Грот Константин Яковлевич - Пушкинский Лицей, Страница 12 - Книги

sp; "Пребудь минута та на век благословенной,

"В которой снова возвращен

"Ты дружбе и любви на родине священной!

"Давно уже, давно отечески брега

"Оставил ты; давно уж мы тебя не зрели;

"И лета многие в разлуке пролетели,

"И Крона быстрого нещадная рука

"На голову твою насыпала снега,

"Морщины на челе твоем напечатлела!...

"Но вот повеял ветр! вот роща зашумела!

"Она зовет тебя под тень свою; приди,

"Вкуси покоя сладость,

"И силы спелыми плодами подкрепи,

"И позабудь на час свою унылу старость,

"Всех смертных горестный удел!"

Так говорил Цефиз, когда увидел друга,

С которым дни младенчества провел.

Восседши посреди покрыта дерном луга,

На мягком берегу прозрачного ручья,

Под корнем дерева, которое склоня

Широки ветви над водами,

Питало странника обильными плодами

И в дол бросало тень кудрявой густотой,

Друзья весь вечер проводили

В беседе, в радости: они счастливы были

Воспоминанием... мечтой...

О сладкая мечта! не ты ли услаждаешь

Всю горесть наших дней, не ты ли их златишь?

Ты прошлое стократ прелестней представляешь

И настоящее тем сладостней творишь.

Меж тем на западе погас палящий день;

По легким облакам лилась с востока тень,

И ночь влекла друзей к покою.

Филинт с дрожащею в очах слезою

То дерево благословил,

Под коего гостеприимной тенью

Отраду счастия вкусил.

"Оно твое, Цефиз воскликнул в умиленьи:

"Оно твое, прими подарок сей, прими!

"Доколе буду жив, труды и попеченье

"Я приложу о нем! Ни зноя, ни зимы

"Не допущу к нему, от бурь его укрою:

"Пусть осенью оно златою

"Подаст тебе румяный плод!"

Они расстались. Круглый год,

Как быстрая река, промчался:

Филинт скончался.

И дерево уже не для него

Плоды румяны приносило,

Не для него уже и солнце восходило!

Под корнем дерева того,

Где сладкий час они свиданья проводили,

Цефиз гирляндами усыпал гроб его

И предал персть его могиле;

И севши на могильный холм,

Оплакал смерть его, но не жалел о нем;

Ах! он завидовал Филинту,

Завидовал в душе своей:

Он добродетельно провел теченье дней,

И добродетельно наследовал кончину!

С тех самых пор, едва луна

На небе голубом являлась,

Едва окрестная страна

В одежду мрака облекалась:

На гроб Филинта поспешал

Цефиз с расстроганной душою,

О друге там воспоминал

И камень омочал слезою.

Когда ж не веял тихий ветр

И лист в лесу не колыхался,

Нежнее лир из земных недр

Какой-то голос раздавался...

Безвестный глас, священный стон:

Признательность, казалось, он

Нес дружбе плачущей, стенящей и унылой

Во тьме полунощи, над тихою могилой.

И небеса на плод Цефизовых садов

Благословение излили;

И дружбы дерево от ветра и громов

И зноя осенили.

Творец, который все хранит,

Кто злых и добрых дел Свидетель,

Забудет ли когда достойно наградить

Признательность и добродетель?

¹ На последней странице листа пометка: No 5. 1814 г.

Весенний Вечер¹

(Перевод из III песни: Le printemps d'un proscrit. Poème de Michaud).

Летящий сонм часов в теченьи увлекая,

Уж солнце катится, на запад поспешая.

Уснувший ветерок во глубине холмов

Подъемлется, летит, порхает меж цветов;

Там ветви рощицы тенистой колыхает

И росу на поля с деревьев отряхает,

Тут зеркало струит спокойныя реки

И клонит над водой шумящи тростники.

Приметно день растет и небо тмится мглою.

