, присказки не сходили у ней с языка. Большую часть народных былин и песен, которых Пушкин так много знал, слышал он от Арины Родионовны. Можно сказать с уверенностью, что он обязан своей няне первым знакомством с источниками народной поэзии и впечатлениями ее (...)".

  Отмечает Анненков и другой важный фактор, способствовавший уже в детские годы пробуждению у Пушкина интереса к русской народной жизни и культуре, - впечатления летней жизни семейства Пушкиных в селе Захарове, где будущий поэт слышал народные песни, наблюдал хороводы и пляски и впервые познакомился с историческими преданиями о Борисе Годунове: "Таким образом, - замечает по этому поводу биограф, - мы встречаемся, еще в детстве Пушкина, с предметами, которые впоследствии оживлены были его гением".

  Изображая на дальнейших страницах личность поэта в ее постоянном движении и развитии, Анненков впервые органически связал каждый из этапов творчества поэта с определенным периодом его биографии. Родительский дом, лицей, пребывание на Кавказе, в Крыму, в Кишиневе, в Одессе, годы, проведенные в глубоком творческом уединении в Михайловском, возвращение в Москву и Петербург, поездки поэта в Арзрум и Оренбург, бол-динская осень стали в изображении Анненкова важнейшими вехами не только жизни, но и внутренней творческой биографии поэта. Биографу удалось выпукло и ярко показать, характеризуя каждый из периодов жизни Пушкина, какое влияние конкретные неповторимые особенности местной природно-географической среды и культурной обстановки, окружавшей поэта в этот период, имели на тематику, сюжеты и образную ткань его произведений, на направление и характер движения его поэтической мысли. Тем самым Анненков заложил основы той биографической периодизации творчества Пушкина, которой мы пользуемся до сих пор.

  Широко показал Анненков роль мировой культуры, литературы, искусства в жизни Пушкина: "...с девятого года начала развиваться у него страсть к чтению, которая и не покидала его во всю жизнь. Он прочел, как еодится, сперва Плутарха, потом Илиаду и Одиссею, в переводе Битобе, потом приступил к библиотеке своего отца, которая наполнена была французскими классиками XVII века и произведениями философов последующего столетия (...) Он проводил бессонные ночи, тайком забираясь в кабинет отца и без разбора пожирал все книги, попадавшие ему под руку". И в дальнейшем биограф тщательно прослеживает, как каждый период жизни и творчества поэта был связан с вовлечением в орбиту его размышлений и художественных интересов новых общественно-исторических, культурных и литературных явлений, закономерную смену его художественных вкусов и интересов под влиянием духовного возмужания поэта, углубления и расширения его умственного кругозора.

  Открывая обзор поэзии Пушкина его первыми полудетскими опытами, Анненков внимательно и серьезно прослеживает весь ход его творческого развития вплоть до последних произведений и незавершенных замыслов. При этом каждое отдельное произведение он стремится одновременно вписать в рамки определенного периода творчества поэта и рассмотреть в перспективе его общего развития. Особое внимание биограф уделяет вопросу о формировании творческой индивидуальности Пушкина. Он показывает, что постоянный рост художественной самобытности, углубление народности пушкинского творчества было его своеобразной художественной доминантой, основным, определяющим законом.

  Прекрасно понял Анненков, что поэзия была для Пушкина страстью, свободным, органическим проявлением его натуры, делом, без которого он бы не мог жить и дышать. "Звуки, по собственному его выражению, - замечает по этому поводу Анненков, - беспрестанно переливались и жили в нем, но следует прибавить, что он внимательно прислушивался к ним, что он наслаждался ими почти без перерыва. Это было важное дело его жизни, несмотря на все усилия его скрыть тайну свою от света и уверить других в равнодушии к поэтической своей способности".

  Анализируя произведения поэта, Анненков на многочисленных примерах показал любовь Пушкина к ясности и отчетливости мысли и выражения, его стремление избегать всего бесформенного и неопределенного.

  "Пушкин был мужествен во всех чувствах своих. Он так же мало способен был к нежничанью и к игре с ощущениями, как, наоборот, легко подчинялся настоящей страсти. Мы знаем, что он советовал людям, близкий его сердцу, скорее отделываться от неопределенных томлений души, выходить на прямую дорогу и назначать цель своим стремлениям. То же требование бодрости и силы, которое присущно было ему по натуре, перенес он и на самый язык впоследствии" - этими прекрасными словами Анненков охарактеризовал общий, господствующий пафос поэзии Пушкина.

  Широко освещая открытость души Пушкина "всем впечатленьям бытия", говоря о внимательном изучении им поэтов других времен и народов, Анненков подчеркивает, что поэты, которых он изучал и влияние которых испытал, были для Пушкина "ступенями, по которым он восходил к полному проявлению своего гения". На примере сцены Григория и Пимена из "Бориса Годунова" (которую Анненков называет "гениальной сценой, плодом глубокого размышления и неослабного поэтического вдохновения"), Анненков стремится показать, что поэзия Пушкина "есть столько же наше достояние, сколько и достояние литератур всех образованных народов".

  Наряду с народной поэзией, постоянным предметом любви и внимательного изучения Пушкина, подчеркивает биограф, - особенно в последние годы жизни - был русский язык - "народные пословицы, фразы и термины старой нашей литературы". "Заметки, мысли, соображения, выписки из сочинений были невидимым основанием, на котором созидались и образ его мыслей, и понимание предметов, и само направление духа, направляющее поэтический дар его".

