Жуковский Василий Андреевич - В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

ify">   В душе наследника он сам соорудил.

  

   В то время, когда в Александро-Невской лавре опускали в могилу Жуковского, ближайший друг его граф Д. Н. Блудов, с своею дочерью графинею Антониной Дмитриевною, путешествовал по Западной Европе; но и на чужбине они поминали Жуковского. 18 августа 1852 года П. И. Бартенев писал Погодину: "Посылаю вам выписку из письма ко мне графини Антонины Дмитриевны: "Во Франкфурте, на днях, мы имели грустное утешение читать несколько стихов, оставшихся после Жуковского. Кроме неоконченной большой поэмы, которой только отрывки остались, есть много маленьких пьес. Две особенно мне понравились, одна: "Розы" - по христианскому, глубоко утешительному чувству, другая: "Египетская тьма" - по силе стихов и мрачной фантазии картины. - Самые первые стихи поэмы "Странствующего жида" прекрасны, но вряд ли позволит цензура, а остальные трудно разобрать теперь, пока не сделана копия чисто. Дети Жуковского премилые, а мальчик семилетний - живой портрет Василия Андреевича. Если будете писать М. П. Погодину, попросите его сказать от меня графу Уварову, что этот мальчик совершенный двойник того портрета Кипренского, который в Поречье". Я передал вам больше, нежели поручила графиня, в надежде, что вы с удовольствием прочтете известие об оставшихся драгоценностях". <...>

  

   Едва опустили в могилу Жуковского, как благодарная муза Клио вступает в свои права. В "Москвитянине" того же 1852 года появляются "Воспоминания о В. А. Жуковском"²¹, с следующим примечанием Погодина: "Года три тому назад была напечатана в "Москвитянине" статья о детстве Жуковского. Она так любопытна, - писал Погодин, - что мы решаемся перепечатать ее теперь; недавняя кончина незабвенного нашего поэта возвышает цену всякого о нем воспоминания; - впрочем, известная статья обновляется здесь еще многими новыми подробностями, сообщенными тогда же редактору "Москвитянина" ее автором, по поводу его вопросов, но не напечатанными в то время вследствие других соображений".

   "Воспоминания" эти вызвали следующие любопытные строки М. А. Дмитриева в письме его к Погодину (из села Богородского, 3 ноября 1852 г.): "Статья о Жуковском хотя и была прежде напечатана, но интересна и пришлась кстати. Только в ней сказано, что Жуковский не был в Дерпте. Нет, он был в то время, как Воейков был профессором, и, кажется, в 1815 году. Там он познакомился с Эверсом, что свидетельствует его послание "К старцу Эверсу" и примечание, в котором сказано: "писано после праздника, данного студентами Дерптского университета". - Из самого послания видно, что он был на этом празднике лично:

  

   Там Эверс мне на братство руку дал.

   Могу ль забыть священное мгновенье,

   Когда, мой брат, к руке твоей святой

   Я прикоснуть дерзнул уста с лобзаньем,

   Когда стоял ты, старец, предо мной

   С отеческим мне счастия желаньем?

  

   Я узнал Жуковского или в конце 1813 года, или в начале 1814 и помню, что он потом был в Дерпте, а стихи свидетельствуют, что это было в 1815 году. Жена Воейкова А. А. Протасова, которой посвящена "Светлана". У них-то и был Жуковский в Дерпте. После того, где сказано, что Жуковский прислал "Певца" к Тургеневу, надобно было прибавить, что он его тогда же и напечатал. Это было 1-е издание 1813 года. А в статье, кажется, смешаны два издания. Вот история второго: императрица Мария Феодоровна, восхищавшаяся "Певцом", поручила И. И. Дмитриеву напечатать его вторым великолепным изданием и отослать от ее имени к Жуковскому бриллиантовый перстень. Вследствие этого, по письму Ивана Ивановича, Жуковский прислал к нему рукописного "Певца", умноженного именами военных людей, которых в первом издании не было. Алексей Николаевич Оленин нарисовал прекраснейшие три виньета, которые были отлично выгравированы; и в таком виде явилось в том же году второе издание. Оно у меня есть. По поручению И. И. Дмитриева им занимался Дмитрий Васильевич Дашков, бывший впоследствии тоже министром юстиции. Два министра юстиции, настоящий и будущий, занимались изданием стихов молодого стихотворца. Дашков писал и примечания к "Певцу", которые и доныне печатаются с буквами: ДД. Но посвящение императрице: "Мой слабый стих царица одобряет!", которое Жуковский прислал к И. И. Дмитриеву вместе с "Певцом" и которое он хотел поместить в начале этого издания, государыня, по скромности, не позволила напечатать; оно было издано уже после. Я сказал: "по скромности", потому что так выразился мне об этом мой дядя. Но я скажу: "по христианскому смирению", потому что в этом посвящении говорится о благодеянии государыни сиротам и всем призреваемым и воспитываемым в ее заведениях". <...>

   В другом письме Дмитриев писал Погодину: "О Жуковском, однако, мало пишут в журналах; но много врут! В "Библиотеке" напечатано, что он был сотрудником Карамзина в издании "Вестника Европы", а у Карамзина никогда и никого не было сотрудников! Так и видно, что нынешнее поколение начинает свои литературные сведения с Лермонтова; что даже и Жуковский им уже не знаком"²².

