Бакунин Михаил Александрович - Исповедь

ором говорилось о праве наций на самоопределение, о феде­рации народов и о всеобщем разоружения Европы, а также обратился к полякам с призывом принять по возможности более широкое участие в под­готовлявшемся славянском конгрессе в Праге.

   В Бреславле Бакунин расширил свои знакомства среди поляков. Кро­ме местных поляков сюда наехало много эмигрантов, высланных из Крако­ва, а также множество беглецов из русской Польши, спасавшихся от белого террора царского сатрапа Паскевича. В частности он познакомился здесь с графом Александром Велепольским, незадолго до того выпустившим "Открытое письмо польского дворянина к князю Меттерниху", в котором проповедывал примирение поляков с царизмом, - позиция, которую Баку­нин решительно отвергал. Здесь же он познакомился с графом Илиодором Скуржевским и его братом Арно. Разумеется, не отказываясь от знакомст­ва с представителями аристократии, он завел еще больше знакомств среди демократов, но последнему мешали позорящие его слухи, распространив­шиеся среди части польской демократической эмиграции.

   Цибульский, приезжавший на бреславльскую конференцию, познако­мил Бакунина с Челякозским, который дал Бакунину рекомендательное письмо к своему зятю Сташеку в Прагу; это должно было облегчить задачу Бакунина, собиравшегося на славянский конгресс, в котором он расчи­тывал найти опору для своих революционных предприятий.

  

   100 Это место также заслуживает особенного внимания. Здесь Бакунин в который уже раз снова устанавливает источник порочащих слухов, рас­пространявшихся на его счет: они шли из кругов польской эмиграции и в частности из ее демократического крыла. Почему демократического, это ясно само собой; демократы были более активны, имели больше связей в Царстве Польском, затевали разные революционные дела в границах царской империи, сильнее рисковали и потому особенно осторожно отно­сились ко всем лицам, способным возбудить малейшее подозрение в по­литическом отношении. Почему дурные слухи о Бакунине в рассматривае­мое время усилились? Опять-таки понятно: Бакунин очутился в Бреславле, ближе к российской границе, здесь происходил созванный на 5 мая 1848 года польский съезд, вероятно велись разного рода опасные разговоры, замышлялись выступления; между тем Бакунин естественно встречался с поляками, выражал интерес к их делам, при всей своей осторожности на­верно расспрашивал про польские замыслы и людей и т. п. Неудивительно, что в такой напряженной атмосфере и в такой накаленной обстановке чув­ства были более обостренными, чем обычно, подозрительность сильнее, чем в обыкновенное время, присутствие русского Бакунина могло многим ка­заться странным, во всяком случае оно было необычным, ибо русский революционер в те времена вообще был белою вороною, а еще интересую­щийся польскими делами и выражающий солидарность с поляками против своего правительства был чем-то совсем непонятным и чудным. Немудре­но, что слухи о Бакунине в это время еще усилились. Но повторяем, не­мецкие коммунисты были здесь ровно ни при чем. Они тогда вероятно даже не знали, где находится Бакунин, и не думали о нем.

  

   101 Ледуховский, Ян, граф (1791-1864)-польский политический деятель, националист и консерватор, противник освобождения крестьян. Всту­пив в войска княжества Варшавского, был адъютантом кн. Понятовского, был ранен и взят в плен австрийцами. По освобождении принял участие в походе Наполеона 1812 года. Был депутатом в сеймах 1825, 1830 и ре­волюционном 1830-1831 гг. Активно участвовал в революции как в об­ласти политической, так и военной. За границею принимал деятельное уча­стие в делах польской демократической эмиграции, которой помогал и материально. Был членом "Польского национального комитета" под пред­седательством ген. Дворницкого. Высланный из Франции, уехал в Англию. По возвращении в Париж принадлежал к "Демократическому Товарищест­ву" и в качестве последнего председателя распустил его в 1862 году не­задолго до начала восстания. Поддерживал делом и деньгами польскую военную школу в Батиньоле (под Парижем), первый пожертвовав на нее 30000 франков.

  

   102 Это место надо считать преувеличением со стороны Бакунина. Прав­да высылка его из Парижа в 1847 году окружила его имя известным орео­лом. С другой стороны, как правильно указывает Пфицнер, перед бреславльскими провинциалами он выступал в виде мирового демократа, явив­шегося из Парижа и запросто знакомого с самыми знаменитыми французски­ми революционерами. Однако в то время он был еще слишком мало изве­стен немцам за исключением узкого круга старых знакомых по Берлину и Дрездену 1840-1842 годов. Да и те вряд ли смотрели на него как на "оракула", особенно в немецких делах, в которых он плохо разбирался. Позже, после его выступлений на пражском съезде и выхода его "Воззва­ния к славянам" популярность его возросла, но и тогда, как видно по вос­поминаниям современников, даже такие приятели его, как А. Реккель, Р. Ваг­нер, и пр., при всем обаянии его личности, вовсе не смотрели на него как на оракула, хотя любили и уважали его и во многом прислушивались к его словам, далеко однако не принимая их без критики.