  Живое понимание глубокой уникальности поэзии Пушкина, ее значения как нормы национального русского искусства сочетается в книге Анненкова со стремлением раскрыть для читателя как биографический подтекст произведений поэта - те "тонкие нити", которые связывают их с "воспоминаниями сердца", с "душой" самого автора, - так и их историко-литературную подпочву, а также восприятие его современниками.

  Анненкову удалось также тонко передать многие черты человеческого облика поэта - его внешнюю простоту, общительность, благородное прямодушие, свойственную ему постоянно потребность в дружеском общении и откровенности, полное отсутствие зависти к таланту других, внимательное и отзывчивое отношение к современникам и младшим товарищам по перу: "В обхождении Пушкина была какая-то удивительная простота, выпрямлявшая человека и с первого раза установлявшая самые благородные отношения между собеседниками". Способность Пушкина радоваться чужому дарованию, его внимательное отношение к младшим, начинающим писателям-современникам Анненков иллюстрирует на примере его отношения к Дельвигу, Баратынскому, Языкову, Кольцову, Гоголю.

  Умение воссоздать живой образ Пушкина - поэта и человека - в его неповторимом обаянии, показать богатство и разнообразие предметов, постоянно занимавших его мысль, свойственную этой мысли кипучую энергию, щедрость и богатство натуры поэта - все эти особенности анненковских "Материалов" обеспечили им сочувственное внимание современников [Оценку места анненковских "Материалов" в истории пушкиноведения см. также в кн.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М. - Л., 1986 (см. до указателю имен)].

  5

  "Материалы для биографии А. С. Пушкина", составившие первый том анненковского издания сочинений поэта, вышли в свет (так же, как и второй том этого издания) в начале 1855 года, незадолго до смерти Николая I. Таким образом, писалась и цензуровалась книга Анненкова при жизни Николая (который - и это прекрасно понимал Анненков - отнюдь не был склонен допустить в ней ничего, что - так или иначе - затрагивало бы вопрос о социально-историческом драматизме писательской судьбы Пушкина, о его связях с декабристами; его сложных взаимоотношениях с Александром I, как и с самим Николаем и другими лицами царской фамилии). К тому же официальное положение мужа вдовы Пушкина - П. П. Ланского и брата Анненкова Ивана Васильевича связывало биографа и накладывало на него дополнительные нравственные обязательства, с которыми он вынужден был считаться. Наконец, жива была сама Наталья Николаевна Пушкина-Ланская, а потому Анненков не мог в своей биографии хотя бы кратко коснуться семейной драмы Пушкина, истории его взаимоотношений с Дантесом и Геккереном и вообще всех обстоятельств, которые привели к последней дуэли Пушкина. Запретными оставались для Анненкова и темы преследования Пушкина Воронцовым, Уваровым, Бенкендорфом, как и все те бесчисленные унижения, которым Пушкин постоянно подвергался в последние годы жизни. Как свидетельствует внимательное изучение "Материалов для биографии А. С. Пушкина", Анненков, по-видимому, не мог назвать в них прямо даже имя Булгарина как литературного врага Пушкина и предмета язвительных насмешек поэта, хотя и имя Булгарина и история журнальной полемики его с Пушкиным и лицами пушкинского окружения были хороша известны не только самому Анненкову, но и его читателям.

  Вот почему Анненков неизбежно должен был с самого начала своей работы над "Материалами" сознательно ограничить свои задачи и подвергнуть излагаемые в них факты биографии Пушкина строжайшей автоцензуре. В "Материалах" не только ничего не говорится о причинах южной ссылки Пушкина, как и его высылки из Одессы в Михайловское, - в них не употребляется по отношению к соответствующим периодам жизни поэта самое слово "ссылка". Не названы в биографии имена таких лицейских товарищей Пушкина, как Пущин и Кюхельбекер, равно как имя такого широко попу-лярного и любимого лицеистами профессора, как А. П. Куницын, обойдено молчанием имя хозяина Каменки - Давыдова; письма Пушкина к К. Ф. Рылееву и А, А. Бестужеву цитируются без указания адресатов, отсутствует рассказ о "Вольности", "Деревне", "Кинжале", послании Чаадаеву и других памятниках ранней, вольнолюбивой лирики Пушкина, равно как и о "Гав-риилиаде", многих пушкинских эпиграммах и даже о таких позднейших стихотворениях, как элегия "Андре Шенье" [Хотя в самом Шенье и интересе к нему Пушкина в "Материалах" говорится неоднократно], "Пророк", "Анчар", "Арион", "Послание в Сибирь" и т. д., анализ которых - так или иначе - должен был бы неминуемо увлечь автора на путь рассказа о тех событиях и обстоятельствах жизни поэта, о которых он сознательно вынужден был умалчивать. Более того, Анненков принужден был придерживаться официальной версии о снисходительном "добродушии" правительства к Пушкину и личной "заботливости" о нем Николая.

  Вспоминая о цензурной обстановке начала 50-х годов, когда создавались "Материалы", Анненков позднее писал: "...составитель их знал, при какой обстановке и в каких условиях он работает, и мог принимать меры для ограждения себя от непосредственного влияния враждебных сил. Оно так и было. Нетрудно указать теперь на многие места его биографического и библиографического труда, где видимо отражается страх за будущность своих исследований и где бросаются в глаза усилия предупредить и отвратить толкования и заключения подозрительности и напускного воображения от его выводов и сообщений" [П. В. Анненков и его друзья, т. I. СПб., 1892, с. 387].