   Признавая необходимость собирать материалы для биографии Жуковского, князь П. А. Вяземский писал (из Дрездена, 19 ноября 1852 г.) Плетневу: "И нам с вами хорошо бы это сделать. <...> С нами пропадут и все предания. Они у нас на сохранении и должны быть переданы нами в сохранности обществу и потомству, в надежде, что и у нас когда-нибудь да будут общество и потомство". <...>

  

   Николай Платонович Барсуков (1838-1906) - историк, археограф, библиограф - не мог быть знаком с Жуковским. Материалы его многотомного труда "Жизнь и труды М. П. Погодина" (СПб., 1888-1901. Кн. 1-22) - дополнение к воспоминаниям не только Погодина, но и многих других современников Жуковского. В этом труде имя Жуковского встречается часто, но главные документальные источники (прежде всего дневниково-эпистолярные), цитируемые автором, позволяют увидеть поэта в контексте русской общественно-литературной жизни 10-40-х годов XIX в. Н. П. Барсуков в большей степени, чем мемуаристы-друзья, очевидцы, показал Жуковского - литературного деятеля, участника и вдохновителя многих журнальных замыслов. Он сумел как бы реконструировать на основе мемуарных источников еще одну грань его творческой деятельности, и в этом безусловная ценность его "заочных воспоминаний".

  

  

   Барсуков, кн. 2, с. 100-101,135; кн. 4, с. 10-11, 388-389; кн. 5, с. 8-9,108; кн. 6, с. 18-22; кн. 7, с. 48-49; кн. 10, с. 182-185,186-188, 192-193; кн. 11, с. 414-415; кн. 12, с. 18-26.

  

   ¹ Жуковский прожил здесь почти два года. - Барсуков неточен: в Долбино Жуковский жил с начала сентября 1814 до конца января 1815 г.

   ² ...принять на себя опекунские заботы. - Муж А. П. Киреевской умер в 1812 г. На ее руках осталось трое детей, заботу о которых и хотел взять на себя Жуковский. В письмах к А. П. Киреевской 1815 г. мысль об опекунстве звучит постоянно (УС, с. 7-9).

   ³ ...производит во мне род Heimweh. - В письме к А. П. Киреевской от 11 июня 1815 г., варьируя все эти образы и мотивы, он пишет: "Дайте мне устроить свое здешнее, и я опять у вас, опять в своей семье, опять (как пишет друг Анета) в прекрасном родимом краю... Знаете ли, что всякий ясный день, всякий запах березы производит во мне род - Heimweh..." (УС, с. 10).

   ⁴ Подробнее см. вступ. заметку к разделу "И. В. Киреевский. Из писем" в наст. изд.

   ⁵ ...его узнать покороче весело. - Из письма Жуковского к А. П. Елагиной от 22 января 1830 г., написанного в связи с пребыванием И. В. Киреевского у Жуковского в Петербурге, перед поездкой за границу (УС, с. 50).

   ⁶ ...по свидетельству А. П. Елагиной... - См.: РА. 1862. No 6. С. 194-197. Подробнее о запрещении "Европейца" и об участии в судьбе И. В. Киреевского Жуковского см.: Гиллельсон М. И. Письма В. А. Жуковского о запрещении "Европейца" // РЛ. 1965. No 4. С. 114-124.

   ⁷ Порицать Россию за то... - из воспоминаний Д. Н. Свербеева (РА. 1868. Стб. 986).

   ⁸ Во время пребывания Жуковского в Москве... - Речь идет о посещении Жуковским Москвы в январе - марте 1841 г., когда он неоднократно встречался с М. П. Погодиным.

   ⁹ Вероятно, этот вечер почему-либо не состоялся так как в неопубликованном подробном дневнике Жуковского упоминаний о нем нет.

   ¹⁰ Активное участие Жуковского на всех этанах существования Москв. можно проследить как на материале его публикаций в журнале, так и в переписке с Погодиным и Киреевским. Так, И. В. Киреевский, приступая в 1845 г. к редактированию журнала, пишет своему наставнику: "...Прошу сказать мне подробно Ваше мнение об этом номере: оно будет мне руководством дли других" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. М., 1911. Т. 2. С. 237).

   ¹¹ В дневнике Жуковского постоянны записи о его визитах к Антонскому (ЦГАЛИ. Ф. 198. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 80 об., 83 об.).

   ¹² Оба эти факта пребывания Жуковского в Москве зафиксированы в его неопубликованном дневнике. Только их последовательность иная: 20 января - вечер у Хомякова, 21 января - обед у Черткова (ЦГАЛИ. Ф. 198. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 81-81 об.).

   ¹³ Все приведенные Барсуковым материалы о последствиях погодинской публикации об обеде у Черткова (Москв. 1841. No 2) являются единственным систематизированным источником сведений об этих событиях.

   ¹⁴ ...Погодин отправился в Дюссельдорф. - Речь идет о путешествии М. П. Погодина в 1842 г.

   ¹⁵ Ср.: Аксаков И. С. Письма к родным. 1844-1849 / Изд. подгот. Т. Ф. Пирожкова. М., 1988. С. 462.

   ¹⁶ Письмо Н. В. Гоголя от 3 апреля 1849 г. (Гоголь т. 14, No 85).

   ¹⁷ Историю публикации воспоминаний А. П. Зонтаг см. в наст. изд.

   ¹⁸ ...поставило в тупик слово бурн... - Речь идет о недоразумении, связанном с неправильным прочтением стиха из перевода Жуковским "Опустевшей деревни" О. Голдсмита (1805). Обурн (транскрипция англ. Auburn) - в поэме Голдсмита название вымышленного села, разоренного и опустевшего в результате огораживания общинных земель.