   Что его влияние на бреславльских демократов было впрочем немалым, видно из того, что ему удалось убедить их выставить вместо намеченного во Франкфуртский сейм Энгельмана кандидатуру саксонца А. Руге. Не­смотря на то, что против кандидатуры Руге высказывались как умеренные либералы, так и коммунисты, он был избран в депутаты. Об этом говорит один бреславльский демократ, цитируемый Пфицнером: "И так могло слу­читься, что благодаря вмешательству русского Бакунина, инкогнито прожи­вавшего в Бреславле, Руге был тогда выставлен кандидатом во Франк­фуртский сейм" (стр. 252). Сам Руге пытался впоследствии и своих вос­поминаниях замазать этот факт.

   Замечательно, что с коммунистами, которыми в Бреславле руководил тогда Вильгельм Вольф ("верный защитник пролетариев", которому пос­вящен первый том "Капитала"), Бакунин и здесь не сошелся.

  

   103 Расхождение интересов живших в Познанском герцогстве поляков и немцев довело национальные страсти в этой области до белого каления. Когда прусское правительство 22 апреля 1848 г. постановило разделить герцогство на две части, из которых большую включило в состав Герман­ского Союза, полями начали восстание. Польские волонтерские отряды, со­ставленные в большинстве из крестьян и батраков, проявили чудеса му­жества м, вооруженные косами, нанесли несколько поражений прекрасно вооруженным и обученным прусским войскам, как например 30 апреля при Милославле, где Мерославский разбил генерала фон Блюмена. Но в конце концов повстанцы были разбиты, и к середине .мая восстание закончилось.

  

   104 После подавления генералом Кастильоне восстания в Кракове, выз­ванного его провокационным приказом от 19 апреля не пропускать через границу польских эмигрантов, городом после бомбардировки 25 апреля подписана была 27 апреля капитуляция, в силу которой все эмигранты вы­сылались из австрийских пределов. Позже аналогичная мера была приня­та и прусским правительством.

  

  

   105 Восстание баденских республиканцев под предводительством Ф. К. Геккера и Густава Струве началось 13 апреля 1848 г. Позже на помощь к ним поспешил "демократический легион" под предводительством Г. Гервега. К 25 апреля восстание, не поддержанное массами, было подавлено с невероятною жестокостью. В сущности этот разгром можно рассматривать как начало поражения германской революции.

  

   106 Речь идет о демонстрации 15 мая, затеянной левыми клубами в целях разгона реакционного Учредительного собрания и установления нового Временного правительства, проводящего действительно революционную про­грамму. Движение закончилось полною неудачею и только усилило реак­ционную партию, которая с этого дня перешла в открытое наступление на пролетариат и спровоцировала июньское восстание, приведшее к окончатель­ному разгрому авангарда рабочего класса.

  

  

  107 По мысли своих инициаторов славянский съезд также входил в об­щий план заговора реакции против революции. Еще в начале апреля хор­ватский ,бан Елачич, бывший тогда одним из самых активных деятелей авст­рийской контр-революции, виделся в Вене с Шафариком и другими пред­ставителями славянского движения. На этих совещаниях сложилась та мысль, что немецкому парламенту во Франкфурте и венгерскому сейму не­обходимо противопоставить славянский съезд в Праге. Таким образом нацио­нальные стремления славян, естественно пробужденные революциею, исполь­зовались как орудие борьбы с этой революцией. Так как инициаторы этой идеи все стояли на почве сохранения Австрийской империи (Елачич, Шафарик, Палацкий, И. М. Тун и пр.), то весьма вероятно, что у колыбели этой идеи стояло само австрийское императорское правительство (быть может, в лице того же Елачича). Славяне, руководимые своим дворянством и реакционной буржуазией, должны были составить базу сплочения всех ох­ранительных сил против революционных выступлений немцев, сепаратизма мадьяр и стремления итальянских провинций Австрии к отделению от нее.

   Вслед за этим предварительным совещанием хорватский патриот и писа­тель И. Кукулевич выступил в газете "Славянский Юг" с призывом созвать славянский съезд, с призывом, который был быстро подхвачен всеми дру­гими славянскими органами. В конце апреля в Вене образовался комитет из представителей всех живущих в Австрии славян, а 1 мая появилось изве­щение, что славянский съезд созывается на 31 мая в Праге. Призыв обра­щен был только к славянам Австрийской империи, причем заявлялось, что славяне из других стран будут с радостью приняты на конгрессе как гости. Съезд по мысля своих инициаторов должен был отстоять целость Австрий­ской империи, дать отпор революционным и сепаратистским стремлениям дру­гих народностей империи и этим доставить славянам, в частности чехам (т. е. их господствующим классам), преобладающее место в восстановлен­ной монархии.

  

   108 Как указывает В. Чейхан (цит. соч., стр. 15 сл.), если Бакунин до 1848 года не знал чехов, то это не значит, что чехи не знали его. В не­мецкой газете "Богемия" 25 апреля 1848 года появилась заметка такого со­держания: "Бакунин, Головин и Тургенев, известные своею судьбою и писаниями, выехали из Берлина в Краков". Разумеется само по себе содер­жание заметки неверно: Бакунин не ездил в Краков, а Головин и Тургенев (Возможно впрочем, что здесь речь идет не о Н. И. Тургеневе (и тем более не о И. С. Тургеневе), а о А. И. Тургеневе, брате Николая Ивано­виче, разъезжавшем по Европе) в тот момент сидели в Париже и из него никуда не выезжали, но она по­казывает, что во всяком случае о существовании Бакунина кое-кто в Чехии знал. Как видно из переписки Ф. Л. Челяковского, тогда профессора сла­вяноведения в Бреславльском университете, Бакунин до своей поездки в Прагу познакомился там с этим представителем чешской интеллигенции (Челяковский также присутствовал на пражском съезде). Последний передал заботы о нем своему зятю Вацлаву Станеку, прося его познакомить Баку­нина с другими чехами. О предстоящем участии Бакунина в славянском съезде известно стало уже 19 мая, когда в газете "Narodni Noviny" ("Национальные Известия") появилось следующее сообщение: "Профессор славяноведения в Берлине Цыбульский привезет с собою русского эмигран­та Бакунина". А во время пребывания Бакунина в Праге, куда он приехал 29 мая, местные газеты писали о нем как о знаменитости. Так упомянутая "Богемии" говорила 1 июня 1848 г.: "Одним из светил славянского конгрес­са является русский М. Бакунин". В тот же день "Пражский вечерний Ли­сток" писал: "Бакунин, прославившийся своею судьбою русский писатель, находится здесь".