  О том, что Анненков сознательно стремился в биографии обойти все та обстоятельства и факты жизни поэта, которые, как он предвидел, могли помешать цензурному прохождению "Материалов", свидетельствуют и другие материалы, в том числе признание его в письме к М. П. Погодину от 12 февраля 1855 года:

  "Что в молодости и кончине есть пропуски - не удивляйтесь. Многое из того, что уже напечатано и известно публике, не вошло и отдано в жертву для того, чтобы, по крайней мере, внутреннюю, творческую жизнь поэта сберечь всю целиком" [Барсуков Н. П. Жизнь и труды Погодина, т. XIV. СПб., 1980, о. 170].

  Особенное беспокойство вызывал у Анненкова материал, относящийся к последнему периоду жизни Пушкина и к тем трагическим обстоятельствам его общественной и личной судьбы, которые подготовили его гибель:

  "Третий месяц живу один-одииешенек в деревне и недоумеваю, что делать, - писал он 12(24) октября 1852 года об этом И. С. Тургеневу, с которым постоянно консультировался в ходе своей работы. - (...) Он (Пушкин. - Г. Ф.) в столице, он женат, он уважаем - и потом вдруг он убит. Сказать нечего, а сказать следовало бы, да ничего в голову не лезет. И так, и сяк обходишь, а в результате выходит одно: издавал "Современник" и участвовал в "Библиотеке". Из чего было хлопотать и в трубы трубить? Совестно делается ... Есть кое-какие факты, но плавают они в пошлости. Только и ожидаю одной награды от порядочных людей, что заметят, что не убоялся последней. Вот Вам исповедь моя - и верьте - бесхитростная..." [Цит. по кн.: Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929, с. 292. Пиеьмо в архиве ИРЛИ (ф. 7, Š 7, л. 1 - 3, об.). Полностью не опубликовано].

  "Я понимаю, - отвечал на это признание Анненкову из Спасского Тургенев 28 октября (9 ноября) 1852 года, - как Вам должно быть тяжело так дописывать биографию Пушкина - но что же делать? Истинная биография исторического человека у нас еще не скоро возможна, не говоря уже с точки зрения цензуры, но даже с точки зрения так называемых приличий. Я бы на Вашем месте кончил ее ex abrupto - поместил бы, пожалуй, рассказ Жуковского о смерти Пушкина, и только. Лучше отбить статуе ноги, чем сделать крошечные не по росту. А сколько я мог судить, торс у Вас выйдет отличный. Желал бы я, говорю это откровенно, так же счастливо переменить свою манеру (в том же письме Тургенева содержатся выше его знаменитые слова о желании отказаться в писательстве от своей "старой манеры". - Г. Ф.), как Вы в своей биографии. Вероятно, под влиянием великого, истинно древнего по своей строгой и юной красоте пушкинского духа Вы написали славную, умную, теплую и простую вещь. Мне очень хочется дослушать ее до конца" [Тургенев И. С. Полк. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма, Т.П. М. - Л., 1661, с. 78 - 79].

  Анненков почти буквально последовал совету Тургенева. Посвятив рассказу о последних годах и днях жизни поэта всего несколько беглых страниц, он в приложении перепечатал два уже одобренных цензурой и напечатанных ранее повествования о дуэли и смерти Пушкина - "Последние минуты Пушкина, описанные В. А. Жуковским, в 1837 г." (приложение IV) и "Выписку из биографии А. С. Пушкина", составленную историком Д. Н. Бантыш-Каменским и помещенную в его "Прибавлении ко второй части Словаря знаменитых россиян" (СПб., 1847, с. 99 - -104) (приложение V). Оба эти документа содержали официально одобренный рассказ о предсмертном "прощении" Пушкина Николаем I и о трогательных словах и заверениях, будто бы обращенных к нему умирающим поэтом. Отнесение этих сообщений в приложения и всего лишь краткий пересказ их в самом тексте "Материалов для биографии А. С. Пушкина", сконцентрированный в одном абзаце, указывают на то, что Анненков, как Лермонтов, знал о враждебных отношениях между поэтом и двором в конце жизни Пушкина. Это убеждение, при всей свойственной ему осторожности и уклончивости, Анненков все же достаточно определенно выразил в своих позднейших трудах о Пушкине, написанных в 70-е годы. Но и в этих работах Анненков не исчерпал накопленный им огромный, ценнейший свод биографических записей и мемуарных материалов о поэте. Собранные им записи и воспоминания продолжали печататься на протяжении всего периода с последних двух десятилетий XIX века вплоть до наших дней.

