Главная » Книги

Жуковский Василий Андреевич - В.А. Жуковский в воспоминаниях современников, Страница 38

Жуковский Василий Андреевич - В.А. Жуковский в воспоминаниях современников



...рода Буниных... - См. об этом: Долгова Р. С, Кононова А. Ю. Новые материалы о родине и предках поэта (по документам ЦГАДА) // Жуковский и русская культура. Л., 1987. С. 342-345.
   7 ...каменный храм... - См. офорт Жуковского "Вид церкви от дома к воротам" (Милонов, с. 34, 45).
   8 Примеч. автора: "Об этом я узнал от одного отставного чиновника, он же, в свою очередь, слышал о подобном наименовании от своей родной бабки, жившей в детстве у священника Петра Петрова, который крестил Жуковского. Бабка, бывши маленькою, по ее словам, хаживала на господскую усадьбу играть с Васенькою; 26 лет тому назад старушка умерла" (с. 117).
   9 Об этом говорил и сам Жуковский (УС, с. 109). В мишенских офортах Жуковского холм постоянно присутствует как важнейшая часть пейзажа (Милонов, с. 29, 46).
   10 Примеч. автора: "В 1855 году нам довелось видеть Зонтаг и ее домашнюю обстановку; несмотря на свои 70 лет, она казалась вполне бодрою и гораздо моложе своих лет" (с. 117).
   11 Примеч. Мартынова: "В гостиной есть небольшой портрет жены Василия Андреевича, Елизаветы Алексеевны, с сыном, небольшим мальчиком" (с. 118).
   12 Гутмансталь, за которого вышла замуж единственная дочь А. П. Зонтаг, был австрийским консулом в Одессе (РБ, с. 118). Как сообщает Мартынов, "у супругов Гутмансталей в Австрии трое детей: два женатые сына и замужняя дочь" (с. 120).
   13 Друзья, любите сень родительского крова!.. - отрывок из стих. "Сон могольца" (1806).
   14 В дневнике об этом событии Жуковский писал так: "У нас все представились: Саша, Маша, Арбенева и Плещеев. Приезд Петра Плещеева, Варвары с мужем, Левицкой Натальи Алексеевны и мужа ее" (Дневники, с. 342).
   15 Об этом см. воспоминания М. П. Погодина в наст. изд.

ПРИЛОЖЕНИЕ

  

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ ЖУКОВСКОМУ

  

А. И. ТУРГЕНЕВ

1. <В. А. ЖУКОВСКОМУ>

  
   Смиренный жизни путь цветами устилая,
   Живи, мои милый друг, судьбу благословляя,
   И ввек любимцем будь ее.
   Блаженство вольности, любви, уединенья
   И муз святые вдохновенья
   Проникнут сладостью все бытие твое.
   А мне судьба велит за счастием гоняться,
   Искать его, не находить,
   Но я не буду с ней считаться,
   Коль будешь ты меня любить.
                   &nbsp;                1803
  

К. Н. БАТЮШКОВ

2. К ЖУКОВСКОМУ

  
   Прости, балладник мой,
   Белёва мирный житель!1
   Да будет Феб с тобой,
   Наш давний покровитель!
   Ты счастлив средь полей
   И в хижине укромной.
   Как юный соловей
   В прохладе рощи темной
   С любовью дни ведет,
   Гнезда не покидая,
   Невидимый поет,
   Невидимо пленяя
   Веселых пастухов
   И жителей пустынных,-
   Так ты, краса певцов,
   Среди забав невинных,
   В отчизне золотой
   Прелестны гимны пой!
   О! пой, любимец счастья,
   Пока веселы дни
   И розы сладострастья
   Кипридою даны,
   И роскошь золотая,
   Все блага рассыпая
   Обильною рукой,
   Тебе подносит вины,
   И портер выписной,
   И сочны апельсины,
   И с трюфлями пирог -
   Весь Амальтеи рог2,
   Вовек неистощимый,
   На жирный твой обед!
   А мне... покоя нет!
   Смотри! неумолимый
   Домашний Гиппократ,
   Наперсник Парки бледной,
   Попов слуга усердной,
   Чуме и смерти брат,
   Поклявшися латынью
   И практикой своей,
   Поит меня полынью
   И супом из костей;
   Без дальнего старанья
   До смерти запоит
   И к вам писать посланья
   Отправит за Коцит!
   Всё в жизни изменило,
   Что сердцу сладко льстило;
   Всё, всё прошло, как сон:
   Здоровье легкокрыло,
   Любовь и Аполлон!
   Я стал подобен тени,
   К смирению сердец,
   Сух, бледен, как мертвец;
   Дрожат мои колени,
   Спина дугой к земле,
   Глаза потухли, впали,
   И скорби начертали
   Морщины на челе;
   Навек исчезла сила
   И доблесть прежних лет.
   Увы! мой друг, и Лила
   Меня не узнает.
   Вчера, с улыбкой злою,
   Мне молвила она
   (Как древле Громобою3
   Коварный Сатана):
   "Усопший! мир с тобою!
   Усопший! мир с тобою!" -
   Ах! это ли одно
   Мне роком суждено
   За древни прегрешенья?..
   Нет, новые мученья,
   Достойные бесов!
   Свои стихотворенья
   Читает мне Свистов4;
   И с ним певец досужий,
   Его покорный бес5,
   Как он, на рифмы дюжий,
   Как он, головорез!
   Поют и напевают
   С ночи до бела дня;
   Читают и читают
   И до смерти меня,
   Убийцы, зачитают!
                       1812
  