  

   Станек, Вацлав (1804-1871)-чешский врач и писатель; изучал в Пражском университете филологию и медицину. Занимался врачебною практикою. В 1848 году принял деятельное участие в общественном дви­жении, был депутатом в чешском и обще-австрийском сеймах. С начала 50-х годов отдался филологическим изысканиям и участию в Чешской Ма­тице. Был в приятельских отношениях с И. Фричем, Ф. Л. Челяковским и другими, с которыми у него были литературные связи и которые вовлекли его в чешское национальное движение.

   О Челяковском, Ф. Л. см. том III, стр. 502.

   О Цыбульском, Адальберте см. том III, стр. 502.

   Как видим, Бакунин сумел быстро завязать нужные знакомства в Берлине и Бреславле. Возможно, что адреса некоторых своих новых зна­комых он получил от парижских поляков.

  

   109 Pобер, Киприан (Cyprien Robert)-французский писатель; ро­дился в 1807 г., изучал языки и литературы различных народов, в част­ности славянских. В 1842 г. вошел в редакцию журнала "Revue des deux Mondes" и сделался одним из самых активных его сотрудников. С 1845 по 1852 гг. занимал кафедру славянских языков и литератур в CollХge de France после оставления этой кафедры А. Мицкевичем. Написал несколько работ по славяноведению.

  

   110 Бакунин имеет в виду сцены, происходившие при открытии съезда. Как передают современники, съезд открылся чрезвычайно торжественно. Говорили Палацкий, Шафарик, затем последовали речи на всех славян­ских наречиях, причем ораторы выступали в национальных костюмах. Юго-славяне, готовившиеся к войне с венграми, гремели саблями, все под на­плывом горячего чувства бросались друг другу в объятия, вообще произош­ла одна из редких сцен одушевления и энтузиазма.

  

  

   111 Собственно говоря, мысль чешских патриотов о превращении Ав­стрийской империи из немецкой в славянскую нашла немало сторонников и среди польских патриотов, особенно в консервативном лагере. Во главе этого охранительно-славянского направления, которое можно назвать австрий­ским панславизмом, стали такие видные польские деятели, как Адам Потоцкий, Юрий Любомирский (позже член пражского съезда), Здзислав Замойский и пр. Они стояли на той точке зрения, что если немецкая цент­ралистическая и бюрократическая Австрия была вредна для польского де­ла, то славянско-федеративная могла бы быть для него полезна. В этом пункте они сходились с многочисленными сторонниками славянского едине­ния в Галиции. Франтишек Смолка развивал ту мысль, что Австрия .может иметь будущее только как федеративное государство, построенное на пол­ной самостоятельности населяющих ее народов. С своей стороны познанские поляки, задетые разделом герцогства Познанского в пользу немцев, готовы были искать в славянском единстве орудия борьбы с немец­ким засильем. Андрей Морачевский первый подал мысль о славянском съезде.

   В пражском съезде, созванном чешскими националистами, поляки при­няли довольно деятельное участие. Польских делегатов было несколько де­сятков. Среди них назовем А. Морачевского, К. Либельта, Адальберта Цыбульского, прибывших из Познани, Юрия Любомирского и Леслава Лу­кашевича из Кракова; далее Лукиана Семеньского и Константина Залеского присутствовал также А. Велепольский, впоследствии сыгравший такую па­губную роль в начале 60-х годов, а тогда уже довольно известный благо­даря своему открытому письму к Меттерниху, написанному в дружелюбном царизму духе (см. выше, стр. 409). Поляк Юрий Любомирский был избран в товарищи председателя съезда.

   Отмеченное Бакуниным ироническое отношение польских делегатов объ­яснялось как их сравнительно более высоким политическим развитием, чем у остальных делегатов, так и их несочувствием тем по существу реакцион­ным целям, которые более или менее сознательно ставили себе инициаторы и вдохновители съезда.

  

   112 В "Воззвании к славянам" Бакунин, еще веривший в возможность нового революционного взрыва и в частности в близкое восстание Богемии, выражается о пражском съезде несколько иначе; там он называет этот съезд "полным жизни", утверждает, что он провозгласил эру славянской свободы и братства, а про себя говорит, что свое участие в этом съезде "считает за величайшую честь в своей жизни".