  В охарактеризованных нами сложнейших цензурных условиях в конце июля 1853 года Анненков закончил литературную обработку биографии Пушкина, а в сентябре того же года завершил подготовку пяти томов собрания его сочинений. В октябре 1853 года шесть томов анненковского издания были переданы Цензурным комитетом известному особой строгостью цензору А. И. Фрейгангу, который со своими замечаниями передал их в министерство народного просвещения, откуда все эти материалы были направлены начальнику III Отделения, шефу николаевских жандармов А. Ф. Орлову. П. В. Анненков со своей стороны передал в главное управление цензуры тщательно обоснованные возражения против многочисленных купюр в текстах биографии и сочинений Пушкина, на которых настаивал Фрейганг [См. об этом статью Анненкова "Любопытная тяжба" (в кн.: П. В. Анненков и его друзья, с. 393 - 424)]. 27 января 1854 года Орлов наложил на эти документы резолюцию, что новое, исправленное издание сочинений Пушкина хотя и может быть допущено, но лишь "с высочайшего соизволения" [Цит. по кн.: МодзалевскийБ. Л. Пушкин, с. 303]. 26 марта и 7 мая цензура дополнительно рассмотрела добавления и поправки к биографии Пушкина, представленные Анненковым на особое рассмотрение. В последующие месяцы Николай I, по-видимому, лично пожелал ознакомиться с анненковским изданием и "Материалами для биографии А. С. Пушкина". Лишь после этого 7 октября последовало его разрешение на новое издание сочинений Пушкина (включая его биографию): "Согласен, но в точности исполнить, не дозволяя отнюдь неуместных замечаний или прибавок редактора" [Цит. по кн.: Барсуков Н. П. Жизнь и труды Погодина, т. XI. СПб., 1897, е. 315].

  Следует отметить, что не только тяжелые условия николаевской цензуры стесняли Анненкова во время его работы. Среди знакомых Пушкина были лица, которые считали "неудобным" и даже категорически недопустимым полное издание написанного поэтом. Яркое свидетельство тому - дошедшие до нас два письма С. А. Соболевского к М. П. Погодину и к М. Н. Лонгинову. В первом из них от 15(27) января 1852 года Соболевский заявлял, что с Анненковым "следует быть осторожнее и скромнее, ибо ведаю, коль неприятно было бы Пушкину, если бы кто сообщил современникам то, что писалось для немногих или что говорилось или не обдумавшись, или для острого словца, или в минуту негодования в кругу хороших приятелей"-1. Во втором письме Соболевский, уже по выходе "Материалов", особо одобрял их автора "за то, что он не восхищается эпиграммами Пушкина, приписывает их слабости, сродной со всем человеческим, и признает их пятнами его литературной елавы", а также "ни слова не упоминает о Гавриилиаде" [Цит. по кн.: Пушкин и его современники, т. VIJ1, вып. 31 - 22. Л., 1927, с. 39]. Впрочем, в том же письме Соболевский указывал, что особая щекотливость положения Анненкова состояла в том, что он не только должен был избегать всего интимного, но более того - для угождения цензуре - "решиться сказать несколько глупостей в виде пачпорта истине" [Цит. по кн.: Пушкин и его современники, т. VIII, вып. 31 - 32. Л., 1827, с. 39].

  Только учитывая все те стеснения и трудности, с которыми пришлось столкнуться Анненкову-биографу, мы можем верно оценить его огромный, поистине незаурядный труд и нравственное мужество. Несмотря на крайне тяжелые цензурные условия и вынужденные ими уступки, Анненков все же смог впервые дать русскому читателю в "Материалах" живое представление не только о Пушкине-цоэте, но и о Пушкине-человеке.

  Анненков не скрывает того, что избранный Пушкиным путь смелого "ворческого служения русской литературе и русскому народу не был легок. "Как человек, открывший новый и обширный горизонт искусства на Руси, - замечает он о поэте, - он должен был поднять против себя много возражений и вражды и считать их естественным следствием, необходи-иостью своего призвания; но они волновали и сердили его. Только с 1832 года видит он свое место и назначение, умолкает для всех толков и распрей; но уже от горького чувства, оставленного ему журналистикой и пересудами публики, избавиться не может. Чувство это таится в нем, несмотря на молчание и наружное спокойствие, которым он обрек себя". И вместе с тем непонимание и вражда дворянского общества и укоры рептильной прессы, - и это особенно подчеркивает биограф, - не смущали Пушкина и не заставили его свернуть с раз избранного пути: "Он не терпел постороннего вмешательства в дела творчества", "никак не мог понять, а еще менее допустить права распоряжаться его вдохновением, назначать предметы для труда и преследовать жизнь его таким образом до самых тайных ее помыслов и побуждений".

  Через два года после выхода первых шести томов своего издания сочинений поэта Анненков, воспользовавшись смягчением цензурных условий, вырванным обществом у правительства Александра II в преддверии крестьянской реформы, выпустил в конце 1857 года дополнительный (седьмой) том "Сочинений Пушкина", куда вошли произведения, не пропущенные в 1855 году николаевской цензурой. А в 1874 году в книге "Пушкин в александровскую эпоху" Анненков возвратился к детству и юности поэта и к раннему периоду его творчества (которые он, по собственному вышеприведенному признанию, должен был в "Материалах" особенно жестко сократить), чтобы иметь возможность шире осветить вопрос о лицейских годах поэта, его столкновениях с Александром I и связях с декабристами. Следует, впрочем, заметить, что в освещении именно названных вопросов в книге "Пушкин в александровскую эпоху" - при всем обилии содержащегося в ней нового материала - особенно отчетливо сказалось усиление политического консерватизма Анненкова в 70-е и 80-е годы. Декабристские связи и симпатии Пушкина Анненков характеризует как проявление не столько стойких политических симпатий, сколько отчасти стремления выделиться из общей массы сверстников и заявить о себе, отчасти усвоенного Пушкиным уже в молодые годы представления о роли политически самостоятельной, независимой от престола аристократии, призванной ограничить бесконтрольность и всевластие самодержавной власти. Зато обращение Анненкова в преддверии столетнего юбилея со дня рождения Пушкина к последнему периоду его жизни, характеристику которого в "Материалах" он вынужден был сжать до предела, "обрубив", по вышеприведенному выражению Тургенева, "ноги" изваянной им статуе поэта, принесло две другие его пушкиноведче-ские работы, явившиеся достойным продолжением его "Материалов" - статьи "Общественные идеалы А. С. Пушкина (Об эволюции политических взглядов поэта и связи с ними его журнальных замыслов конца 20-х - начала 30-х гг.; 1880)" и "Литературные проекты А. С. Пушкина. Планы социального романа и фантастической драмы" (О замыслах романа "Русский Пелам" и драмы о папессе Иоанне; 1881)". В этих двух последних работах, завершивших путь Анненкова-пушкиниста, он отдал дань умственным и нравственным запросам новой эпохи, осветив в них место творчества Пушкина 30-х годов в истории формирования русского "реального" романа и развития русского общественного и национального самосознания в трудной обстановке первых лет царствования Николая I - в пору после поражения восстания декабристов, явившуюся в то же время начальным периодом выработки русским обществом новых антисамодержавных и антикрепостнических общественных сил и настроений.