О рощи тихие! убежище покою!

Примите странника под кров своих ветвей,

Да счастие вкушу давнопрошедших дней.

И да в последний раз (о сладкая отрада!)

Внемлю певцам лесов и реву водопада.

День умирающий с вершины дальних гор

На юные цветы бросает нежный взор.

Одеты сумраком, окрестные дубравы

Склонили над рекой верхи свои кудрявы;

И волны, разостлав обширность вод своих,

В прозрачности зыбей изображают их.

Но бледный свет еще сквозь рощу проницает;

Зажженное стекло пожара вид являет;

И аспид, отразив блеск солнечных лучей,

Блестящей кажется лазурью для очей.

Но что? какое вдруг божественное пенье

Приводит дух в восторг и сладкое забвенье?

Так! это ты поешь, певец весенних дней?

Твой глас приятнее и трель твоя звучней,

Когда под сению рождающейся нощи

К гармонии своей склоняешь холмы, рощи...

В безмолвии меж тем паук и там и сям

Раскидывает сеть по ветвям, по цветам;

Пчела, плененная лугов благоуханьем

И тихим ветерка гонимая дыханьем,

Летает, носится, сбирая сладкий сок,

С листочков на листки, с цветочка на цветок;

То вдруг, оставя их, по воздуху кружится,

Последним блеском дня желая насладиться,

Пустынный перепел в тоске подобно мне

Унылым голосом приносит дань весне.

Без друга горлица на дереве стенает

И эхо дальнее о милом вопрошает.

Кузнечик, притаясь в зеленой мураве,

Стучит под листьями кустарника в траве;

А кролик, вышедши из норки сокровенной,

Играет в рощице, росою окропленной;

Но вдруг раздался гром из густоты леска:

Несчастной жертвой стал искусного стрелка.

Когда, простершися по голубому своду,

Густая ночь покров опустит на природу,

От суеты гонясь за новой суетой,

Градские жители шумящею толпой

Стремятся в те места, где действие искусства

Обворожает взор и восхищает чувства.

Там тысяча везде расставленных огней

Напоминают день, сокрытый от очей;

Там сера загорясь, пурпуровой стезею,

Со треском возносясь, стремится к эмпирею,

Зажегши воздух весь, сверкает в облаках,

Гремит и сыплется в бесчисленных звездах;

То вдруг подъемлется блестящими столпами,

То вдруг свергается лазурными волнами,

То кажется рекой, которая со скал

Катит со громом вниз пылающий кристал.

Но ах! возможно ли сравнить сие с прелестной

Красою, коею блистает свод небесный,

Когда в час вечера на крыльях ветерка

Колеблются грядой златые облака?

Воображение на них опочивает;

Несчетны призраки оно из них рождает:

То сильного Царя, который весь (в) огне

Летит по небесам на пламенном коне;

То с громом молнии Гиганта в грозной брани,

Вознесша на Олимп свои могучи длани;

То пышные дворцы, то темные леса,

То целы воинства, покрывши небеса,

Которые, сразясь на облаках летящих,

Друг в друга сыплют огнь с мечей своих блестящих.

О древний Оссиан! О Бард геройских лет!

К коль сладостным мечтам твой глас меня влечет!

Когда седой туман, восстав со дна пучины,

Широкой грудию возляжет на долины;

Ты, сев на мшистый холм под кровом ив густых,

Поешь бессмертные дела отцев своих.

Покрыло ль облако вершину мрачна бора,

Ты зришь летящу тень Фингала иль Тренмора;

Дерев ли густоту вечерний ветр потряс,

Ты слышишь плачущей Итоны томный глас;

Свист ветра, шум лесов, о берег бьющи волны,

Утесы дикие, час полночи безмолвны,

Все, словом, все тогда родит в душе твоей

Воспоминания героев и вождей,

Сподвижников твоих побед во днях минувших,

Давно в сырой земле спокойным сном уснувших.