   ¹⁹ О воспоминаниях И. И. Базарова, истории их публикации см. в наст. изд.

   ²⁰ Лебедь благородный дней Екатерины... - отрывок из стих. Жуковского "Царскосельский лебедь" (1851).

   ²¹ "Воспоминания о В. А. Жуковском". - Имеются в виду воспоминания А. П. Зонтаг "Несколько слов о детстве В. А. Жуковского".

   ²² Замечания М. А. Дмитриева на появившиеся публикации о Жуковском см. в его "Мелочах из запаса моей памяти" в наст. изд.

  

   Река Большая Выра¹ берет свое начало в Лихвинском уезде (Калужской губернии), отчасти примыкающем вместе с Козельским к Белевскому; она течет с запада на восток и недалеко от Мишенского, в четверти версты выше Белева, впадает в Оку с левой стороны. Большая Выра, изобильная водою и глубокая при мельничных плотинах, не протекает собственно в Мишенском, а, прихотливо извиваясь, омывает вблизи сочные, богатые могучей растительностью луга этого села, прилегающие к Большой Волховской (Орловской губернии) дороге и изобилующей своими преданиями Васьковой горе; самая же гора, окаймленная с обеих сторон лесом, есть продолжение той возвышенности, на которой, в одной версте, немного правее, лежит Мишенское. Возвышенность эта, прорезанная пятью холмами, вся покрыта небольшим лесом, оканчивающимся с одной стороны Волховскою дорогою, а с другой - сельскою церковью и господскою усадьбою; внизу же усадьбы и села, к стороне города, по Выре, тянется луговая местность, соединяющаяся с громадным пространством заокских лугов, так что с Мишенской господской возвышенности виднеются: направо - все лучшие заречные виды; на север - Жабынская пустынь, на восток - Красная часовня, немного южнее - село Темрянь. И все это, нужно сказать, пестрится в отдалении или группами отдельных рощей, или сплошным лесом. Неудивительно, что здешняя живописная природа, которой Жуковский, вдали от родины, посвящал немало стихов, могла в свое время благотворно повлиять на восприимчивую и впечатлительную душу поэта. Затем западная, левая сторона, окрестностей заслонена возвышенностью (до 1839 года тут была роща), на которой, недалеко от полей деревни Фатьяновой, расположен амфитеатром город Белев; возвышенность эта тянется до городского бассейна, после которого начинается опять луговая низменность. По окраине возвышенности идет дорога в город.

   Из Белева в Мишенское ведут две дороги: одна - горная, мимо Петропавловского кладбища, другая - нижняя, по Берестовой улице, мимо Никольской часовни и общественных конюшен, построенных для квартировавшего здесь в 80-х годах прошлого столетия гусарского Чорбы полка. Последняя, без всякого сомнения, служила покойному Василию Андреевичу его обычным путем, когда он, во время своей молодости, в 1806-1809 годах, хаживал из Мишенского в Белев для обучения родных своих племянниц, Марии и Александры Протасовых. Обе означенные дороги скрещиваются в деревне Фатьяновой, отделенной от Мишенского только небольшим лугом, принимающим направо, по котловине Выры, и налево, к Оке, большие размеры, как сказано выше. С этого луга и снят прилагаемый здесь вид церкви села Мишенского с господскою усадьбою и школою. Правее же, за оврагом, лежит самое село, и тоже на возвышенности; огороды крестьян, тянущиеся к деревне Фатьяновой, представляются как бы покатистыми. А внизу их поросшая осокою местность: это старый пруд, теперь засорившийся и почти не имеющий воды. Про него-то Жуковский писал Елагиной:

  

   Ты помнишь ли наш пруд спокойной?..²

  

   За селом, к мельнице Бунина, идет опять овраг, параллельный оврагу, отделяющему деревню от господской усадьбы (в верховьях его лежит пруд речки Семьюнки); в этом овраге, у подошвы горы, исстари существовал колодезь, именуемый Гремячим. Название свое колодезь получил недаром: по свойству почвы, истекающая вода его, говорят, издавала когда-то сильное журчание. На нашей памяти около колодезя была устроена деревянная часовня с иконою, а под нею висели крестики. Сюда приезжали и приходили больные для купания в колодезе. Когда же был истреблен на вершине горы лес, вода иссякла, а о существовавшей часовне не осталось даже и памяти. При Жуковском Гремячий колодезь³ был, вероятно, в полном ореоле своей целебной славы, так как почва, вследствие большого произрастания на ней леса, была тогда гораздо влажнее.

   Ближайшие к Мишенскому селения следующие: села - Каменка (на Выре) и Лиховиши, деревни - Фатьяново, Рязанцево, Карлово, Кузнецово, Ровное (на Выре), Собакино, Васьково и Колизна. В 5 или 6 верстах, в верховьях Выры, лежит село Долбино (Лихвинского уезда), где жил покойный ученый И. В. Киреевский, близкий родственник Жуковского; тут поэт родственно проводил время и написал стихотворения, озаглавленные "Долбинскими"⁴. В настоящее время Долбино из рода Киреевских, вместе с Ровным, перешло во владение почетного гражданина Прохорова.

   Из Мишенского, лежащего как бы в стороне, можно проехать только в село Бакино и деревню Шишкино; если же взять восточнее (левее), то на Большую Волховскую дорогу, идущую по Белевскому уезду до сельца Шамордина. В 4-х верстах от Шишкина и в 8 - от Мишенского, в деревне Пронине, живет родственница Жуковского - Левицкая-Бунина, по мужу Волченецкая.