  6

  В заключение надо сказать еще об одной особенности анненковской биографии: не все в Пушкине - человеке и поэте - было одинаково близко ее автору. Типичный представитель "эпохи 40-х годов" по своему умственному и нравственному складу, Анненков, как он сам многократно разъяснял, проводил резкую разделительную черту между Пушкиным-поэтом и Пушкиным-человеком" [П. В. Анненков а его друзья, с. 441]. Причем если Пушкин-поэт вызывал безусловное восхищение и преклонение Анненкова, то многиз черты Пушкина-человека Анненкову были глубоко чужды. К таким чертам относятся близость Пушкина к декабризму и вообще его мятежные, непокорные, вольнолюбивые порывы, претившие Анненкову - умеренному западнику и либералу-просветителю, а также сама "ренессансная" стихия личности Пушкина, свойственная ему глубокая жизнерадостность, страстность, чувственная откровенность, склонность к открытому, свободному проявлению своей натуры, могучая энергия выражения своих симпатий и антипатий, любви и ненависти без оглядки на принятые светские условности, на ходячую мораль и религиозные представления той внохи. "Предприимчивое удальство и молодечество, - писал по этому поводу Анненков, - необыкновенная раздражительность, происходившая от ложного понимания своего достоинства и бывшая источником многих ссор; беззаботная растрата ума, времени и жизни на знакомства, похождения и связи всех родов - вот что составляло основной характер жизни Пушкина и всех его современников". Поэтому, определяя жизнь поэта как "полную контрастности", Анненков, при всем своем стремлении к полноте и объективности в изображении внутренней жизни поэта, ставил своей задачей очистить его образ от "проявлений раздраженного, буйного и скандалезного творчества", которые, по мнению биографа, нарушали "непогрешимую чистоту всех (...) мыслей и поэтических замыслов" Пушкина, ибо они "не выражают ни настоящей его природы, ни его развития, ни даже подлинного его настроения в минуту, когда писаны", но являются "детищами брожения и замашек его времени", "произведениями таланта, неверными самому себе" [П. В. Анненков и его друзья, с. 437 - 438, 440.].

  "Только (...) Пушкин, (...) который признан единственно воспитателем русского общества, мощным агентом его развития и объяснителем духовных сил, присущих народу, только атот нам и нужен, а о его двойнике нам достаточно общей характеристики (...) Важное поучение для современников наших несет с собою и этот, второй, побочный, так сказать, тип нашего поэта, если его изучать с надлежащей политической и этической точки зрения; но пенить его беседу наравне с тою, которая исходила от настоящего, великого Пушкина, мы уже не можем, а потому и ставить их рядом кажется нам более, чем ошибкой" [Там же, с. 440 - 442.].

  И все же, при всех отмеченных недостатках биографической стороны книги Анненкова, достоинства ее, как верно поняли уже современники, значительно превышают ее недостатки.

  Еще до выхода в свэт анненковской биографии Пушкина некрасовский "Современник" писал о ней, приветствуя ее выход: "(...) к изданию приложена будет подробная биография Пушкина, богатая новыми и любопытными фактами, материалом для которой послужили бумаги самого поэта, письма о нем к разным лицам, записки о нем брата его Льва Сергеевича и других лиц, близких Пушкину. Имея в руках так изданного Пушкина, читая его биографию (которая одна составляет значительный том), где рядом с фактами жизни прослежены многие любопытные особенности его творчества, присматриваясь к почерку поэта, к его портрету, к рисункам, которые он иногда рисовал яа полях своих рукописей (что все войдет в издание г. Анненкова), читатель получит возможность как бы перенестись в мастерскую великого поэта, из которой вышли бессмертные создания его гения. Вот какого издания "Сочинений Пушкина" давно и горячо желал "Современник" ["Современник", 1854, Š 11, p.V, с. 120 - 121.].