Кто может подлинно без умиленья зреть

Сию простертую по небу мрака сеть,

Сие смешение сиянья с темнотою,

Боренье солнечных лучей с вечерней мглою,

Свет умирающий на теме снежных гор,

Угрюмой синевой одетый дальний бор,

Туманы по полям простерши влажны крыла

И запад весь в огне и яркое светило

В рубиновом венце, в порфире золотой,

И день, час от часу тонущий в тьме густой.

¹С пометкой: No 6, 1815 г.

Ирин¹

(Идиллия, подражание Клейсту).

В прекрасный летний день, вечернею порой,

Воссевши в легкий челн и сына взяв с собой,

По светлу озеру, по вод равнине скляной,

Поплыл седой Ирин ко ближним островам,

Дабы в густой тростник, шумящий по брегам,

Рыбачью кинуть сеть. Меж тем, в дали туманной,

На самом западе румяная заря

Светило дневное спешила скрыть в моря.

От зарева ее кругом пылала бездна,

И яркой полосой покрылись небеса.

"О! как страна сия волшебна и прекрасна!

"О, как божественна природы красота!"

(Воскликнул юноша, душою восхищенный,

Родителем своим из детства наученный

Дивиться чудесам прелестным естества,

Дивиться мудрости и славе Божества).

"Взгляни на лебедя: надмен красой своею,

"Красивый белизной, отваги гордой полн,

"В сияньи златоярких волн

"Он, крылья распустя, согнув дугою шею,

"Плывет;

"Багряная струя за ним ложится в след.

"Но обрати глаза на вкруг лежащи виды.

"Какое зрелище открылось пред тобой!

"Тут холмы злачные, там дикие стремнины,

"Здесь мягкой муравой одетые долины,

"Там роща темная, шумяща над рекой.

"Обворожают взор и дух пленяют твой!

"А тамо ветерок прохладный и игривый

"Колеблет и гнетет колосья тучной нивы,

"И жатва золотом струится, как волной;

"А тут высокие утесы, возносящи

"Надменные хребты свои до снежных туч,

"Зари бледнеющей и в море заходящей

"Последний отражают луч.

"О, несравненная и дивная картина!

"Природа щедрая! прекрасная Богиня!

"Не ты ль, не ты ль даришь нам прелестью своей

"Златое счастие и радость ясных дней?"

- Ты прав! ты прав, - вещал Ирин, прервавши сына:

Одна природа нас счастливыми творит,

Коль свято честности уставы наблюдаем,

Страстям противимся, пороки побеждаем,

Коль правда нашими устами говорит.

О сын! любезный сын! увы! быть может, скоро

Оставлю я сей свет... и боле не узрю;

Оставлю и тебя, и во страну, в которой

Награда ждет меня, душою воспарю:

Люби, мой друг, люби святую добродетель,

Люби ее отца и матери нежней!

Будь только добрых дел содетель:

С веселым радуйся, с печальным слезы лей;

Для бедных не жалей ни злата, ни совета;

Имеешь малое, и малое отдай;

Трудом и ревностью содействуй благу света!

Но никогда себе награды не желай.

Сноси ты клеветы, обиды равнодушно,

Прощай врагам своим и помышляй о Том,

Кому на небесах и в мире все послушно,

Кто правит всем и кто премудр и благ во всем.

За правду, за Него ты не страшись гоненья;

Страшись одних позорных дел.

Богатство, слава, честь не стоят попеченья:

Спокойство наш удел!

Спокойство лишь одно приятно, вожделенно!

Так мыслил я всегда; так мысля, поседел;

Так мысля, целый век я свой провел блаженно!

Уж близок мой конец, уж восемьдесят крат

Природы видел я блистательный наряд,

И снова зрел луга, красы своей лишенны,

Увядшие поля и рощи обнаженны

Вкруг хижины моей; но дни мои, весне

Подобно золотой, промчались в тишине

На лоне радости, спокойствия и счастья...