  

   113 Славянский съезд в Праге явился результатом стремлений чешской буржуазии вытеснить и заменить буржуазию немецкую, составлявшую меньшинство в Австрийской империи, но тем не менее занимавшую гла­венствующее положение как в экономической, так и в политической и куль­турной области. Будучи наиболее развитою частью славянских националь­ностей, составлявших большинство в империи, чехи, в случае, если бы им удалось объединить и возглавить движение славян, могли рассчитывать за­нять преобладающее положение в австрийском государстве, а опираясь на обширный рынок, представляемый славянским населением Австрии, дать материальное удовлетворение чешской промышленной, торговой и интелли­гентской буржуазии. Среди славянских народов Австрии, в подавляющем большинстве крестьянских, чехи единственные имели сравнительно разви­тое мещанство и сумели выработать собственную интеллигенцию, не быв­шую в состоянии найти полное применение своим силам в результате не­равноправия славян. Отсюда ее панславистские стремления, являвшиеся естественным выражением ее социального положения.

   Революция 1848 года, развязавшая все до того задавленные порывы угнетенных народов и национальностей, выдвинула на первый план все политические, экономические и национальные стремления, до тех пор на­сильственно загоняемые внутрь. И сами события этого бурного времени, в течение которого наряду с громкими фразами о всеобщей свободе и ра­венстве проявились недвусмысленные классовые вожделения, дали доба­вочный толчок ранее тлевшему в порах общества панславизму. Стремясь к осуществлению своих политических программ, немецкая буржуазия и вен­герская аристократия попутно лишний раз задели самолюбие и интересы славянства, что сейчас же использовано было славянским и особенно чеш­ским мещанством для своих целей. Три события в особенности толкнули славян к сопротивлению: это - 1) попытка германской буржуазии инкор­порировать в будущую единую Германию чисто славянские земли, выра­зившаяся в стремлении заставить эти славянские области Пруссии и Ав­стрии посылать своих депутатов в общегерманское национальное собрание во Франкфурте и в присоединении большей части Познанского герцогства к Германскому Союзу по приказу прусского короля; 2) систематическое нарушение интересов и самолюбия славянских народов правительствами и господствующими классами после революции; 3) попытки венгерского пос­революционного правительства продолжать старую политику денациона­лизации и подавления входивших в состав венгерского королевства сла­вянских народов. Этими действиями славяне толкались в лагерь контр-рево­люции, которая сумела хорошо использовать создавшееся положение.

   Когда австрийский министр Пиллерсдорф приказал произвести выборы в Франкфуртское национальное собрание от всех земель Австрийской империи, в том числе от Чехии, Моравии и Силезии, чешский национальный комитет (составившийся после мартовской революции преимущественно из представителей буржуазии) решительно отказался от выборов во Франк­фурт, усматривая в этом проявление германизации. По этому поводу П. Pовинский замечает: "В этом эпизоде со всею яркостию выразился ха­рактер чешского движения, в котором самый строгий судья не мог бы отыскать революционных элементов. Напротив движение чехов было чисто консервативное. Только один какой-нибудь момент было неопределенное волнение, в котором было что-то похожее на социально-политическое на­правление; но вскоре обозначился чисто консервативный характер, и он определился еще яснее с того времени, как Прагу посетили франкфурт­ские депутаты. С этого момента чехи становятся в совершенно иные от­ношения к Вене (революционной. -Ю. С.). Они видят в ней элемент, разрушающий единство империи, и всеми силами противодействуют всем ее действиям, чтоб только спасти целость и независимость Австрии" ("Чехи в 1848 и 1849 годах". "Вестник Европы" 1870, N 1, стр. 100).

   "Четвертый раздел Польши", произведенный прусским правительством, присоединившим большую часть герцогства Познанского, в том числе и числе и польские местности к Германскому Союзу, заставил многих поля­ков, которые до того косо посматривали на всякие панславистские пополз­новения, усматривая в них руку Москвы, на этот раз прислушаться к при­зывам об объединении славянских народов для сопротивления попыткам их денационализации и порабощения. Вот почему поляки и особенно познанские приняли в пражском съезде довольно видное участие.

   Что касается венгерских славян, то они первые подняли оружие про­тив мадьяр. Объективные основания для этого конечно были, и всесторон­няя эксплуатация, которой венгерские магнаты веками подвергали сло­венцев, словаков, хорватов, сербов и пр., населявших области Венгрии, была разумеется основною причиною ненависти этих по преимуществу крестьянских народов к мадьярам, в коих они видели своих политических, экономических и идейных поработителей. Но здесь дело не обошлось и без провокации со стороны австрийской камарильи, которая в этом деле натравливания одного народа на другой обладала старым и огромным опы­том. Будучи бессильна против мадьяр и принужденная уступать их до­могательствам, в частности требованию отдельного самостоятельного ми­нистерства, австрийская камарилья рекомендовала населению Славонии и Кроации не повиноваться распоряжениям венгерского правительства, обещая им за это в будущем богатые милости и открыто подкупая та­ких авантюристических представителей южного славянства, как Елачич. Но выставляя перед этими темными славянскими народами венгерцев в виде бунтовщиков против престола, камарилья одновременно советовала венгерскому министерству примерно расправиться с славянскими бунтов­щиками. Венгерские правители не нуждались в таких советах, и по воле австрийского реакционного правительства скоро повсюду вспыхнуло вос­стание славян против венгров, но восстание это носило характер не рево­люционный, а реакционный и лило воду на мельницу контр-революции.