3. К ПОРТРЕТУ ЖУКОВСКОГО

  
   Под знаменем Москвы, пред падшею столицей
   Он храбрым гимны пел, как пламенный Тиртей1;
                  В дни мира, новый Грей2,
   Пленяет нас задумчивой цевницей.
                         &nbsp;              1817
  

4

* * *

  
   Жуковский, время все проглотит,
   Тебя, меня и славы дым1,
   Но то, что в сердце мы храним,
   В реке забвенья не потопит!
   Нет смерти сердцу, нет ее!
   Доколь оно для блага дышит!..
   А чем исполнено твое,
   И сам Плетаев2 не опишет.
            ;               1821
  

В. Л. ПУШКИН

  

5. К В. А. ЖУКОВСКОМУ

  

Licuit semperque licebit

Signatum praesente nota producere nomen.

Ut silvae foliis pro nos mutantur in annos,

Prima cadunt; ita verboram vêtus interit aetas,

Et juvenum ritu florent modo nata vigentque.

Horat. Ars poetica (*)

   (*Всегда было и будет впредь позволено использовать слова, освященные употреблением. Как леса на склоне года меняют листья и опадают те, что появились прежде, так проходит пора старых слов и в употреблении цветут и крепнут вновь появившиеся. Гораций. Поэтическое искусство (лат.).)
  
   Скажи, любезный друг, какая прибыль в том,
   Что часто я тружусь день целый над стихом?
   Что Кондильяка я и Дюмарсе читаю,
   Что логике учусь и ясным быть желаю?
   Какая слава мне за тяжкие труды?
   Лишь только всякой час себе я жду беды;
   Стихомарателей здесь скопище упрямо.
   Не ставлю я нигде ни семо, ни овамо1;
   Я, признаюсь, люблю Карамзина читать
   И в слоге Дмитреву стараюсь подражать.
   Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно,
   Тот изъясняется приятно и свободно.
   Славянские слова таланта не дают,
   И на Парнас они поэта не ведут.
   Кто русской грамоте как должно не учился,
   Напрасно тот писать трагедии пустился2;
   Поэма громкая, в которой плана нет3,
   Не песнопение, но сущий только бред.
  
   Вот мнение мое! Я в нем не ошибаюсь
   И на Горация и Депрео ссылаюсь:
   Они против врагов мне твердый будут щит;
   Рассудок следовать примерам их велит.
   Талант нам Феб дает, а вкус дает ученье.
   Что просвещает ум? питает душу? - чтенье.
   В чем уверяют нас Паскаль и Боссюэт,
   В Синопсисе4 того, в Степенной книге5 нет.
   Отечество люблю, язык я русской знаю,
   Но Тредьяковского с Расином не равняю;
   И Пиндар наших стран тем слогом не писал,
   Каким Боян в свой век героев воспевал6.
  