  12 января 1855 года Н. А. Некрасов просил Анненкова: "Принесите мне завтра полный экземпляр биографии Пушкина, я начну о ней писать..." [НекрасовН. А. Собр. соч. в 5-ти т., т. V. М - Л. 1930, с. 198.] Намерения этого Некрасов не выполнил. Но вместо его статьи в "Современнике" (1855, Š 2, 4, 7 и 8) появились четыре обстоятельных статьи об издании Анненкова, принадлежащих перу Н. Г. Чернышевского и содержащих развернутое изложение взглядов Чернышевского на Пушкина, равно как и аодробную критическую оценку заслуг Анненкова как редактора "Сочинения Пушкина" и биографа великого поэта. О "Материалах для биографии А. С. Пушкина" Чернышевский писал здесь: "Это первый труд, который надлежащим образом удовлетворяет столь сильно развившемуся в последнее время стремлению русской публики познакомиться с личностями деятелей русской литературы и образованности. Потребность эта уже вызвала довольно много монографий, отличающихся основательностью и подробностью библиографических и биографических исследований. Публика приняла эти первые опыты с живым сочувствием, но не могла не видеть в них важных недостатков. Как и всякое новое направление, стремление к подробным и точным исследованиям отечественной литературы было неумеренно в своих проявлениях. Каждая личность, почему-нибудь обращавшая на себя внимание трудолюбивых изыскателей, казалась им необыкновенно важною, заслуживающею самых подробных трактаций; каждый новый факт, ими отысканный, им казался чрезвычайно интересным для всей публики, как бы мелочен в сущности ни был. Потому все монографии, являвшиеся в последнее время, страдали важными недостатками и по содержанию и по форме. Растерявшись во множестве мелочных подробностей, каждый автор был не в силах обработать предмет с общей точки зрения и обременял свою статью бесчисленными библиографическими подробностями, среди которых утомленный читатель совершенно запутывался; вместо цельных трудов давались публике отрывки черновых работ, со всеми мелочными сличениями букв и стихов, среди которых или тонула, или принимала не свойственные ей размеры всякая общая мысль. Одним словом, вместо исследований о замечательных явлениях литературы представлялись публике отрывочные изыскания о маловажных фактах; вместо ученого труда в его окончательной форме представлялся весь необозримый для читателя процесс механической предварительной работы, которая только должна служить основанием для картины и выводов, из нее возникающих. Не такова биография Пушкина, которую будет читать русская публика при новом издании его творений. Она говорит не о какой-нибудь темной личности, которая привлекла внимание исследователя только потому, что была забыта, но забыта была только потому, что не заелуяшвала внимания потомства. Творения Пушкина, создавшие новую русскую литературу, образовавшие новую русскую публику, будут жить вечно, вместе с ними незабвенною навеки останется личность Пушкина, Важный труд, который знакомит нас с нею, представляется г. Анненковым в совершенно обработанной литературной форме. Кропотливая мелочная работа сличений и поисков, ему предшествовавшая, не выставляется на первом плане, затемняя для читателя черты великого писателя и его трудов; исследователь дает нам завершенную картину жизни и творчества Пушкина. Сличения годов, букв и отдельных стихов отнесены в примечания, если нужно для полноты; составитель биографии дал читателям не черновые свои бумаги, а жизнеописание, возведенное окончательною обработкою к форме литературного произведения. Его работа должна послужить для наших исследователей истории литературы образцом биографий" [Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 16-ти т., т. П. Ы,. 1949, с. 427 - 428].

  Через два года Чернышевский повторил в печати свою высокую оценку "Материалов" в связи с появлением очерка Анненкова "Гоголь в Риме летом 1841 года" и начала его биографии Станкевича. Он писал: "Нельзя не желать, чтобы г. Анненков, который более, нежели кто-нибудь, имеет средств для обогащения нашей литературы такими трудами, как его "Материалы для биографии А. С. Пушкина", "Воспоминания о Гоголе" и биография Станкевича, неутомимо посвящал свои силы этой прекрасной деятельности, которая доставила ему уже столько прав на благодарность русской публики. После славы быть Пушкиным или Гоголем прочнейшая известность - быть историком таких людей" [Чернышевский Н. Г, Полн, собр соч. в 16-ти т., т. IV, М., 1948, с. 780.].

  Собранные и изложенные Анненковым в "Материалах" фактические сведения послужили опорой для Чернышевского при составления им в 1855 году биографического очерка "Александр Сергеевич Пушкин, его жиань и сочинения", написанного для русского юношества. На них же основывался и Н. А. Добролюбов при работе в 1858 году над статьей "Александр Сергеевич Пушкин", опубликованной в "Русском иллюстрированном альманахе" (СПб., 1868). Добролюбов поместил в первом номере "Современника" за 1858 год также обширную рецензию на седьмой (дополнительный) том анненков-ского собрания сочинений Пушкина, где высоко оценил заслуги Анненкова - издателя и биографа - перед русской литературой и обществом. "Русские, любившие Пушкина как часть своей родины, как одного из вождей ее просвещения, давно уже пламенно желали нового издания его сочинений, достойного его памяти, и встретили предприятие г. Анненкова с восхищением и благодарностью", - писал критик [Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 3-х т., т., I, М., 1950, с. 450] (хотя в целом к деятельности Анненкова-критика Добролюбов относился весьма сдержанно, а порой и прямо враждебно).