   Все постройки Мишенского расположены первым строителем его с величайшею, по-видимому, осмотрительностию на случай пожара: господскую усадьбу с ее помещениями и церковью отделяет от домов и усадеб крестьян на довольно большое расстояние пруд речки Семьюнки и затем, против самой церкви, - сухой овраг ее; подобный же овраг отделяет и кладбище с домами духовенства. Иначе сказать, владелец, крестьяне и духовенство изолированы друг от друга таким образом, что пожар в деревне не страшен для господской усадьбы и кладбища, и наоборот.

   О времени основания Мишенского точных указаний нет; но, по некоторым имеющимся в виду данным, можно делать предположение, что оно основано в конце XVI или начале XVII столетия. Наименование свое село получило, как можно догадываться, от какого-то Михаила (сокращенное Миша)⁵, как большая часть наших урочищ. Мишенское, принадлежавшее прежде сильным в свое время боярам Воейковым, затем со временем перешло, по-видимому, Буниным; в XVII столетии из рода последних нам известны Андрей и Артемий Романовы: при обновлении закрывшейся Жабынской пустыни, в конце того столетия, они много делали пожертвований житом, за что, как жертвователи, и записаны были для поминовения в местный синодик. Отсюда становится понятным, почему в часовню над прахами Буниных, изображенную на нашем рисунке, попал памятник XVII столетия (что увидим ниже) над крепостным Воейковых, Тихоном Соловцовым: в 1662 году, в год смерти Соловцова, Мишенское принадлежало Ивану Прокофьевичу Воейкову. Прахи самих Воейковых, можно допустить, лежат в той же часовне, но только без памятников. Кроме рода Буниных⁶, теперь уже угасшего, в здешнем уезде существовал род Левицких-Буниных, но со смертию несколько лет тому назад неженатого и бездетного Николая Осиповича род Левицких-Буниных тоже пресекся, а родовое имение его, Пронино, поступило во владение сестры его, вдовы Волченецкой. В 60, 70 и 80-х годах прошлого столетия Мишенское принадлежало богатому помещику Афанасию Ивановичу Бунину, человеку уже немолодому, имевшему чин надворного советника и владевшему поместьями в Орловской губернии. Во время наместничества в Тульской губернии (в 1777 году) генерал-поручика Кречетникова первым предводителем дворянства был избран П. Н. Янов (должность его, как видно по бумагам, исправлял большею частию судья уездного суда Петр Юшков, впоследствии зять Бунина); вторым предводителем белевское дворянство избрало самого Афанасия Ивановича. По общему отзыву людей, знавших Бунина лично, это был человек добрый, честный, но притом энергический. Воля и энергия сказываются даже в красивом почерке Бунина, оставшемся в деловых бумагах дворянской опеки; по необыкновенной свежести подписи можно полагать, что Бунин подписывал или тушью, или чернилами особого состава.

   Благодаря живописным окрестностям селения и близости города (менее 3-х верст), владелец избрал Мишенское постоянным местопребыванием для своего семейства и, по обычаю того времени, как человек богатый, роскошно обстроил и украсил его. Огромный дом на одном из лесистых холмов, с флигелями, службами, оранжереями, теплицами, садом и парком, делал Мишенское помещичьим раем; к довершению этой материальной обстановки, здесь были и предметы вдохновения: тенистая дубовая роща "за парком, тянувшаяся по холмам до самой Васьковой горы, и ручеек в долине, теперь иссякший; наконец, и сама гора с ее народным преданием, тогда еще свежим, о виновнике ее наименования, разыгравшихся когда-то тут кровавых драмах и кладе... Великолепный парк с дорожками и вековыми, изредка, елями, прилегающий к господскому саду, остался целым и теперь. Религиозный Бунин позаботился отдать дань и предметам веры: в 1784 году воздвигнул каменный храм⁷ на месте существовавшего ветхого деревянного; храм этот, весьма простой сельской архитектуры, замечателен своими роскошными для церкви хорами, отделанными по красному фону золотом и свидетельствующими, что у Бунина, при его вполне барственной обстановке, были и свои певчие. Усердием, вероятно, владелицы хоры содержатся в приличном виде и в настоящее время. В церковном алтаре хранится старое Евангелие на пожелтевшей от времени бумаге, напечатанное в 1627 году, при Михаиле Федоровиче, благословением отца государя, патриарха кир Филарета. Кроме того, есть несколько старых икон. Священник села Мишенского, о<тец> Сытин, обязательно сообщивший нам некоторые факты и сведения для составления этой статьи, указывал в Никольском приделе два образа, написанные будто бы, по преданию, Жуковским в молодости: один - местный в иконостасе, святого Николая Чудотворца, хорошей для простого любителя работы, другой - над царскими вратами, круглый, Благовещения Пресвятыя Богородицы, значительно повредившийся. По достоинству живописи последний образ далеко уступает первому и мог быть только произведением самоучки. Четыре евангелиста внизу царских врат, не очень давней, по-видимому, работы, по словам о<тца> Сытина, писаны будто бы дочерью умершей Зонтаг, Мариею Егоровною Гутмансталь, владелицею Мишенского. Способность к художеству, как видно, в роде Буниных наследственная. Только недавно, при переделке настоящей церкви, сняты с царских врат ее те резные херувимы, к которым, после Херувимской песни, Жуковский, в детстве своем, подводил обыкновенно Анюту Зонтаг для целования их в обе щечки и приподнимал ее, чтобы она могла это сделать беспрепятственно.