   Я прав, и ты со мной, конечно, в том согласен;
   Но правду говорить безумцам - труд напрасен.
   Я вижу весь собор безграмотных славян,
   Которыми здесь вкус к изящному попран,
   Против меня теперь рыкающий ужасно,
   К дружине вопиет наш Балдус7 велегласно:
   "О братие мои, зову на помощь вас!
   Ударим на него, и первый буду аз.
   Кто нам грамматике советует учиться,
   Во тьму кромешную, в геенну погрузится;
   И аще смеет кто Карамзина хвалить,
   Наш долг, о людие, злодея истребить".
   Не бойся, говоришь ты мне, о друг почтенный.
   Не бойся, мрак исчез - настал нам
                               век блаженный!
   Великий Петр, потом Великая Жена,
   Которой именем вселенная полна,
   Нам к просвещению, к наукам путь открыли,
   Венчали лаврами и светом озарили.
   Вергилий и Омер, Софокл и Эврипид,
   Гораций, Ювенал, Саллюстий, Фукидид
   Знакомы стали нам, и к вечной славе россов
   Во хладном Севере родился Ломоносов!
   На лире золотой Державин возгремел,
   Бессмертную в стихах бессмертных он воспел;
   Любимец Аонид и Фебом вдохновенный,
   Представил Душеньку в поэме несравненной8.
   Во вкусе час настал великих перемен:
   Явились Карамзин и Дмитрев-Лафонтен9!
   Вот чем все русские должны гордиться ныне!
   Хвала Великому! Хвала Екатерине!
   Пусть Клит рецензии тисненью предает -
   Безумцу вопреки. Поэт всегда Поэт.
  
   Итак, любезный друг, я смело в бой вступаю;
   В словесности раскол, как должно, осуждаю.
   Арист10 душою добр, но автор он дурной,
   И нам от книг его нет пользы никакой;
   В странице каждой он слог древний выхваляет
   И русским всем словам прямой источник знает, -
   Что нужды? Толстый том, где зависть лишь видна,
   Не есть Лагарпов курс11, а пагуба одна.
   В славянском языке и сам я пользу вижу,
   Но вкус я варварский гоню и ненавижу.
   В душе своей ношу к изящному любовь;
   Творенье без идей мою волнует кровь.
   Слов много затвердить не есть еще ученье,
   Нам нужны не слова - нам нужно просвещенье12.
     &nbsp;                              1810
  

6. НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ В. А. ЖУКОВСКОГО

  
      Он стал известен сам собой;
   На лире он любовь, героев воспевает;
      Любимец муз соединяет
   Прекраснейший талант с прекраснейшей душой.
       ;                             1817
  

7. К В. А. ЖУКОВСКОМУ

  
      Товарищ-друг! Ты помнишь ли, что я
         Еще живу в сем мире?
   Что были в старину с тобою мы друзья,
         Что я на скромной лире,
   Бывало, воспевал талант изящный твой?
   Бывало, часто я, беседуя с тобой,
         Читал твои баллады и посланья:
   Приятные, увы, для сердца вспоминанья!
   Теперь мне некому души передавать:
   С тобою, В<яземски>м, со всеми я в разлуке;
          Мне суждено томиться, горевать
          И дни влачить в страданиях и скуке.
   Где Б<лудо>в? Где Д<ашко>в? Жизнь долгу
                                   посвятив,
            Они заботятся, трудятся;
   Но и в трудах своих нередко, может статься,
   Приходит им на мысль, что друг их старый жив.
   Я жив, чтоб вас любить, чтоб помнить всякий час,
            Что вас еще имею;
   Благодаря судьбу, я в чувствах не хладею.
   Молю, чтоб небеса соединили нас.
                &nbsp;                     9 января 1830
  

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

  

8. ПОСЛАНИЕ К ЖУКОВСКОМУ ИЗ МОСКВЫ В КОНЦЕ 1812 ГОДА

  
   Итак, мой друг, увидимся мы вновь
   В Москве, всегда священной нам и милой!
   В ней знали мы и дружбу и любовь,
   И счастье в ней дни наши золотило.
   Издетства, друг, для нас была она
   Святилищем драгих воспоминаний;
   Протекших бед, веселий, слез, желаний
   Здесь повесть нам везде оживлена.
   Здесь красится дней наших старина,
   Дней юности, и ясных и веселых,
   Мелькнувших нам едва - и отлетелых.
   Но что теперь твой встретит мрачный взгляд
   В столице сей и мира и отрад? -
   Ряды могил, развалин обгорелых
   И цепь полей пустых, осиротелых -
   Следы врагов, злодейства гнусных чад!
   Наук, забав и роскоши столица,
   Издревле край любви и красоты
   Есть ныне край страданий, нищеты.
   Здесь бедная скитается вдовица,
   Там слышен вопль младенца-сироты;
   Их зрит в слезах румяная денница,
   И ночи мрак их застает в слезах!
   А там старик, прибредший на клюках
   На хладный пепл родного пепелища,
   Не узнает знакомого жилища,
   Где он мечтал сном вечности заснуть,
   Склонив главу на милой дщери грудь;
   Теперь один, он молит дланью нищей
   Последнего приюта на кладбище.
   Да будет тих его кончины час!
   Пускай мечты его обманут муку,
   Пусть слышится ему дочерний глас,
   Пусть, в гроб сходя, он мнит подать ей руку!
   Счастлив, мой друг, кто, мрачных сих картин,
   Сих ужасов и бедствий удаленный
   И строгих уз семейных отчужденный,
   Своей судьбы единый властелин,
   Летит теперь, отмщеньем вдохновенный1,
   Под знамена карающих дружин!
   Счастлив, кто меч, отчизне посвященный,
   Подъял за прах родных, за дом царей,
   За смерть в боях утраченных друзей;
   И, роковым постигнутый ударом,
   Он скажет, свой смыкая мутный взор:
   "Москва! Я твой питомец с юных пор,
   И смерть моя - тебе последним даром!"
  