  Кроме "Современника" е положительными рецензиями на "Материалы для биографии А. С. Пушкина" и анненковское издание сочинений поэта выступили и почти все другие руеекие журналы 50-х годов - "Отечественные записки" (отзыв В. П. Гаевского), "Библиотека для чтения" (статья А. В. Дружинина), "Атеней" (рецензия А. В. Станкевича), "Библиографические записки" (редензия Е. И. Якушкина) и др. Сохранилось также много восторженных отзывов о "Материалах" в письмах к П. В. Анненкову и другим лицам, а также в личных дневниках первых их читателей в том числе отзывов С. Т. Аксакова, М. П. Погодина, аятя поэта Н. И. Павлищева, С. А. Соболевского, И. И. Пущина и других. Из них особенного внимания современного читателя заслуживают отзывы Н. И. Павлищева и И. И. Пущина. Первый из них в письме к Анненкову из Варшавы от 3(15) марта 1855 года писал:

  "Я не мог оторваться от первого тома Вашeгo издания сочинений Пушкине; так удивительно сказание Ваше о жизни Пушкина под скромным названием катериалов" [Цит. по кн.: Модзалевский Б. Л. Пушкин, с. 322].

  Лицейский друг Пушкина И. И. Пущин в 1858 году заметил в своих "Записках", что Анненков "запечатлел свой труд необыкновенною изысканностью, полным знанием дела и горячею любовью к Пушкину - поэту и человеку" [Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. М., 1956, с. 55]. Вместе с тем в "Записках" Пущин, как отмечалось выше, стремился дополнить биографию Анненкова рассказом о политических взглядах поэта и о его связях с декабристским движением, доказывая, в противовес Анненкову, что связи эти были глубокими и органическими, а не преходящими и случайными, как утверждал Анненков.

  Показателем высокой оценки анненковекой биографии Пушкина современниками явился торжественный обед 17 февраля 1855 года, данный Анненкову его друзьями, на котором Анненкову поднесли экземпляр "Материалов для биографии А. С. Пушкина" в шагреневом переплете с надписью на первом листе: "Автору образцовой биографии Пушкина и добросовестному издателю сочинений великого нашего поэта - Павлу Васильевичу Анненкову - от его литературных друзей и знакомых". Под словами этими подписались И. С. Тургенев, И. И. Панаев, В. П. Боткин, Н. А. Некрасов, А. В. Дружинин, Я. Л. Михайлов, М. В. Авдеев, А. Ф. Писемский, А. Н. Майков, Г. Н. Ген-нади, В. П. Гаевский, Е. Ф. Корш, М. А. Языков, А. Н. Жемчужников, А. К. Толстой, И. П. Арапетов, Н. В. Гербель, Я. П. Полонский.

  Второе издание анненковского труда в 1873 году также имело немалый успех. В частности, в газете-журнале "Гражданин", которую в это время редактировал Ф. М. Достоевский, появилась обширная рецензия на него Н. Н. Страхова [Авторство Страхова (рецензия ошибочно приписана Н. Ф. Бель-чиковым Достоевскому) удостоверяется свидетельством самого Страхова в письме к Л. Н. Толстому от 15 апреля 1873 года (см.: Толстовский музей, т. II. СПб., 1914, с. 29)].

  Позднее, в 1882 году, подводя в некрологе Анненкову итог его литературным заслугам, известный историк русской литературы А. П. Пышш писал о "Материалах для биографии А. С. Пушкина" и об анненковвком издании Пушкина в целом: "Предприятие Анненкова было особенно ценно в обстоятельствах, среди которых жила тогда наша литература. Обстоятельства были очень малоблагоприятные. Окруженная тяжелым недоверием и подозрениями, литература едва хранила нить предания сороковых годов, и издание Пушкина приобрело цену нравственного обозрения; это было притом не только напоминание, но в значительной степени и реставрация писателя, который для критики сороковых годов (то есть для Белинского. - Г. Ф.) был величайшим явлением русской литературы и залогом ее будущего. Труд Анненкова был первый в своем роде опыт исследования внешней и внутренней биографии писателя, истории его содержания и способов творчества. Позднее, когда подобные изыскания установились и размножился вообще историко-литературный материал, нетрудно было указать недосмотры и ошибки в работе Анненкова; забывают только, что в подобных случаях чрезвычайно важно и особенно трудно бывает именно начало" [Вестник Европы, 1882, Š 3, с. 303].

  Г. М. Фридлендер

  

  

  

  

  ГЛАВА I

  [Материалы, представляемые теперь публике, преимущественно извлечены из бумаг поэта, а за сообщение некоторых подробностей о жизни его, которые вообще так трудно добываются у нас, приносим здесь искреннюю благодарность родственникам, друзьям и знакомым поэта, благоволившим передать нам свои воспоминания. При сашом начале труда нашего покойный Лев Сергеевич Пушкин, Н. И. Павлищев и покойный Павел Александрович Катенин составили для настоящего издания и по нашей просьбе три записки; первый о жизни поэта до приезда его в Москву в 1826 г.1, второй о детстве Пушкина (со слов родной сестры его О. С. Павлищевой)2, третий вообще о своем знакомстве с ним3. Записки эти, писанные собственной рукой авторов, находятся у составителя материалов, и многочисленные отрывки из них приведены им в тексте. Две из этих записок отчасти уже знакомы читателям: первая была опубликована вполне, а вторая в отрывках4, вероятно с копий, предоставленных авторами лицам, сообщившим их публике.]

  Предки и родственники. Эпоха рождения. 1799 - 1811 г.: Боярин Пушкин, Ганнибалы. - Отец и мать. - Няня Арина Родионовна. - Стихотворение "Подруга дней моих суровых...". - Захарове. Вязёмо. - Стихотворение "Мне видится мое селенье...". - Характер отца, С. Л. Пушкина. - Дядя В. Л. Пушкин. - Пьеса "Путешествие В. Л. Пушкина" и И. И. Дмитриев.