   В такой обстановке появилась мысль о славянском съезде и велась

   его подготовка. Первым высказал мысль о славянском съезде хорватский писатель Иван Кукулевич в загребских "Иллирийских Новинах". Местом

   съезда единогласно избрана была Прага как центральный пункт для всех славян. 30 апреля состоялось первое собрание инициаторов, главным обра­зом чехов и поляков, избран был организационный комитет под председа­тельством графа И. М. Туна, а 1 мая появилось на нескольких славян­ских языках первое воззвание о съезде (оно напечатано по-чешски полностью в "Справке о славянском съезде", помещенной во втором томе "Casopis CeskИho Museum" за 1848 год и вышедшей тогда же отдельною брошю­рою, стр. 17-18, а оттуда перепечатано в брошюре "Славянский съезд в Праге в 1848 году" М. И. К-ина, С.-Петербург 1860, стр. 24-25, и в статье А. Р., т. е. А. Пыпина, "Два месяца в Праге", помещенной в "Со­временнике" 1859, том LXXIV, стр. 324-325). Указывая на то, что ре­волюция толкает народы, в частности немецкий, к объединению, воззвание призывало и славян "сговориться и слиться мыслью воедино", а потому при­глашало "всех мужей, пользующихся доверием славянских народов Авст­рийской империи", собраться к 31 мая в Праге для общего обсуждения выгодной для австрийских славян программы и тактики (причем авторы обращения заранее высказывались против нарушения австрийского един­ства). "А если,-прибавляло в конце воззвание,-захотят и прочие сла­вяне, живущие вне пределов нашего государства, почтить нас своим при­сутствием, они будут нашими гостями; мы будем им душевно рады". 5 мая появилось обращение к неславянским народам Австрийской империи, ко­торое должно было их успокоить насчет намерений инициаторов славян­ского съезда, возбуждавшего различные опасения. Здесь подчеркивались мирные цели съезда и выставлялся на вид лоялизм его инициаторов, "объ­являвших гласно и подтверждавших клятвою ненарушимо и верно хра­нить к царствующему над нами на конституционных началах наследствен­ному дому габсбурго-лотарингскому нашу старую верность и всеми нам доступными средствами охранять целость и самостоятельность австрийской империи".

   Таким образом цели инициаторов съезда, по крайней мере чешских, бывших действительными его хозяевами, ясны: в них не было ничего кра­мольного, и только революционный романтизм Бакунина мог приписывать этому съезду какие-то революционные задачи. Каких "гостей" из среды славянства других государств ждали к себе чешские заправилы съезда, видно из тех приглашений, какие они послали в николаевскую Россию. Два из них опубликованы в заметке В.А. Фpанцева "Приглашение русских на славянский сьезд в Праге в 1848 г.", напечатанной в "Голосе Минувшего" 1914, N 5, стр. 238 сл.

   Это-два письма В. Ганки своим приятелям генералу А. Стороженко (он же тайный советник и сенатор в Варшаве) и д- ру Федору Цыцурину, профессору Киевского университета, позже президенту Медико-хирургической академии в Варшаве. Оба адре­сата Ганки поспешили представить полученные ими письма по начальству; а тогдашнее российское начальство вроде кн. Паскевича смотрело и на верноподданных чехов как на "бунтовщиков" против своего монарха. Пере­писка по этому вопросу восходила до самого Николая 1, который при­казал не отвечать Ганке. Такие же приглашения получили и другие лица в России: вероятно они принадлежали к тому же чиновному и сановному кругу. Никто из них разумеется в Прагу не поехал. Россия была пред­ставлена на пражским съезде двумя делегатами, приезда которых Ганка и Шафарик наверное не ожидали, а именно М. Бакуниным и раскольничьим попом А. Милорадовым.

  

   114 О Палацком см. том III, стр. 541.

   Шафарик, Павел Иосиф (1795-1861)-известный славист, родом словак, писавший по-чешски и по-немецки, один из основателей славяно­ведения. Был учителем гимназии в Сербии, с 1833 г. переселился в Че­хию; благодаря ему Прага сделались центром славяноведения, куда при­езжали учиться ученые из разных стран, в том числе и из России; автор множества трудов, из которых главный - "Славянские древности". В по­литической области примыкал к тому консервативному течению в чешском мещанстве, которое делало чешскую буржуазию орудием дворянства ав­стрийского двора, нa пражском съезде играл такую же роль, как и Палацкий, причем оказались вместе с массою чешской и славянской интел­лигенции пособниками реакции против революции, но вместо ожидаемой от австрийской камарильи благодарности получили в результате лишь усиление немецкой централизации.

   Тун, Иосиф Матвей, граф (1794-1868)-австрийский и чешский общественный деятель из известного аристократического чешского рода, богатый помещик; участвовал б войне 1813-1815 гг, после чего оставил военную службу и отдался управлению своими имениями, одновременно интересуясь научными делами. Был членом чешского научного общества, приятелем Палацкого и Шафарика; изучал чешскую филологию и литера­туру, перевел на немецкий язык много, чешских произведений, в том числе "Краледворскую рукопись". Выступал с брошюрами в защиту славянства и его прав на самостоятельность. Хотя и умеренный либерал, он был в бо­гемском сейме одним из вождей оппозиции против власти. После револю­ции 1848 г. был членом чешского национального комитета. Вначале был председателем организационного комитета по созыву славянского съезда, но вскоре сложил с себя это звание вследствие болезни, которая заставила его вовсе отойти от общественной жизни.