Но ах!.. и юная весна не без ненастья!

Кто в мире роковых ударов избежал?

Увы, давно ль, давно ль похитила судьбина

Другого у меня любезнейшего сына?

Давно ли в горести я слезы проливал?

Ах! для меня тогда и ясное светило

Во тьме являлося, во тьме и заходило!

Давно ль, воспомню я, среди спокойных волн

Меня внезапу ветр и буря заставали

И в гневе ярых сил мой легкий, утлый челн

То вдруг в бездонну хлябь, то вдруг до туч кидали?

Во мраке запада сверкал багровый луч,

И страшный гром, гремя по ребрам черных туч,

Из края в край небес пылающих катился;

Сокрылись рыб стада морей во глубину;

Один лишь я во мгле ревущих волн носился,

И каждую считал чудовищем волну,

И в ужасе везде лишь видел смерть одну!

Но Бог в знак тишины простер свою десницу;

Исчезли облака и яркую денницу

Явили в небесах, и разъяренный вал,

Ударясь о брега, в последний восстенал;

И воды, отразясь, блеснули жидким златом,

Повеял по волнам усталым тихий ветр;

И рыбы, появясь игривым шумным стадом

Из глубины морей, из тихих водных недр,

Сребристой чешуей лоснясь, блестя, сверкая,

Взыграли в радости по влаге голубой...

Все возвестило мир, отраду и покой!

Прошедши ужасы и бедства забывая,

На солнце красное с восторгом я взирал

И к Богу, моему Спасителю, взывая,

Восхитился душой и слезы проливал...

Но вот уже меня могила ожидает,

Могила, тихое пристанище пловцов!

Отрадно к ней мудрец желанье простирает;

Он видит в ней от бурь житейских верный кров,

Спокоен, радостен, безоблачен и ясен

Последний будет час счастливых дней моих;

Как утро вешнее, величествен, прекрасен;

Как полдень летния погоды, светл и тих,

О, старости моей отрада! сын бесценный!

Будь добродетели любитель неизменный!

Да видя красоту души твоей благой,

Сойду в безмолвный гроб нетрепетной ногой!

При сем, на грудь отца склоняся в умиленьи,

Воскликнул юноша: "Нет! нет! родитель мой!

"Ты не умрешь еще: Святое Провиденье

"Тебя мне сохранит в отраду, в утешенье".

И слезы полились из глаз его рекой.

Меж тем на озеро спустилась ночь со мглой,

И светлая луна в сиянии багряном

Из моря выплыла, одетая туманом;

И старец, кинув сеть по шумным тростникам,

Спокойно полетел к домашним берегам.

Прошла весна и вновь она явилась в поле;

Но старца мудрого уж не застала боле.

Давно уж нежный сын оплакал смерть его:

Какой-то дивный страх, какой-то хлад священный

Он в сердце чувствовал, как скоро вид бесценный

Ирина мудрого являлся пред него.

Как заповеди, чтил отцовски наставленья,

Как полевой цветок, вдали от света цвел,

И счастие в простой природе он обрел,

И неба на него сошло благословенье,

И целый век его подобился весне,

Цветущей в радости и в мирной тишине.

¹ На задней обложке целой тетрадки, в которую вписано это стихотворение, имеется подпись (очевидно Фусса): Neujahrsgeschenk. No 7, 1815 г.

Следующая пьеса - два отрывка из комедии в 5 действиях, переведенной с французского - соч. Du Cerceau "Григорий или герцог Бургундский" {О ней и ее содержании и о своем переводе ее (предприятии, которое заставило потом автора жалеть о потраченном труде) Илличевский подробно пишет Фуссу в письмах от 28 ноября и 12 декабря 1815 г. См. выше. - Печатать эти отрывки не находим нужным.}.

1) Отрывок из комедии: Григорий.

(Действие 1. Явление 2).