   Мишенский причт (священник и дьячок) имеет в своем пользовании 42 десятины церковной земли, и сверх того к приходу Покровской мишенской церкви приписано 400 прихожан мужского пола. Метрические книги о родившихся начинаются 1783-м годом; в "тетради", выданной в этом году белевским духовным правлением священнику Петру Петрову (без фамилии) с причтом, значится записанным рождение Василия Андреевича таким образом: "Той же вотчины (Мишенского) у дворовой вдовы, Елизаветы Дементьевой, незаконнорожденный сын Василий, 30-го января". Рождение и крещение Жуковского записано третьим, после каких-то двух крестьян, рожденных в январе 1783-го года. Неизвестно, по какой причине умолчано в "тетради" о крестном отце новорожденного; у всех остальных детей имена восприемников упомянуты в своем месте. Когда же Сальха, мать поэта, приняла св<ятое> крещение и почему она носила отчество "Дементьевны", нигде не видно, а что она, при рождении своего сына, считалась крепостною Бунина, в этом, по смыслу записи, нет никакого сомнения. Впоследствии, когда "Васенька" подрос, то он сделался общим любимцем всех Буниных, со включением даже и их прислуги, но наименование "турчонок"⁸ (не в оскорбительном, разумеется, смысле) долго оставалось при ребенке.

   В глубине леса, за парком, остался неприкосновенный холм⁹, сохранивший название "Греева элегия", по случаю того, что Жуковский, в детстве, перевел на нем свое первое для печати стихотворение "Сельское кладбище" Грея. Возвышенность эта насыпана рабочими под надзором Жуковского не без цели: прежде с нее открывался лучший вид на Белев, заслоненный от господской усадьбы, как выше сказано, возвышенностью с левой стороны ее; в настоящее время насыпь поросла почти непроходимым лесом. Место это всегда посещается любителями сельских прогулок, а особенно детьми из учебных заведений, имеющими привычку вырезывать на коре деревьев начальные буквы своих имен и фамилий. Искателями кладов насыпь вся изрыта, и, разумеется, напрасно... Легендарная молва про зарытый клад, так сказать, гнездится в среде окрестных жителей, и легковерные из них, чтобы не быть смешными, решаются трудиться ночью - искать в земле то, чего в ней никогда не сохранялось...

   Затем, на все остальное, существовавшее при Бунине, неумолимое время положило свою тяжелую руку и не оставило решительно ничего. Когда, после смерти Афанасия Ивановича, Мишенское досталось по дележу наследникам, то получаемые с него доходы не могли поддержать больших построек и огромной дворни; все это рушилось и разбрелось. Внучка Бунина, известная писательница Анна Петровна Зонтаг, по смерти мужа долго жила одинокою в небольшом деревянном домике, теперь необитаемом и забитом. Все утверждают, что в домике этом, поддерживаемом владелицею Мишенского, жила Елизавета Дементьевна, мать поэта, до 1810 года, иначе сказать, до того времени, пока сын выстроил ей в Белеве, для жительства, собственный дом. Другие же идут далее: они утверждают, что в домике этом родился Василий Андреевич. Дом действительно из довольно старых, как можно видеть и по рисунку (с левой стороны главного здания, где бегут дети), но сказать о последнем что-либо утвердительно мы не решаемся. Тридцать лет тому назад от дома шла к церкви, по саду, густая, сросшаяся аллея, с подчиненною дорожкою; причем пред главным зданием господского дома, спереди и сзади его, виднелись куртины с цветами. Со смертию Зонтаг, в 1864 году¹⁰, поредела аллея и заросла дорожка к церкви; о цветах не может быть даже и помина. Все отзывается пустотою и безлюдием, которые на всякого постороннего могли бы наводить тоску, если бы не противодействовала тому красота великолепной природы, окружающая усадьбу со всех почти сторон. Против самого господского дома растут деревья, в летнее время почти заслоняющие его от взора проходящих по дороге; видно, что на этом месте существовал когда-то цветник. Дом построен из дерева и, по-видимому, давно; камнем он обложен впоследствии, для прочности. Во внутренность дома ведут два крыльца: парадное, с лицевой стороны, и черное, от флигеля, где живет теперь управляющий имением (на рисунке - с правой стороны). Здание с трех сторон имеет по четыре окна, а одна стена его - глухая. Парадных комнат три: зал (большой), гостиная и диванная; две спальни расположены в стороне, ближе к входу с крылец. Прекрасная библиотека покойной Зонтаг долго хранилась в большом доме, но теперь она разобрана, а оставшиеся книги не стоят даже и наименования книг, хотя они хранятся в тех же шкафах. Только кой-какие портреты и картины, между которыми две-три хороших, красят стены пустого дома. Портрет какого-то монаха, благовидной наружности, обращает на себя внимание; передают, что это бывший петербургский духовник Зонтаг. Два портрета в гостиной¹¹ (один из них поменьше) завешены кисеею; они, стало быть, дороже других портретов для владелицы дома, если так бережно сохраняются. И действительно, на одном изображен муж Анны Петровны, генерал Зонтаг, давно умерший, а на другом (по уверению многих) нарисовано изображение матери Жуковского, Елизаветы Дементьевны. Тут же, в столике, хранится и какая-то предсмертная работа Зонтаг, составляющая, по-видимому, дорогое воспоминание для ее дочери и любопытство для посторонних посетителей.