   Ганка, Вацлав (1791-1861)-чешский поэт и ученый, выдающийся деятель чешского национального возрождения. Написал и перевел с других языков много славянских песен, издал ряд древних памятников чешского и других славянских языков, в том числе сомнительную по подлинности "Краледворскую рукопись", автор ряда историко-политических сочинений, написанных в панславистском и даже русофильском духе. Был профес­сором чешского языка и литературы в Пражском университете. Типичный представитель правого, реакционного панславизма, используемого россий­ским царизмом в своих целях.

   Коллар, Ян (1793-1852)-чешский писатель, родом словак, дея­тель славянского возрождения. С 1819 года священник евангелической церкви. Коллар вернулся из Венгрии на родину и к негодованию венгер­ских националистов горячо принялся за пробуждение национального со­знания среди словаков. В 1848 году активно выступал как панславист, был членом пражского съезда; в том же году назначен профессором Венского университета. Представитель правого, реакционного панславизма.

   Урбан (Нurban), иначе Гурбан, Иосиф Милослав (1817-1888)- выдающийся словакский писатель и общественный деятель. С 1830 года учился в Пресбурге, где Людвиг Штур пробудил в нем национальное чувство. С 1842 г. был капелланом, а с 1843 г. до смерти приходским свя­щенником в Глубоком. До 1848 года писал по беллетристике, критике и богословию, основал несколько периодических изданий для насаждения просвещения среди словаков. В 1848-1849 гг. поднял деятельное уча­стие в политическом и военном движении, направленном против венгров, и был одним из вождей восстания словаков, имевшего целью поддержать войска австрийского императора, боровшиеся против революционной мадь­ярской армии. Таким образом подобно другим славянским деятелям того времени сыграл в высшей степени пагубную роль орудия и агента реак­ции против революции. После разгрома революции вернулся к литератур­ной работе

  

  О. Л. Штуре см. том III, стр. 517.

  

   115 Три правительства, о которых говорит Бакунин, были следую­щие:

   1) первое ответственное министерство Австрии, образовавшееся после

   мартовской революции, под председательством графа Коловрата, заменен­ного затем Фикельмоном (русским агентом), но фактически находившееся под руководством министра внутренних дел Пиллерсдорфа, старого "ли­берального" бюрократа. Это официальное правительство, в действитель­ности не имевшее власти, создано было только для обмана общественного мнения: оно должно было служить прикрытием для камарильи, собиравшей в тиши силы для подавления революции;

   2) тайное правительство, камарилья, державшая в руках императора, а главное армию, предоставлявшая венским министрам говорить либераль­ные речи, а сама готовившая силы, ведшая войну с революционными эле­ментами во всех частях империи, громившая итальянцев, чехов, венгров. поляков, бомбардировавшая города и т. п. Ввиду усиленного брожения в Вене, где учащаяся молодежь вместе с мелкобуржуазными демократами и рабочими все усиливала свой напор на министерство, камарилья решила вывезти императора из бунтовской столицы, и 17 мая 1848 г. император, даже не предупредив свое министерство, удрал из Вены в Тироль, насе­ленный диким и реакционным крестьянством, и основался в Инсбруке, где вокруг него составилось второе неофициальное правительство из самых отъявленных реакционеров, не желавших делать никаких уступок революции и стремившихся к полному восстановлению дореволюционных поряд­ков. С этим именно незаконным, но фактически располагавшим властью правительством и вступили в сношения чешские заправилы помимо вен­ских министров;

   3) первое венгерское конституционное министерство во главе с Ба-тиани, в котором руководящую роль уже начинал играть министр финансов Кошут, будущий диктатор.

  

   116 В. Чейхан (цит. соч., стр. 18 и 74), указывает, что Бакунин ошибается, приписывая инициативу пражского съезда Палацкому, Шафарику и И. М. Туну; при этом Чейхан объясняет эту ошибку тем, что Баку­нин делал свой вывод на основании той роли, какую названные лица игра­ли на съезде; Палацкий был его старостой, т. е. председателем, Шафарик председателем важнейшей секции съезда-чешско-словакской, а гр. Иосиф Матвей Тун был председателем подготовительного (организационного) ко­митета. Бакунин, по словам Чейхана, не знал, что Палацкий, Шафарик и Тун склонились к мысли, о созыве съезда только после того, как уже сорганизовался комитет по его подготовке.

   По мнению Чейхана вообще трудно установить, кому принадлежит здесь приоритет. Тоболка в своей книге "Slovansky sjezd v Praze Г. 1848" ("Славянский съезд в Праге 1848 года"), Прага 1901, стр. 47 сл., признает этот приоритет за Ив. Кукулевичем, т. е. за хорватом; чехи же явились только выполнителями этой мысли. Иосиф Шкультетый в ре­цензии на книгу Тоболки (в "Slovenske Pohledy" 1901) считает отцом этой мысли Людвига Штура, тоже словака (впоследствии приятеля Бакунина, о котором см. в томе III, стр. 517). П. Pовински и в своей работе "Чехи в 1848 и 1849 годах" ("Вестник Европы" 1870, NN 1 и 2) при­писывает эту инициативу южным славянам. Выше мы видели, что по­добная мысль бродила и в некоторых польских головах, в частности в Познани, как показывает пример историка А. Морачевского. Но многие историки приписывают мысль о славянском съезде чехам.