Валер, офицер и Карманьол, слуга его (отрывок заключает в себе диалог этих 2-х лиц) {На листке пометка: No 8, 1815 г.}.

2) Второй отрывок из комедии: Григорий.

(Действие 2. Явление 3).

Григорий, спящий в креслах, - потом Оргон, придворный (отрывок побольше первого; диалог двух названных лиц) {На задн. странице пометка: No 9, г. 1815. Тут же карандашом по-немецки (вероятно Фуссом) набросан какой-то список или оглавление (пьес?).}.

Мадагаскарские песни¹

Победитель

Кто дерзкий вызвать смел на битву Ампанани?

Уже копье блестит в его могучей длани -

Ужасен быстрый ход - ужасен, грозен взор.

Прелестный сын его, как кедр зеленых гор,

Стремится вместе с ним, закону битв покорный.

О ветры бурные! щадите кедр нагорный.

Бесчислен сонм врагов - несметна мочь его -

Но сильный вождь в толпе лишь ищет одного;

Обрел - уже в полях крутится подвиг брани.

Враг первый поразил ударом Ампанани,

Но Ампанани кровь без мщенья не течет:

Погибни, юноша, во цвете славных лет!

Погиб - и в строй врагов помчалося смятенье,

Страх объял души всех и трепет все сердца:

Так в бурный час грозы колеблются леса.

Им бремя меч и щит - им бегство все спасенье,

Но смерть находит их и средь родимых стен -

И домы их во прах и чады их во плен!

И победители с полей войны кровавой

Текут в домы свои с веселием и славой.

Добыча их - стада отличныя волной,

Отвагой пленники и девы красотой.

Повсюду слышен стон; Невинность, ты едина

Смеешься всякий час - и в узах властелина!

¹ С пометкой в конце: No 10, 1816 г.

Гостеприимство

Цвет любови - Нагандова,

Прелесть сердца и очей!

Отведи сего младова

Гостя к хижине своей.

Не богатыми коврами

Ложе радости покрой,

Но весенними цветами,

Равными тебе красой.

И со груди белоснежной

Скинь стыдливости покров;

Пусть узрит с улыбкой нежной

Он в глазах твоих любовь.

Если ж пламенно желанье

Огнь зажжет в его крови,

Сладко дай ему лобзанье

С тихим трепетом любви.

Если ж он в час томной лени

Скажет: время нам заснуть!

Сядь к нему ты на колени

И склонись лицом на грудь.

И пусть будет он счастливым,

Пусть твой будет сладок сон...

Но уже лучом стыдливым

Светит утра небосклон, -

Встань, проснись, беспечна младость!

Долго ль счастью ждать конца?

В юноше блистает радость,

В деве томность и краса.

К этим посланным автором своему старому товарищу произведениям следует присоединить ряд стихотворных обращений Илличевского к Фуссу в самих письмах. (См. выше письма: 1-ое (9 февр. 1812 г.), 8-е (2 ноября 1814 г.), 9-ое (10 дек. 1814 г.), 10-е (25 февр. 1815 г.), 11-е (21 июня 1815 г.), 13-е (22 сент. 1815 г.) и 20-е (28 февр. 1816 г.)).

2. В листках "Лицейской Антологии", сборнике, составленном самим Илличевским, находятся несколько мелких его стихов (эпиграммы), в своем месте приведенные: "Куда спесив учтивый Брут", "На музыканта", "Еще на Пучкову", ("Зачем об инвалидной доле"). Ему же вероятно принадлежат: Двустишие ("Ты знаешь: этого урода") и "Другое завещание".

В Матюшкинской тетради помещены те же две эпиграммы: "На музыканта" и "На Пучкову".

В тетрадях Грота помещены - в отделе "ненапечатанных" пьес: 1. Надежда. 2. К Надежде. 3. Перерождение. 4. От живописца. 5. В альбом Малиновскому. В отделе напечатанных: "Роза" (в "Кабинете Аспазии" 1815 г.).