   Мы, с своей стороны, сомневаемся, что на одном из портретов (меньшем) нарисована мать Василия Андреевича, и сомневаемся недаром вот почему: во-первых, турчанка Сальха, как мы знаем из биографии Жуковского, привезена была в Мишенское 16-ти лет, в возрасте полного физического развития для восточной женщины, на портрете же видим миловидную девочку лет 10-11; во-вторых, краски портрета слишком свежи и ярки для 100-летнего изображения, и, в-третьих (это главнейшее), "Васенька" был общим любимцем в семье Буниных и их всех родственников, но мать его, при всей очевидной пользе ее для дома господ (она была и экономкою, и надсмотрщицею над плетеньями ковров), не могла занимать в господской семье такого видного положения, чтобы владельцы, кто бы они ни были, решились написать ее портрет и тратиться на это. Пассивностью положения своей дорогой матери возмущался иногда и сам добрейший Василий Андреевич.

   В настоящее время земля при селе Мишенском, мельница и лес принадлежат дочери Зонтаг, Марье Егоровне, выданной в замужество за австрийского подданного Людвига Гутмансталя-Бенвенути; муж и жена живут в собственном замке Вексель-Штейне, близь Триеста¹². Вид города Триеста, вероятно, по этому случаю висит с другими картинами на стене диванной. Гутманстали, по рассказам жителей села, люди весьма богатые и Мишенское, по-видимому, держат в своих руках только по родственным воспоминаниям. Сам Людвиг Гутмансталь занимает в Австрии какое-то весьма видное место. Муж и жена, как полагать надобно, оба уже люди пожилые. У Марьи Егоровны считается в Мишенском земли 408 десятин с саженями, а крестьяне вышли с наделом 337 десятин 770 сажен. В 50-ти дворах села считается около 500 душ обоего пола. Хозяйством заведует управляющий. Близь церкви, на окраине холма, выстроена недавно сельская школа, в которой было до 70 обучавшихся; при этом замечательно, что у покойной Зонтаг школа существовала 35 лет тому назад, еще при пресловутом крепостном праве, враждебно относившемся к грамотности крестьян...

   Супруги Гутманстали прежде ездили в Россию довольно часто; в последний раз они приезжали лет семь или восемь тому назад, по смерти Елагина, служившего местным предводителем дворянства. Как мы слышали, Гутманстали намеревались было приехать в Мишенское и нынешним летом, но намерение это почему-то не осуществилось. Владельцы Мишенского обыкновенно приезжают не прямо в свое поместье, а в сельцо Уткино, к Е. И. Елагиной, их ближайшей родственнице; Елагина по рождению дочь М. А. Протасовой от профессора Дерптского университета Мойера. Тут невольно вспоминаются высокие и благородные чувства поэта, внушенные ему в молодости матерью Елагиной. Муж последней (брат предводителя), тоже умерший, усердно занимался отечественною историею и написал известную "Белевскую вивлиофику", трактующую о древностях уезда. Затем, пообжившись как следует в Уткине, Гутманстали приезжают на несколько дней в Мишенское, и пустынная господская усадьба, разумеется, на некоторое время оживляется...

   Об остальных постройках на господской усадьбе не стоит и упоминать: они немногочисленны. Каменный скотный двор лежит далее, по дороге в Шишкино; господская же рига выстроена еще далее, против сельского кладбища, отделенного от нее рвом, поросшим молодыми березками, что придает местности живописный вид.

   На кладбище, сзади которого протекает небольшая речка Семьюнка, выстроена деревянная часовня незатейливой архитектуры; там лежат под каменными памятниками прахи: самого Афанасия Ивановича Бунина, отошедшего в вечность в 1791 году, 75 лет, и дочери его, Варвары Афанасьевны, умершей в 1797 году, 29 лет; она была в замужестве за Петром Юшковым. От этого брака родилась Анна Петровна, впоследствии Зонтаг, одноколыбельница, как она себя называла, Жуковского и участница во всех его детских играх; к ним присоединялась иногда, вместе с другими, и та девочка, которая жила у священника Петра Петрова. Мраморный памятник самой Зонтаг - ближайший ко входу. Кроме того, виднеется; несколько каменных безымянных плит.

   На памятнике рано похищенной смертью матери Зонтаг, Варвары Афанасьевны, бывшей вместе с тем и крестного матерью Жуковского, существует следующая эпитафия:

  

   Чей прах скрывает здесь сей камень под собою?

   Кто прямо мать была, супруга - мужу, бедным - друг?..

   Но к горести их всех, болезненной судьбою,

   Она в селенья радости свой испустила дух.

  

   Мы не знаем, кто сочинитель этого надгробия, но по циклу стиха и по особенному душевному настроению автора догадываемся, что творец его - Жуковский, имевший в это время 14 лет.

   В той же часовне, при входе налево, находится небольшой из плитняка памятник с следующею надписью, выбитою вязью: "Погребен раб Божий Тихон Иванов Салавцов, Иванов человек, Прокофьевича Воейкова. А подпись сию писал Иван Куликовский, лета 7170 (1662 г.) июня в 28 день".