   Кукулевич, Иван (1816-1889) - хорватский историк, опублико­вавший множество источников и документов по хорватской истории и ли­тературе. Принимал участие в движении славянского возрождения в 30-х и 40-х годах. Согласно некоторым указаниям первый подал в 1848 году мысль о желательности созыва общеславянского съезда для борьбы с нем­цами и венграми, стремившимися удержать славян в подчиненном поло­жении.

  

   117 Назначенный взамен гр. Стадиона наместником Чехии чешский аристократ и реакционер гр. Лео Тун (1811-1888) стремился исполь­зовать националистические тенденции чешского мещанства для борьбы с венскими революционерами. С этою целью он вступил в соглашение с чешским национальным комитетом и предложил ему выделить делегацию, которая составляла бы при нем нечто вроде совещательного комитета. Этот совет, состоявший из 7 человек (Палацкий, Ригер, Боррош, гр. Аль­берт Ностиц, Браунер, гр. Вильгельм Вурмбранд, Штробах), образовал нечто вроде временного правительства, которое постановило помимо вен­ского министерства войти в непосредственные сношения с императорским двором, бежавшим от революции в Инспрук. С этою целью в Инспрук по­сланы были Ригер и Ностиц, весьма милостиво принятые императором. Решено было назначить Франца-Иосифа наместником Чехии, созвать чеш­ский сейм и т. п. Так составился заговор чешской буржуазии с австрий­ской камарильей против революции.

  

   118 В. Чейхан (стр. 74) не знает, о какой брошюре Палацкого Баку­нин в данном случае говорит, и даже высказывает предположение, что Бакунин ошибается в имени автора. Нам тоже не удалось найти среди статей Палацкого, относящихся к рассматриваемому времени, приведенной Бакуниным фразы, но все же мы не решаемся утверждать, что он в данном случае ошибся.

  

   119 Тот же Чейхан (стр. 20 и 74) отказывается вслед за Бакуни­ным приписывать тогдашней политике чешских руководящих деятелей "им-периалистические", как он выражается, цели. Обвинение в стремлении к превращению Австрийской империи из немецкой в славянскую с преоб­ладанием чехов, говорит Чейхан, выдвигалось с немецкой стороны, воз­мущенной отказом чехов от участия в выборах в Франкфуртский сейм и испуганной созывом пражского съезда (кстати несомненную связь обоих этих моментов, вытекающую даже из тогдашних славянских источников В. Чейхан тоже готов объявить выдумкою немцев). Но Бакунин в данном случае совершенно прав. Сама логика положения толкала тогдашних сла­вян Австрии и в первую голову руководивших ими чехов в сторону исполь­зования своего большинства для превращения империи в славянскую (ина­че какой смысл имело охранять ее от немцев, якобы желавших растворить ее в Германии, и от венгров, стремившихся к ее раздроблению?). А чтобы до­биться этого, необходимо было создать крепкий и обширный центр сла­вянского сплочения на место разрозненных племен, бессильных против более сплоченных и культурных немцев и венгров. Кто же кроме чехов мог создать в Австрии такой центр? Естественно, что и с этой обще­славянской точки зрения чешская буржуазия должна была стремиться к инкорпорированию моравов, шлензаков, словаков и пр. Вспомним, с ка­кою опаскою, чтобы не сказать враждою, относились лидеры чешского на­ционального движения к попыткам моравов и словаков создать собствен­ную литературу и выработать свой литературный язык: на этой почве они готовы были даже таких заслуженных панславистов, как Л. Штур и Урбан, предать анафеме.

  

   120 Поляки естественно сочувствовали венгерцам, а не их врагам- австрийской камарилье и союзным с нею славянским аристократам и ме­щанам. Они прекрасно понимали, что победа венгров нанесет удар не только австрийскому, но и российскому абсолютизму. В венгерских вой­сках было много поляков, в том числе на самых высоких постах; с расшире­нием военных действий участие поляков в венгерской армии все усиливалось. С своей стороны венгры понимали солидарность своих интересов с интере­сами Польши и обещали в случае успеха обратить свое оружие против царизма в целях восстановления польской независимости. Неудивительно, что поляки, особенно польские демократы, стояли в то время примерно на той точке зрения, на которую стал позже Бакунин в своем "Воззвании к славянам", т. е. считали необходимым в интересах борьбы за освобож­дение угнетенных народов как-нибудь столковаться с венгерскими рево­люционерами и выступить с ними общим фронтом против сторонников дореволюционного режима. Польские демократы стояли тогда на той пра­вильной позиции, что главным врагом мировой свободы являются россий­ский царизм и его пособники, и что против них должны быть в первую очередь направлены усилия партизанов освобождения. Понятно, что они не могли симпатизировать ни позиции южных славян, с оружием в руках выступивших против венгров и служивших в тот момент вольно или не­вольно прямым орудием реакции, ни позиции чехов, считавших первой своей задачей охрану австрийской монархии и выступавших враждебно против немецкой демократии и венгерских революционеров.