   Я жду тебя, товарищ милый мой!
   И по местам, унынью посвященным,
   Мы медленно пойдем, рука с рукой,
   Бродить, мечтам предавшись потаенным.
   Здесь тускл зари пылающий венец,
   Здесь мрачен день в краю опустошений;
   И скорби сын, развалин сих жилец,
   Склоня чело, объятый думой гений
   Гласит на них протяжно: нет Москвы!
   И хладный прах, и рухнувшие своды,
   И древний Кремль, и ропотные воды
   Ужасной сей исполнены молвы!
                  &nbsp;             1813
  

9. К ТИРТЕЮ СЛАВЯН

  
   Давно ли ты, среди грозы военной,
   Младой Тиртей1, на лире вдохновенной
   Победу пел перед вождем побед2?
   И лаврами его означил след?
   Давно ли ты, воспламенен героем,
   Воспел его, с бестрепетным покоем
   Стоящего пред трепетным врагом?
   О, сколь тебе прекрасен перед строем
   Казался он с израненным челом!3
   И ты прочел в священном упоенье
   На сем челе судьбины приговор:
   Успех вождя и пришлеца позор,
   И ты предрек грядущих дней явленье!
   Но где тобой обещанный возврат?
   Где вождь побед? Увы! и стар и млад,
   Предупредя дрожащий луч денницы,
   Во сретенье к нему не поспешат!
   Не окружат победной колесницы
   И спасшей их отмстительной десницы
   К устам своим не поднесут стократ!
   И каждый шаг его не огласят
   Языком чувств, хвалою благородной!
   Не придет сей желанный нами день!
   Внезапно смерть простерла ночи тень4
   На путь вождя, путь славы лучезарной!
   Спасенья муж свой зоркий взгляд смежил,
   И тесный гроб - великого вместил!
   Обвей свою ты кипарисом лиру,
   Тиртей славян! И прах, священный миру,
   Да песнь твоя проводит в мрачный свод,
   И тень его, с безоблачных высот
   Склонясь на глас знакомых песнопений,
   Твой будет щит и вдохновенья гений.
                        ;            1813
  