   Все памятники XVII столетия, а также и XVI, какие нам доводилось читать в разных местах над прахами знатных бояр, отличаются величиною и массивностью; памятник же крепостного Соловцова в сравнении с ними есть чисто детский памятничек. Миниатюрностью камня, вероятно, высказывалось ничтожество общественного положения отошедшего в другой мир человека... Неизвестно только то, кто пригородил памятник стеною часовни, чтобы сохранить его: сами ли Воейковы или позднее те лица, которые хоронили Бунина. Укажем теперь на те стихотворения Жуковского, которые живописуют местность Мишенского, в самом деле прекрасную. Вспоминая в Дерпте о дорогой родине, Жуковский пишет:

  

   Там небеса и воды ясны!

   Там песни птичек сладкогласны!

   О родина, все дни твои прекрасны!

   Где б ни был я, но все с тобой -

              Душой.

   Ты помнишь ли, как под горою,

   Осеребряемый росою,

   Светился луг вечернею порою

   И тишина слетала в лес -

             С небес?

   Ты помнишь ли наш пруд спокойный,

   И тень от ив в час полдня знойный,

   И над водой от стада гул нестройный,

   И в лоне вод, как сквозь стекло, -

              Село?

   Там на заре пичужка пела,

   Даль озарялась и светлела, -

   Туда, туда душа моя летела;

   Казалось сердцу и очам -

              Все там!..

  

   Это Жуковский писал Авдотье Петровне Елагиной, сестре Зонтаг, а своей племяннице (от другого мужа, В. Киреевского, у нее был сын И. В. Киреевский). Под псевдонимом Петерсон она переводила статьи для журналов.

   Привязанный до болезненности к Мишенскому, Жуковский следующим образом описывает свои чувства к родине:

  

   Друзья, любите сень родительского крова!

   Где ж счастье, как не здесь, на лоне тишины,

   С забвением сует, с беспечностью свободы?

   О, блага чистые, о, сладкий дар природы!

   Где вы, мои поля? Где вы, любовь весны?

   Страна, где я расцвел в тени уединенья,

   Где сладость тайная во грудь мою лилась,

   О, рощи, о, друзья, когда увижу вас?

   Когда, покинув свет, опять без принужденья

   Вкушать мне вашу сень, ваш сумрак и покой?

   О, кто мне возвратит родимые долины?..¹³

  

   Своей милой родины Жуковский не забывал и при громе пушек, когда сделался "Певцом во стане русских воинов"; он говорит:

  

   Отчизне кубок сей, друзья!

   Страна, где мы впервые

   Вкусили сладость бытия,

   Поля, холмы родные,

   Родного неба милый свет,

   Знакомые потоки,

   Златые игры первых лет

   И первых лет уроки,

   Что вашу прелесть заменит?

   О, родина святая,

   Какое сердце не дрожит,

   Тебя благословляя?

  

   Когда через 22-23 года, именно в 1838 году, Жуковский проездом был в Белеве со своим царственным воспитанником, в Бозе почившим императором Александром II, то прожил в Мишенском несколько дней и, разумеется, с любовию осмотрел те прекрасные места, где провел свое детство и первую молодость; по рассказам очевидцев, некоторые места, связанные с печальными событиями, вызвали у впечатлительного Василия Андреевича слезы... Все родные собрались у Зонтаг для встречи дорогого родственника, и встреча вышла не только торжественная, но и семейно-трогательная¹⁴. Затем, по инициативе некоторых дворян и горожан, поэту оказана была торжественная встреча в городском саду, причем сад роскошно иллюминовали, так как приезд Жуковского состоялся вечером. Восторженные белевцы хотели было украсить голову Жуковского серебряным венком, но виновник торжества скромно уклонился от подобного рода овации. Мастер, делавший венок, жив и теперь¹⁵. В саду долго после того существовала на главной аллее арка в память этого посещения с надписью: "В память посещения В. А. Жуковского, 1838 год". Объезжая с наследником престола разные общественные учреждения, Василий Андреевич, как педагог, не преминул завернуть один и в уездное училище, но по случаю вакационного времени, помнится, учения не было. Смотритель же училища, Успенский, вместе с другими чиновниками имел счастие представляться наследнику престола. В письме (1837 года) к бывшему в то время белевскому городскому голове А. Ф. Новикову Жуковский, выразив свою благодарность здешним жителям за их особенно радушный прием, именует сам себя "гражданином" Белева. Письмо это, написанное с величайшею сердечною теплотою, так присущею Жуковскому, нам довелось читать у наследников Новикова, лет 35 тому назад. Копия же с него, к искреннему сожалению, где-то затерялась и потому воспроизведена быть не может. Через бывшего тогда уездного предводителя Жуковский, без всякого сомнения, благодарил и белевское дворянство, почтившее его столь радушным приемом.