  

   121 На съезд собралось 340 человек (в списке, приложенном к исто­рической справке о пражском съезде, стр. 57-66, перечислено 328 делега­тов). 31 мая члены съезда записывались в него и в секции, на которые он по уставу разделялся. Этих секций было три: 1) словенцев, хорватов, сербов и далматинцев; 2) чехов, моравов, шлензаков и словаков; 3) поля­ков и русин. Сюда присоединялись и шлензаки, говорящие по-польски. Первая секция избрала своим председателем священника Павла Стаматовича; вторая-П. И. Шафарика; третья-Карла Либельта; каж­дая секция избрала также свое бюро (все эти бюро вместе составляли бюро съезда - "великий выбор"). Секции в полном составе собрались 1 июня в Чешском Музее и заняли отведенные им места. В тот же день бюро съезда в полном составе отправилось к наместнику графу Лео Туну и командиру городской стражи Праги кн. Иосифу Лобковичу, чтобы объ­явить им о предстоящем через день открытии съезда. Затем бюро избрало председателем (старостою) съезда Палацкого, а подстаростами, т. е. това­рищами председателя, Станко-Враза от юго-славянской секции и кн. Юрия Любомирского от польско-русинской.

   3 июня после церковного богослу­жения состоялось торжественное открытие съезда и его первое публичное заседание на Софийском острове. В зале заседаний посреди гербов и зна­мен всех славянских народов Австрийской империи гордо развевалось черножелтое императорское знамя. На первом собрании после речи Палацкого, содержавшей общие места, оглашен был список членов съезда, причем ока­залось, что в юго-славянской секции их было 42, в польско-русинской - 61, а в чешско-словацкой-237, всего 340.

   Первоначальный порядок дня съезда, состоявший из 5 пунктов, был по предложению Либельта заменен более коротким из трех пунктов:

   1) манифест к европейским народам с разъяснением целей съезда; 2) адрес или петиция императору Фердинанду с изложением пожеланий славян­ских народов Австрии; 3) образование славянской федерации, установ­ление ее цели и определение средств к ее сохранению. Выработка мани­феста поручена была "дипломатической комиссии", избранной еще до того для составления необходимых документов от имени съезда. Петиция импе­ратору составлена была только в проекте, которого съезд не успел утвер­дить. По третьему пункту программы мнения особенно разошлись. Запра­вилы съезда хотели составить проект объединения славянских народов одной Австрии (на эту тему представлено было несколько проектов). Но другие члены съезда, смотревшие более широко, мечтали о федерации всех сла­вянских народов, в каковом духе и представлен был проект Либельтом (возможно, что в выработке его принимал участие и Бакунин, особенно горячо носившийся с этою мыслью, стоявший тогда близко к Либельту, редактировавший вместе с ним проект манифеста к европейским народам и набросавший "Основы новой славянской политики", прямо относившиеся к третьему пункту порядка дня съезда, предложенному Либельтом).

   Протоколов съезда в собственном смысле не велось. Отдельные члены брали на себя задачи вести протокол заседаний, хода съезда и его комиссий и пр. На основе этого первоначального материала особая комиссия должна была составлять протокольные отчеты. События 12 июня помешали дове­сти это дело до конца.

  

   122 Как ни старались руководители съезда, но полностью уберечь его от проникновения революционных элементов им не удалось. На съезд со­брался "цвет" австро-славянской буржуазной интеллигенции. "Но, - как за­мечает с прискорбием Иосиф Иречек в своей биографии Шафарика, - одновременно с этими отборными людьми австрийского славянства при­была многочисленная стая тех буревестников, которые всегда предвещают близость сильной грозы. Это были гладенькие с виду люди, которые дер­жались как вообще поляки и, придравшись к добавлению в конце воззва­ния (т. е. .к пункту о "гостях".-Ю. М. ) явились на славянский конгресс, несмотря на то что их никто не знал и не мог указать, какое собственно призвание они могут здесь выполнить. Русский Бакунин и познанский по­ляк Карл Либельт были их вожаками".

   Присутствие этих посторонних "гостей", не посвященных в тайные замыслы инициаторов съезда, беспокоило не только последних, но и выс­шую администрацию. Так, когда руководящий комитет съезда представ­лялся 1 июня наместнику Л. Туну, последний, приветствуя комитет, сделал ему серьезное предостережение насчет этих посторонних гостей. По той же причине, как говорили, еще до того гр. Иосиф Матвей Тун сложил с себя звание председателя комитета по созыву конгресса, хотя отказ мотивиро­вался его болезнью (он действительно был болен).

   Когда именно состоялось формальное постановление съезда об уравне­нии действительных членов и гостей, мы не знаем, равно как не знаем, было ли вообще вынесено такое постановление. Во всяком случае очевидно, что фактически сложилось сразу именно такое положение, о котором го­ворит Бакунин. По крайней мере в цитированной "Исторической справке", принадлежащей кажется Томеку или кому-либо другому из сторонников Палацкого и напечатанной в "Часопису (Временнике) Чешского Музея", т. е. в источнике сугубо официозном, чтобы не сказать официальном, ни­какого разделения на действительных членов и гостей не видно, все озна­чаются как члены съезда и вперемешку разнесены по секциям, комиссиям и пр. И если позже Палацкий, задетый брошюрою Бакунина, пытался от­рицать за своим оппонентом право на звание члена славянского съезда на том основании, что он не был австрийцем, то это только свидетельство­вало об озлоблении разоблаченного политического лицедея и об отсут­ствии у него более серьезных аргументов (см. ниже).

  

   123 Отчет о съезде составил не Шафарик, как думал Бакунин, а То-мек. Это - та "Историческая справка", которую мы не раз цитировали и которая появилась в печати, сначала во "Временнике Чешского Музея", а затем отдельной брошюрой, когда Бакунин находился еще на свободе в

   1848 году.

   Томек, Вацлав Владивой (1818-1905)-чешский историк; изучал в Праге философию, затем право и историю, которой и посвятил свои