  Александр Сергеевич Пушкин родился в Москве, в 1799 году, мая 26, в четверг, в день Вознесения Господня, на Молчановке5.

  Мать его, как известно, была из фамилии Ганнибаловых. Общие черты родословной Пушкиных и Ганнибаловых переданы были самим Александром Сергеевичем в его "Записках"6. К ним можно только прибавить несколько заметок. Из всех своих предков, Пушкиных, Александр Сергеевич особенно уважал боярина Григория Гавриловича Пушкина, служившего при царе Алексее Михайловиче послом в Польше, с титулом Нижегородского наместника, и скончавшегося в 1656 году7. Александр Сергеевич происходил от него по прямой линии и в честь его дал меньшому своему сыну имя Григория. Из предков своих, Ганнибаловых, А. С. Пушкин часто упоминает о родоначальнике этой фамилии, негре Абраме Петровиче. Мы увидим также, что Пушкин посвятил несколько превосходных лирических строф памяти его знаменитого сына, генерал-поручика Ивана Абрамовича Ганнибала, славного основанием Херсона, где ему воздвигнут и памятник, и первою Наваринскою битвою, в которой он был участником и героем. Зтот Ганнибал, умерший в С.-Петербурге в начале нынешнего столетия, играл важную роль в своем семействе. Он был благодетелем бабушки Александра Сергеевича, Марьи Алексеевны Ганнибал, урожденной Пушкиной, в ту тяжелую и романтическую эпоху ее жизни, когда муж ее, Осип Абрамович Ганнибал еще при жизни ее женился на Устинье Ермолаевне Т(олст)ой, подделав фальшивое свидетельство о смерти законной жены своей [Показание это, взятое из записки, сообщенной нам сестрой поэта через посредство супруга ее Н. И. Павлищева, противоречит со статьей о детстве Пушкина, напечатанной в журнале "Москвитянин" (1852, Š 24), где сказано было, что Осип Абрамович только намеревался жениться на Устинье Ермолаевне3]. Марья Алексеевна нашла себе защитника в брате своего мужа, Иване Абрамовиче. Его влиянием расторгнут был незаконный брак, отдана ей малолетняя дочь, Надежда Осиповна, мать нашего поэта, и предоставлено во владение одно из родовых сел мужа - Кобрино [Оба брата, Осип и Иван Абрамовичи, были соседи по деревням. Поместье второго, Суйды, находилось только в 5-ти верстах от Кобрина, где тогда числилось 100 душ. Третий брат, Петр Абрамович, переживший всех их и умерший с лишком девяноста лет от роду9, уже был лично известен Пушкину, как увидим ниже], в 60 верстах от Петербурга. То самое село Михайловское, где и Александр Сергеевич провел два года уединенной жизни, назначено было постоянным местопребыванием его деду - Осипу Абрамовичу. Он умер там в 1806 году. Смерть соединила враждующих супругов на кладбище Святогорского Успенского монастыря, лежащего неподалеку от Михайловского, где также похоронен, как известно, и внук их. По близкому соседству с Петербургом, Марья Алексеевна Ганнибал, вместе с дочерью своею, часто посещала столицу. Отец поэта, Сергей Львович, служил тогда в Измайловском полку. Свадьба его и Надежды Осиповны, вероятно, происходила в Петербурге, потому что первенец их - дочь Ольга Сергеевна - родилась в 1798 году именно в то время, как Сергей Львович состоял еще на службе в Петербурге10. Благодетель семьи и опекун Надежды Осиповны, генерал-поручик Иван Абрамович Ганнибал был тогда восприемником младенца. Он еще дожил до рождения Александра Сергеевича (смерть этого знаменитого моряка относится к 1800 году)11, но уже не видел его. В 1798 Сергей Львович вышел в отставку; в следующем 1799 Марья Алексеевна продала село Кобрино, и все семейство Пушкиных переехало в Москву, где на деньги, вырученные от продажи имения, Марья Алексеевна приобрела сельцо Захарьино, верстах в сорока от Москвы12. 26 мая, как мы сказали, рс-дился там поэт наш, и восприемником его был граф Артемий Иванович Воронцов. При продаже петербургского имения общая няня всех молодых Пушкиных, знаменитая Арина Родионовна, записанная по Кобрину, получила отпускную вместе с двумя сыновьями и двумя дочерьми, но никак не хотела воспользоваться вольною. При продаже Захарьина, или Захарова, как называл его просто сам Александр Сергеевич (1811 года), она отклонила предложение выкупить семейство одной из дочерей своих, Марьи, вышедшей замуж за крестьянина в Захарове, сказав: "Я сама была крестьянка, на что вольная!" Приставленная сперва к сестре поэта, потом к нему и, наконец, к брату его, Родионовна вынянчила все новое поколение этой семьи. В каких трогательных отношениях с нею находился второй из ее питомцев, прославивший ее имя на Руси, известно всякому.

  Родионовна принадлежала к типическим и благороднейшим лицам русского мира. Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения, к молодости с притворной строгостиго оставили в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною, неизменною любовью и, в годы возмужалости и славы, беседовал с нею по целым часам. Это объясняется еще и другим важным достоинством Арины Родионовны: весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя короче, и передавала она его чрезвычайно оригинально. Поговорки, пословицы, присказки не сходили