   В 1810 году Василий Андреевич устроил для матери своей дом в Белеве; она отошла от Буниной, по-видимому, при ее еще жизни. Полагать надобно, что местность города покойный поэт знал как свои пять пальцев; он выбрал самую лучшую и по чистоте воздуха, и по заокским живописным видам. Местность эта находится в Казачьей слободе, на Ертовской улице, на высоком берегу Оки. Сколько стихов Жуковского обязано этой вдохновляющей местности своим существованием! Дом выстроен был деревянный, двухэтажный, на каменном фундаменте (на углу), с тремя окнами в каждом этаже, из коих среднее, наверху, полукруглое, что имеет странный вид. Елизавета Дементьевна, приписанная к белевскому мещанскому обществу, умерла почти в одно время с Марьею Григорьевною, которой она была гораздо моложе. В 1822 году в опустевшем доме помещались по найму уездный и земский суды с дворянскою опекою, пока переделывались старые обгоревшие развалины теперешнего помещения отделения окружного суда и земской управы с опекою. Затем дом Жуковского перешел во владение протоколиста опеки Емельянова; по просьбе последнего, нам помнится, из царского кабинета высылались деньги на поддержку здания, приходившего в ветхость. При доме существовал плодовый сад, уничтоженный весенними морозами 1837 года. Старый дом поэта, в 1837 году, осчастливил своим посещением царь-освободитель Александр II, тогда еще наследник престола, во время его путешествия по России. С верхнего этажа августейший путешественник вместе с окружавшею его свитою любовался живописными заокскими окрестностями, простирающимися вверх по Оке верст на 15. Жуковский, в свою очередь, рассказывал наследнику престола разные моменты из его жизни в этом доме вместе с покойною матерью, а также говорил о сочинениях, написанных им в этом доме. Тогдашним владельцем Емельяновым был предложен государю наследнику завтрак; предложение было принято с большою благосклонностью. При отъезде наследник подарил Емельянову богатую табакерку. Обветшалый дом, по инициативе князя Вяземского, друга умершего поэта, правительство приобрело у наследников Емельянова за 3 тысячи рублей, перестроило его заново по плану и фасаду старого и открыло в нем, в конце 1872 года, ремесленное училище. Впоследствии, при увеличившемся комплекте учеников, дом оказался чрезвычайно тесным; была найдена возможность при частном пособии выстроить для школы гораздо большее помещение - каменный двухэтажный дом. В этом доме, приспособленном только вчерне, и помещается теперь училище, а в небольшом домике Жуковского живут преподаватели. На нашем рисунке виднеется фасад училищного дома. Среди усадьбы Жуковского существовала усадьба и деревянный дом, весьма странной архитектуры, бывшего дядьки Василия Андреевича, Михаила Ивановича Зверева. Зверев впоследствии, а именно в 20-х годах, занимался составлением деловых бумаг и слыл в Белеве за умного и трезвого человека; по каким-то обстоятельствам Зверев даже платил гильдию. Преданный дядька ухаживал за Васильем Андреевичем и во время обучения его в Университетском пансионе и после того - в Мишенском и в Белеве, а затем и в Орловской губернии, где покойный приобрел себе маленькую деревеньку, смежную с владением Екатерины Афанасьевны Протасовой - деревнею Муратовою. По рассказам вдовы умершего Зверева, которую нам довелось знать лично, Василий Андреевич сначала помогал ей присылкою на каждое просимое письмо ее, а затем она потеряла его из виду: два подросшие сына могли содержать больную женщину без посторонней помощи.

   Заслуги Жуковского, бесспорно, принадлежат всей России; но тем не менее мы, белевцы, вправе называть достойного поэта своим согражданином, не потому только, что он родился близь города, но и потому, что лучшие годы своей молодости он провел в Белеве. Жизнь на родине, так сказать, послужила дорогому "певцу во стане русских воинов" прочным фундаментом, чтобы незыблемо основать на нем свое будущее высокое значение как на литературном поприще, так и на служебном. Заслуги Жуковского, не отдавая, может быть, себе в том ясного отчета, чувствуют сейчас с благодарностью миллионы беднейших обитателей громадной России!..

   Прошло почти 100 лет со смерти Афанасия Ивановича, но понятия "бунинская мельница", "бунинский луг" и проч. и теперь не сходят с уст как окрестных жителей Мишенского, так и собственно городских: народная память, видно, переживает самую смерть!..

  

   Петр Мартынович Мартынов (1828-1895) - тульский краевед, публиковавшийся в журнале "Исторический вестник". Его очерк "Село Мишенское, родина В. А. Жуковского", созданный в начале 1870-х годов, - опыт краеведческих мемуаров. Мартынов попытался через конкретные реалии воссоздать мир, окружавший Жуковского в юности, питавший его поэтическое воображение. В этом смысле очерк Мартынова - важнейший источник для биографов поэта, комментаторов его поэзии.

  

  

   ИВ. 1887. Т. 27. С. 110-126. К очерку приложены три гравюры с видами Мишенского. Впервые: Тульские губ. ведомости. 1872. В примеч. к очерку использованы авторские комментарии, специально оговоренные в тексте.

  

   ¹ Река Большая Выра... - Примеч. автора: "В Оку около Белева впадают четыре Выры: Большая (Фатьяновская), Малая (в самом городе), Вежна (под Жабынью) и Говтунская Выра вероятно, происходит от глагола вырывать, означая бурное свойство воды при разлитии весною, когда целые береговые местности смываются и засоряют фарватер Оки, и без того здесь маловодной" (с. 110).

   ² Ты помнишь ли наш пруд спокойной?.. - цитата из стих. "Там небеса и воды ясны...", посланного в письме к А. П. Киреевской в 1816 г. с таким комментарием: "Все, что на милой родине, здравствуй! Я было начал стихи к родине" <...> (ЖМНП. 1869. С. 142, 377).

   ³ Гремячий колодезь. - Об этом Гремячем ключе Жуковский вспоминал неоднократно (см.: УС, с. 18) и запечатлел его в 1837 г. на рисунке (Милонов, с. 47).

   ⁴ Об этом см. примеч. 17 к воспоминаниям К. К. Зейдлица в наст. изд.

   ⁵ Примеч. автора: "Мишенское есть в Одоевском уезде, в 6 верстах от города; Мишина Поляна - в Белевском" (с. 112).

   ⁶