Нельзя не вспомнить здесь еще об одном из самых ранних (быть может, одном из первых) стихотворений Илличевского, помещенном в 1-м лицейском журнале (1811 г.) "Вестник" под названием "Сила времени", которое читатель найдет ниже в отделе "журналов".

Наконец отдельно, сохранилось еще среди смеси лицейских стихов несколько маленьких пьес, принадлежащих также к самым ранним опытам Илличевского (вероятно, еще 1811 года) и писанных тем же детским почерком, что и первые его детские стихи (1811-12 г.), посланные при письмах к Фуссу.

Стихотворение "Добродетель" с отзывом Кошанского было уже напечатано выше. Другие два без подписи, но по почерку - ему принадлежащие, следуют здесь. Оба они без заглавия, а в первом узнаем франц. пьесу, переводом которой отличился Кюхельбекер в "Вестнике" (ниже, стр. 260) {Есть в бумагах еще пьеса "Гроза", с именем Илличевского (в конце в скобках): она писана очень дурным и нетвердым почерком, и с поправками - несомненно Илличевского. Основной почерк нельзя не признать за почерк Кюхельбекера, а потому и относим ее к стихотворениям этого последнего.}.

Звонящий колокол, всеобщий ужас, страх

Влечет к себе народ рассеянный в лесах.

Воззри, великий Бог, на сонмы их просящи

В моленьи искренном за все труды наград.

Прости им. Но, увы, вдруг ниспадает град

И побивает их класы в полях лежащи.

2¹

Лето, знойна дщерь природы

Идет к нам в страну;

Жар несносный, с бледным видом,

Следует за ним.

Весна убегает из наших полей;

Зефиры, утехи толпятся за ней;

Все, что ни было красой, все бежит;

Река иссыхает, ручей не журчит,

Цвет приятный трав зеленых

Блекнет на лугах;

Тень прохладна уж не в силах

Нас от зноя скрыть.

Но кинем всю горесть: все идет чредой:

Жар летний, хлад зимний, приятства весной.

Бог внемлет и дождю ниспасть повелит,

Чтоб воздух от вредных паров освежить.

¹ Эта пьеса Илличевского, принадлежащая по-видимому к более позднему периоду, вошла в число "национальных песен" (она помещена в этом разряде в журн. "Мудрец-поэт", см. ниже) и была очень популярна. О ней читаем в протоколе лицейской годовщины 1828 г., писанном рукою Пушкина: "Пели известный лицейский пэан: Лето, Знойна. NB. Пушкин-Француз открыл и согласил с ним соч. Олосенька, что должно вместо общеупотребительного припева "лето знойно" петь, как выше означено" (т. е. относя знойна к "дщерь").

Общая характеристика Илличевского была дана мною выше. Как лицейский поэт, живой и веселый товарищ, отличавшийся остроумием и находчивостью, как отличный рисовальщик-иллюстратор и карикатурист лицейских журналов, Илличевский пользовался среди товарищей большой популярностью и общими симпатиями.

В бумагах 1-го курса сохранились стихи - "Хор по случаю дня рождения А. Д. Илличевского" неизвестного автора (Дельвига или Кюхельбекера?) и неизвестного года, переписанные каллиграфически (не самим ли Илл-м?) на толстой синей бумаге, в 4-ку, в которых прославляется (понятно, сверх меры) поэтический дар Илличевского. Приводим эти стихи {Оригинал подарен мною Лицейск. Пушкинск. Музею 19 марта 1903 г.}.

Хор

по случаю дня рождения почтенного поэта нашего

Алексея Демиановича Илличевского

Хор.

Слава, честь лицейских муз,

О, бессмертный Илличевский!

Меж поэтами ты туз!

Все гласят тебе лицейски

Криком радостным: "виват!

Ты родился - всякий рад!"

Певец.

Ты родился, и поэта