10. К В. А. ЖУКОВСКОМУ

(Подражание сатире II Депрео)1

  
   О ты, который нам явить с успехом мог
   И своенравный ум, и беспорочный слог,
   В боренье с трудностью силач необычайный2,
   Не тайн поэзии, но стихотворства тайны,
   Жуковский! от тебя хочу просить давно.
   Поэзия есть дар, стих - мастерство одно.
   Природе в нас зажечь светильник вдохновенья,
   Искусства нам дают пример и наставленья.
   Как с рифмой совладеть, подай ты мне совет3.
   Не ты за ней бежишь, она тебе вослед;
   Угрюмый наш язык как рифмами ни беден,
   Но прихотям твоим упор его не вреден,
   Не спотыкаешься ты на конце стиха
   И рифмою свой стих венчаешь без греха.
   О чем ни говоришь, она с тобой в союзе
   И верный завсегда попутчик смелой музе.
   Но я, который стал поэтом на беду,
   Едва когда путем на рифму набреду;
   Не столько труд тяжел в Нерчинске рудокопу,
   Как мне, поймавши мысль, подвесть ее под стопу
   И рифму залучить к перу на острие.
   Ум говорит одно, а вздорщица4 свое.
   Хочу ль сказать, к кому был Феб из русских ласков, -
   Державин рвется в стих, а втащится Херасков5.
   В стихах моих не раз, ее благодаря,
   Трус Марсом прослывет, Катоном - раб царя,
   И, словом, как меня в мороз и жар ни мечет,
   А рифма, надо мной ругаясь, мне перечит.
   С досады, наконец, и выбившись из сил,
   Даю зарок не знать ни перьев, ни чернил,
   Но только кровь во мне, спокоившись, остынет
   И неуспешный лов за рифмой ум покинет,
   Нежданная, ко мне является она,
   И мной владеет вновь парнасский сатана.
   Опять на пытку я, опять бумагу в руки -
   За рифмой рифмы ждать, за мукой новой муки.
   Еще когда бы мог я, глядя на других,
   Впопад и невпопад сажать слова в мой стих;
   Довольный счетом стоп и рифмою богатой,
   Пестрил бы я его услужливой заплатой.
   Умел бы, как другой, паря на небеса,
   Я в пляску здесь пустить и горы и леса6
   И, в самый летний зной в лугах срывая розы,
   Насильственно пригнать с Уральских гор морозы.
   При помощи таких союзников, как встарь,
   Из од своих бы мог составить рифм словарь
   И Сумарокова одеть в покрове новом;
   Но мой пужливый ум дрожит над каждым словом,
   И рифма праздная, обезобразив речь,
   Хоть стих и звучен будь,- ему как острый меч.
   Скорее соглашусь, смиря свою отвагу,
   Стихами белыми весь век чернить бумагу,
   Чем слепо вклеивать в конец стихов слова,
   И, написав их три, из них мараю два.
   Проклятью предаю я, наравне с убийцей,
   Того, кто первый стих дерзнул стеснить границей
   И вздумал рифмы цепь на разум наложить.
   Не будь он - мог бы я спокойно век дожить,
   Забот в глаза не знать и, как игумен жирный,
   Спать ночью, днем дремать в объятьях лени мирной.
   Ни тайный яд страстей, ни зависти змея
   Грызущею тоской не трогают меня.
   Я Зимнего дворца не знаю переходов,
   Корысть меня не мчит к брегам чужих народов.
   Довольный тем, что есть, признательный судьбе,
   Не мог бы в счастье знать и равного себе,
   Но, заразись назло стихолюбивым ядом,
   Свой рай земной сменил я добровольным адом.
   С тех пор я сам не свой: прикованный к столу,
   Как древле изгнанный преступник на скалу
   Богами брошен был на жертву хищной власти,
   Насытить не могу ненасытимой страсти.
   То оборот мирю с упрямым языком,
   То выживаю стих, то строфу целиком,
   И, силы истоща в страдальческой работе,
   Тем боле мучусь я, что мучусь по охоте.
   Блаженный Н<иколев>, ты этих мук не знал.
   Пока рука пером водила, ты писал,
   И полка книжная, твой знаменуя гений,
   Трещит под тяжестью твоих стихотворений.
   Пусть слог твой сух и вял, пусть холоден твой жар,
   Но ты, как и другой, Заикину товар.
   Благодаря глупцам не залежишься в лавке!
   "Где рифма налицо, смысл может быть в неявке!" -
   Так думал ты - и том над томом громоздил;
   Но жалок правилам кто ум свой покорил.
   Удачный выбор слов невежде не помеха;
   Ему что новый стих, то новая потеха.
   С листа на лист, резвясь игривою рукой,
   Он в каждой глупости любуется собой.
   Напротив же, к себе писатель беспристрастный,
   Тщась беспорочным быть,- в борьбе с собой всечасной.
   Оправданный везде, он пред собой не прав;
   Всем нравясь, одному себе он не на нрав.
   И часто кто за дар прославлен целым светом,
   Тот проклинает день, в который стал поэтом.
   Ты, видя подо мной расставленную сеть,
   Жуковский! научи, как с рифмой совладеть.
   Но если выше сил твоих сия услуга,
   То от заразы рифм избавь больного друга!
                                    Август 1819
  

11. ПЕСНЬ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ В. А. ЖУКОВСКОГО

  
   В этот день дал Бог нам друга -
   И нам праздник этот день!
   Пусть кругом снега и вьюга
   И январской ночи тень -
   Ты, Вьельгорский, влагой юга
   Кубок северный напень!
   Все мы выпьем, все мы вскроем
   Дно сердец и кубков дно
   В честь того, кого запоем
   Полюбили мы давно!
      Будь наш тост ему отраден,
      И от города Петра
      Пусть отгрянет в Баден-Баден1
      Наше русское ура!
   Он чудесный дар имеет
   Всех нас спаивать кругом:
   Душу он душою греет,
   Ум чарует он умом
   И волшебно слух лелеет
   Упоительным стихом.
   И под старость, духом юный,
   Он все тот же чародей!
   Сладкой песнью дышат струны,
   И душа полна лучей.
      Будь наш тост ему отраден,
      И от города Петра
      Пусть отгрянет в Баден-Баден
      Наше русское ура!
   Нас судьбы размежевали,
   Брошен он

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 377 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа