Жуковский Василий Андреевич - В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

деньги? Разве на то, чтобы купить новую книгу. - Но после, хотя он стал и богаче и имел уже доход верный, ему стало невозможно так транжирить. Он был не только известный поэт, но сделался и государственный человек, воспитатель наследника русского престола. Тут уж он обязан был к некоторому представлению. И несмотря на то, он содержал больную Воейкову, свою крестницу, в чужих краях по самую смерть ее⁴, он составил для старшей ее дочери из собственных денег капитал в 40 000 р. асс., он давал пенсии многим известным мне людям, и, наконец, в 1839-м году, во время Бородинской годины, где он должен был присутствовать со всем двором, он продал свою карету, чтобы выкупить на волю одного очень даровитого музыканта, известного в Москве, которого барин его определил в повара. Теперь же он женат и имеет двух детей. Деньги его нужны для семейства, и, несмотря на то, разве он не отделил 1000 р. асс. от пенсии, которую получает от императрицы Александры Феодоровны, в мою пользу, потому что узнал, что после кончины Егора Васильевича я осталась в очень тесных обстоятельствах, и эту пенсию отделил так, что я не могла от того отказаться, потому что получила и треть годовой пенсии, и уведомление об этом из императрицыной канцелярии. Узнав о Машенькиной свадьбе⁵, разве он не прислал ей на приданое все то, что получил за "Наля и Дамаянти"?⁶ И это уже будучи женат. О! Жуковский сохранил, среди всех каверз, которыми был окружен, всю ту же чистую, благородную, незлобивую душу. Теперь, может статься, она еще светлее прежнего, потому что он сделался очень набожен. Если бы Господь привел свидеться с ним хотя еще раз на сем свете! <...>

  

  

   <...> Какая у тебя еще свежесть воображения! Целый огород засеяла стихами! Они очень бы понравились Жуковскому, который сам любил писать такого рода стихотворения и потом так добродушно, бывало, валяется над ними со смеху. Например, он однажды, посылая из Петербурга в Дерпт цветных бумажек кузине моей Воейковой, написал (тогда был генерал-губернатор остзейских губерний маркиз Паулуччи):

  

   Сашка, Сашка!

   Вот тебе бумажка,

   Желаю тебе благополучия

   Не только в губерниях Паулуччия,

   Но во всякой губернии и уезде

   По приезде и по отъезде.

   Когда я чихну, ты скажи: здравствуй!

   А я тебе скажу: благодарствуй!⁷

  

   Кто бы ждал таких стихов от Жуковского? Они очень его забавляли и нравились ему. Добрый Жуковский! Я недавно получила от него письмо. Кажется, у него все благополучно, но о возвращении своем он не говорит ни слова. <...>

  

   Анна Петровна Зонтаг, урожд. Юшкова (1786-1864), племянница Жуковского, дочь его сестры по отцовской линии В. А. Юшковой, старшая сестра А. П. Елагиной-Киреевской, детская писательница, переводчица, мемуаристка. Детство и молодость провела в селе Мишенском, родовом поместье Буниных, в Туле и Москве. В 1817 г. вышла замуж за офицера русской службы американца Е. В. Зонтага и уехала с ним в Одессу, где и жила до смерти мужа (1841), а затем до замужества и отъезда за границу дочери (1842). После этого переселилась в Мишенское и прожила там до самой смерти.

   Наряду с А. П. Елагиной А. П. Зонтаг относилась к числу наиболее близких Жуковскому людей. Воспитание и образование она получила в доме своей бабушки М. Г. Буниной, где воспитывался и внебрачный сын ее мужа, А. И. Бунина, В. А. Жуковский, с которым мемуаристку связывала детская дружба, позже сохранившаяся как родственная привязанность на всю жизнь. Период особенно интенсивного общения А. П. Зонтаг и Жуковского ограничен детством и юностью поэта (до 1815 г.). Позже А. П. Зонтаг - постоянный корреспондент Жуковского и предмет его родственных забот.

   По совету и под руководством Жуковского А. П. Зонтаг начала заниматься литературной деятельностью (переводы с иностранных языков) в 1808-1811 гг., когда Жуковский редактировал журнал "Вестник Европы", он же доставлял ей и некоторые заказы (РБ, с. 110-112, 116, 117). О постоянной материальной помощи, которую оказывал Жуковский своей племяннице, свидетельствуют письма А. П. Зонтаг к А. М. Павловой, приводящиеся в настоящем издании.

   Писать воспоминания о детстве поэта А. П. Зонтаг начала довольно рано. Жуковский сам подал ей эту мысль. В апреле 1836 г. он писал А. П. Зонтаг: "Я бы вам присоветовал сделать и другое: напишите свои воспоминания или, лучше сказать, наши воспоминания" (УС, с. 111). С тех пор Зонтаг периодически посылала Жуковскому и А. П. Елагиной свои письма с воспоминаниями об их детстве. Незадолго до своей смерти поэт так отозвался об одном из таких писем: "Оно заставило меня плакать, так живо и так много милых встало из глубины прошедшего перед глазами моими" (там же, с. 130). До сих пор воспоминания А. П. Зонтаг, наиболее ценная часть ее литературного наследия, являются самым авторитетным и, по сути, единственным источником сведений о детстве Жуковского.

   История текста и публикаций мемуаров А. П. Зонтаг достаточно сложна. Первый их вариант, статья "Несколько слов о детстве В. А. Жуковского", была написана по просьбе М. П. Погодина, редактора журнала "Москвитянин", и опубликована без указания авторства (Москв. 1849. No 9). После смерти Жуковского статья А. П. Зонтаг, под тем же названием, была Погодиным перепечатана (там же, 1852. No 18).

   Второй, более пространный, вариант воспоминаний А. П. Зонтаг написан в форме писем последней к П. А. Вяземскому в 1854 г., по его просьбе, как это видно из начальных строк текста. Но при жизни Зонтаг эти письма опубликованы не были. Текст второй редакции подготовлен к печати К. К. Зейдлицем к столетию со дня рождения Жуковского, им же сделаны небольшие примечания (см.: Рус. мысль. 1883. Кн. 2).

   Две редакции мемуаров А. П. Зонтаг имеют незначительные расхождения в деталях, при том что события, описанные в них, совпадают. Поэтому текст, воспроизводимый в настоящем издании, представляет собой контаминацию этих двух редакций. В основу положен текст публикации "Русской мысли" как более подробный; он дополнен фрагментами публикации "Москвитянина", воссоздающими некоторые подробности, отсутствующие в основном тексте. Эти дополнения заключены в прямые скобки. Общий заголовок мемуаров А. П. Зонтаг "Несколько слов о детстве В. А. Жуковского" дан по названию хронологически самой ранней публикации "Москвитянина".

  

  

   Москв. 1849. No 9. С. 3-13; со сверкой по рукописи (РГБ, Пог. III, карт. 5. Ед. хр. 19); Рус. мысль. 1883. Кн. 2. С. 266-285; со сверкой по рукописи (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. Ед. хр. 280-281).

  

   ¹ К названию публикации "Русской мысли" "Письма Анны Петровны Зонтаг, урожд. Юшковой, к князю П. А. Вяземскому. 1854 г." редактор журнала П. А. Висковатов сделал следующее примечание: "По сообщениям Зейдлица, письма эти никогда не доходили до кн. Вяземского. Князь сам высказал это Зейдлицу, когда последний обращался к нему по поводу издания биографии Жуковского. Все письмо списано с чернового наброска Анны Петровны Зонтаг самим Зейдлицем". Действительно, две сохранившиеся в архиве поэта рукописи воспроизводят и черновой набросок Зонтаг, и копию Зейдлица, явившуюся и наборной рукописью "Русской мысли" (см.: Отчет Имп. публичной библиотеки за 1908 г. СПб., 1911. С. 220). Однако кроме них сохранился еще неполный беловой автограф этой редакции мемуаров А. П. Зонтаг (ЦГАЛИ. Ф. 198. Оп. 2. Ед. хр. 29), имеющий незначительные разночтения с публикацией в "Русской мысли", но оформленный именно в виде писем, пронумерованных рукой автора.

   ² М. Г. Бунину Жуковский тепло вспоминал всю жизнь. Уже в конце жизни он говорил: "Жена моя может быть свидетелем, как мне дорога память нашей бабушки, которая так нежно меня любила; у меня всегда согревается сердце, когда я об ней вспоминаю" (УС, с. 80-81).

   ³ Речь идет о русско-турецкой войне 1768-1774 гг.

   ⁴ Жуковский сохранил добрую память о своем крестном отце, свидетельство тому - деятельное участие в судьбе его сына Павла: по его ходатайству он был зачислен в Кадетский корпус, потом в 1817 г. учился в Дерпте и жил в доме М. А. Мойер, племянницы Жуковского, по окончании курса наук жил на содержании Жуковского в Петербурге и был определен им в военную службу (УС, с. 41-42, 202; РБ, с. 102-104; РА. 1908. N° 11. С. 391-392).

   ⁵ Имеются в виду сестры А. П. Зонтаг, урожденные Юшковы: Мария (в браке Офросимова), Авдотья (в первом браке Киреевская, во втором - Елагина) и Екатерина (в браке Азбукина).

   ⁶ В письме от 6/18 марта 1849 г. Жуковский назвал А. П. Зонтаг и А. П. Елагину "соколыбельницами" (УС, с. 126).

   ⁷ Он был строен и ловок... - фрагмент из первой публикации (Москв. 1849. No 9. С. 3-4).

   ⁸ Еким Иванович. - Этого своего учителя, а также X. Ф. Роде и Ф. Г. Покровского, о которых речь идет ниже, Жуковский вспоминает в письме А. П. Елагиной от 1848 г. (РБ, с. 129).

   ⁹ Журнал "Приятное и полезное препровождение времени" издавался в Москве с 1794 по 1799 г. Редактором журнала был П. А. Сохацкий. В журнале сентименталистской ориентации наряду с произведениями Г. Р. Державина, H. M. Карамзина, И. И. Дмитриева печатались первые опыты студентов Московского университета и воспитанников Университетского благородного пансиона. На страницах журнала состоялся литературный дебют юного Жуковского. Здесь были опубликованы: "Мысли при гробнице" (1797, ч. XVI), "Майское утро" (там же), "Добродетель" (1798, ч. XVIII), "Мир и война" (1798, ч. XX), "Жизнь и источник" (там же).

   ¹⁰ Он имел очень небольшое состояние... - К этим словам К. Зейдлиц сделал следующее примечание: "Протасов был богат, но промотал или проиграл состояние в карты".

   ¹¹ Примеч. К. Зейдлица: "Деньги эти были Жуковским отданы в приданое племяннице его, Александре Андреевне Протасовой, вышедшей замуж за А. Ф. Воейкова".

   ¹² Перевод "Элегии, написанной на сельском кладбище" Т. Грея (1802) не был первым стихотворением, опубликованным Жуковским (см. примеч. 9). Он считался литературным дебютом Жуковского по вызванному им резонансу и по известности, которой с его публикацией стал пользоваться Жуковский.

   ¹³ Поля, холмы родные... - цитата из стих. Жуковского "Певец во стане русских воинов" (1812).

   ¹⁴ Весьма вероятно, что это была известная впоследствии поэтесса А. П. Бунина, бывшая в родстве с тульскими Буниными; в описываемый А. П. Зонтаг период ей было 18-20 лет. Поскольку А. П. Бунина рано лишилась родителей и жила у разных родственников (см.: Поэты 1790-1810 годов. Л., 1971. С. 447), она могла оказаться и в гостеприимном доме В. А. Юшковой.

   ¹⁵ В черновой рукописи А. П. Зонтаг недостает одного листа, что и отмечено в примеч. К. Зейдлица: "Здесь недостает листа, затерявшегося и до сих пор не отысканного. Вероятно, здесь был рассказан эпизод об исключении Жуковского Ф. Г. Покровским". Отсутствие этого листа восполняется соответствующим фрагментом первой редакции мемуаров (Москв. 1849. No 9. С. 9-10).

   ¹⁶ Заключительная часть воспоминаний А. П. Зонтаг приводится целиком по первой редакции (Москв. 1849. No 9. С. 11-13), поскольку здесь более подробно и связно освещены события биографии Жуковского 1802-1805 гг.

   ¹⁷ ...в Орловской деревне. - Речь идет о селе Муратове Орловской губернии, где жила Е. А. Протасова с дочерьми Машей и Сашей. В полуверсте от Муратова находилась деревня Холх, где в 1811 г. в собственном доме жил Жуковский, а неподалеку от Муратова - имение родственника Протасовых и друга Жуковского А. А. Плещеева Чернь, где в 1811-1814 гг. поэт часто гостил (см. об этом воспоминания Т. Толычевой в наст. изд.).

   ¹⁸ А. П. Зонтаг ошибается: В. А. Жуковский покинул Муратово в начале сентября 1814 г. в связи с отказом Е. А. Протасовой выдать за него свою старшую дочь М. А. Протасову (ПЖкТ, с. 124-126).

   ¹⁹ О родина моя, Обурн благословенный! - первая строка стих. Жуковского "Опустевшая деревня" (из О. Голдсмита, 1805).

   ²⁰ Матфей, 5, 8.

  

  

   Отчет Имп. публичной библиотеки за 1893 г. СПб., 1896. С. 130-135.

  

   ¹ Павлова Анна Михайловна, урожд. Соковнина, - сестра СМ. Соковнина, соученика Жуковского и братьев Тургеневых по Университетскому благородному пансиону, предмет увлечения Андрея и Александра Тургеневых (Письма Андрея Тургенева, с. 373). Жуковский был поверенным в отношениях Александра Тургенева и А. М. Соковниной (ПЖкТ, с. 41-42). Имение Соковниных находилось недалеко от Белева; их московский дом был одним из самых близких Жуковскому в период его ранней молодости. Сестре А. М. Павловой, Екатерине Михайловне, он посвятил стих. "К Е. М. С-ной" (1803).

   ² ...исход зимы 1815 года. - Ошибка памяти А. П. Зонтаг. Описанное ею происшествие случилось осенью 1816 г. О нем подробно рассказывает М. А. Мойер в письме к А. П. Елагиной от 14 февраля 1817 г. (УС, с. 192-193). Это письмо подтверждает истинность рассказа Зонтаг, кажущегося маловероятным, но совпадающего до мелких подробностей с письмом М. А. Мойер, которое могло быть источником воспоминаний Зонтаг.

   ³ Рассказ Жуковского о представлении имп. Марии Федоровне см.: УС, с. 15; РА. 1865. No 7. С. 803-806.

   ⁴ А. А. Воейкова прожила в Италии два года (1827-1829). Умерла в 1829 г. от туберкулеза в Ливорно, где и похоронена.

   ⁵ M. E. Зонтаг, единственная дочь А. П. Зонтаг, вышла замуж за австрийского консула в Одессе Людвига Гутмансталя-Бенвенути в 1842 г. и уехала с ним за границу.

   ⁶ Первое издание поэмы Жуковского "Наль и Дамаянти" вышло в 1844 г.

   ⁷ Сашка, Сашка! // Вот тебе бумажка... - Текст этого шутливого стихотворения, обращенного к Саше Протасовой, Зонтаг приводит неточно, видимо по памяти (ср.: Жуковский В. А. Соч.: В 3 т. Т. 1. С. 353). Датируется 1814 г.

  

  

   16 января, понедельник. Сегодня у Антона Антоновича¹ встретил Жуковского. Чуть ли не будет он сотрудником Каченовского в издании "Вестника Европы"², по крайней мере, Антон Антонович этого желает. Как удивился Жуковский, когда я прочитал наизусть новые стихи его, которые нигде еще не напечатаны и никому не были читаны, кроме самых его близких. Антон Антонович очень забавлялся этим и "вот (сказал) каковы-та у нас студенты-та: все-та на лету ловят; а кабы поменее-та по театрам шатались, так бы и в математике-та не отставали". Я сгорел: не в бровь, а прямо в глаз; да, впрочем, за дело, за дело: что за бессчетный студент! Однако ж не теряю надежды: Андрей Анисимович вдолбит что-нибудь в бедную мою голову во время вакаций. Но как отстать от театра?

  

  

   21 января, воскресенье. Добродушный хитрец Антон Антонович в самом деле думает, что я ничем не занимаюсь, кроме театра. Я пришел просить его о выдаче мне студенческого аттестата, а он свое: "А больше учиться-та не хочешь?" - "Не хочу, Антон Антоныч". - "Как Митрофанушка-та: не хочу учиться, хочу жениться?" - "Хочу, Антон Антоныч". - "Небось туда же в дармоеды-та, в иностранную коллегию?" - "Туда и отправляюсь, Антон Антоныч". - "Ректора-та попроси, а я изготовить аттестат велю. А новые стихи-та Жуковского знаешь?" - "Знаю, Антон Антоныч". - "Ну-ка прочитай-ка".

  

                      ...Поэзия, с тобой

   И скорбь и нищета теряют ужас свой!

      В тени дубравы, над потоком,

      Друг Феба с ясною душой

      В укромной хижине своей,

      Забывший рок, забвенный роком,

      Поет, мечтает - и блажен!

      И кто, и кто не оживлен

      Твоим божественным влияньем?

      Цевницы грубыя задумчивым бряцаньем

               Лапландец, дикий сын снегов,

      Свою туманную отчизну прославляет

      И неискусственной гармонией стихов,

      Смотря на бурные валы, изображает

      И хладный свой шалаш, и шум морей,

               И быстрый бег саней,

     Летящих по снегам с оленем быстроногим.

               Счастливый жребием убогим,

               Оратай, наклонясь на плуг,

      Влекомый медленно усталыми волами,

               Поет свой лес, свой мирный луг,

               Возы скрыпящи под снопами

               И сладость зимних вечеров,

   Когда, при шуме вьюг, пред очагом блестящим,

               В кругу своих сынов,

               С напитком пенным и кипящим,

               Он радость в сердце льет

               И мирно в полночь засыпает,

   Забыв на дикие бразды пролитый пот...³

  

   "Полно-та, полно-та! - вскричал мой Антонский, развеселившись, - уж вижу, что знаешь. Когда успеваешь выучивать-та? все с актерками танцуешь-та!" - "Я стихов не учу, Антон Антоныч, сами в память врезываются". <...>

  

  

  

   24 марта, воскресенье. <...> Но что больше удивляет меня, что почти все эти господа здешние литераторы⁴ ничего не читали из сочинений Мерзлякова и Жуковского, и вот тому доказательство: за ужином А. С. Шишков сказывал, что Логин Иванович Кутузов читал ему Грееву элегию "Сельское кладбище", переведенную братом его Павлом Ивановичем⁵, и Шишков находит перевод очень хорошим и близким к подлиннику. Я заметил, что Павел Иванович перевел эту элегию после Жуковского, которого перевод несравнительно превосходнее. "Не может быть!" - возражал Александр Семенович. "Говорю сущую правду, - отвечал я, - и, если угодно, прочитаю ее вам когда-нибудь, чтоб вы могли посудить сами: я знаю ее наизусть". - "Так, пожалуйста, нельзя ли теперь?" - подхватил нетерпеливый Гаврила Романович⁶. И вот я прочитал во всеуслышание всю элегию от первого до последнего стиха, стараясь, сколько возможно, сохранить всю прелесть мелодических стихов нашего московского поэта. Когда я кончил, все смотрели на меня как на человека, отыскавшего какую-нибудь редкую вещь или нашедшего клад; элегию хвалили, но вместе удивлялись и моей памяти: я сказал, что стихи Жуковского сами невольно врезываются в память, между тем как стихи П. И. Кутузова запомнить очень трудно.

   Эта выходка стоила мне, однако ж, дорого: меня обнесли винегретом, любимым моим кушаньем.

  

  

   Степан Петрович Жихарев (1788-1860) - переводчик, театрал, мемуарист, автор "Записок современника" и "Воспоминаний старого театрала". Учился в Университетском благородном пансионе (1805-1806), служил в коллегии иностранных дел, впоследствии сенатор и действительный тайный советник.

   Первое знакомство Жихарева с Жуковским относится к 1805 г., когда Жихарев поступил в Благородный пансион, а Жуковский жил в доме его директора, своего бывшего наставника А. А. Прокоповича-Антонского. О встрече в доме Антонского говорится в "Записках современника". Особенно близким и регулярным общение Жихарева и Жуковского стало позже, в период организации и деятельности литературного общества "Арзамас" (1815-1818). Жихарев присутствовал на премьере комедии А. А. Шаховского "Липецкие воды" 23 сентября 1815 г. Выпады Шаховского против Жуковского послужили поводом к созданию "Арзамаса", а Жихарев под прозвищем Громобой был принят в члены общества 29 октября 1815 г., на втором ординарном заседании (Арзамасские протоколы, с. 97-101).

   В 1816-1818 гг. Жихарев - постоянный корреспондент Жуковского. "Но куда бы ты ни поехал и где бы ты ни сидел, люби меня по-старому, по-арзамасски, как я сам тебя люблю", - писал Жуковский Жихареву в 1816 г. (ПЖкТ, с. 154). Позднее отношения Жихарева с арзамасцами осложнились в связи со злоупотреблениями Жихарева в денежных делах А. И. Тургенева, который сделал его своим поверенным (там же, с. 242). "Ты успел захватить последние остатки совести в душе Громобоя" - так прокомментировал этот случай Жуковский в письме А. И. Тургеневу от 20-х чисел сентября 1831 г. (там же, с. 259).

   "Записки современника" - один из канонических мемуарных сводов для начала XIX в., особенно ценный тем, что повествует о событиях непосредственно по мере их совершения и в этом смысле имеет дневниковый характер. (Об истории создания и источниках текста "Записок" см.: Жихарев С. П. Записки современника / Под ред. и с коммент. Б. М. Эйхенбаума. М.; Л., 1955. С. 672-690.) "Записки" охватывают период с 1805 по 1809 г., поэтому упоминаний о Жуковском в них немного. Но даже и те небольшие замечания, которые в них содержатся, свидетельствуют о широкой популярности личности и особенно поэзии молодого Жуковского среди его младших современников, а также о неприятии творчества поэта литераторами старшего поколения. Воспоминания Жихарева восполняют пробел в освещении жизни Жуковского после окончания пансиона, и в этом их безусловная ценность.

  

  

   Жихарев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955 (серия "Лит. памятники"). С. 14, 165-166, 438-439.

  

   ¹ Антон Антонович - А. А. Прокопович-Антонский, профессор Московского университета по кафедре естественной истории, в 1791-1817 гг. инспектор Благородного пансиона, наставник и друг В. А. Жуковского.

   ² ...сотрудником Каченовского в издании "Вестника Европы"... - Это одно из наиболее ранних свидетельств о намерении Жуковского издавать журнал. Жуковский редактировал ВЕ в 1808-1809 гг., позднее активно сотрудничал в нем. Об этом см.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома. 1979. Л., 1981. С. 89-106.

   ³ ...Поэзия! с тобой... - отрывок из стих. Жуковского "К поэзии" (1805), приведенный не вполне точно.

   ⁴ ...господа здешние литераторы... - Имеются в виду члены петербургского литературного общества "Беседа любителей русского слова", руководимого А. С. Шишковым, заседания которого Жихарев посещал в 1806-1811 гг.

   ⁵ Павлом Ивановичем. - П. И. Голенищев-Кутузов, почетный член "Беседы", перевел элегию Т. Грея в 1803 г.

   ⁶ Гаврила Романович. - Г. Р. Державин, почетный член "Беседы", в доме которого происходили заседания общества.

  

   В. А. Жуковский воспитывался в Университетском благородном пансионе (ныне 4-я гимназия); там получил он звание студента и слушал потом лекции университета¹.

   Здесь надобно сказать, однако, что в то время воспитанники пансиона получали звание студента не по экзамену в университете, а объявлялись студентами на пансионском акте, который был всегда в конце декабря, и после этого допускались к слушанию лекций. Это продолжалось до декабрьского акта 1811 года. Так был объявлен студентом и Н. В. Сушков², наш Шекспир. Так получил звание студента и Жуковский; но с той разницею, что Жуковский, как я сказал, посещал потом университетские лекции и приобрел те высшие знания, которые приобретаются только в университетах и которые недоступны пансионерам. С 1812 года, когда и я был сделан студентом, нас в июне месяце потребовали уже на экзамен и экзаменовали в университете. - Помню, что довольно было страшно! Наставник наш в латинском языке Ф. С. Стопановский приготовил было нас к изъяснению Горациевой оды: Pindarum quisquisstudetaemulare, но ректор, добрейший, впрочем, человек, И. И. Гейм, вскочил в ярости, подозревая подготовку к экзамену, вырвал у него книгу и раскрыл на другом месте. Однако, слава Богу, сошло с рук благополучно.

   Тогда (и во время Жуковского, и в мое) в Университетском благородном пансионе обращалось преимущественное внимание на образование литературное. Науки шли своим чередом; но начальник пансиона, незабвенный Антон Антонович Прокопович-Антонский, находил, кажется, что образование общее полезнее для воспитанников, чем специальные знания: по той причине, что первое многостороннее и удовлетворяет большему числу потребностей, встречающихся в жизни и в службе. По тогдашним требованиям этот взгляд был совершенно современный. Вспомним еще, что домашнее воспитание вверялось тогда иностранцам; что французский язык (наделавший нам много вреда, потому что вносил нам и французские идеи) был тогда первым условием воспитания; вспомним это, и мы непременно должны будем согласиться, что предпочтительное познание языка отечественного и его литературы было тогда вполне разумно и вполне полезно.

   Вместе с образованием литературным в пансионе обращалось особенное внимание на нравственность воспитанников. Жуковский был отличен и по занятиям литературным, отличен и по нравственности: немудрено, что, соединяя эти два качества, он был во всем отличным.

   К исполнению этой цели, соединения литературного образования с чистою нравственностью, служило, между прочим, пансионское общество словесности³, составленное из лучших и образованнейших воспитанников. Оно составилось при Жуковском. Жуковский был один из первых его членов и подписался под уставом, под которым подписывались и после него все члены, по мере их вступления. Это общество собиралось один раз в неделю, по средам. Там читались сочинения и переводы юношей и разбирались критически, со всею строгостию и вежливостию. Там очередной оратор читал речь, по большей части о предметах нравственности. Там в каждом заседании один из членов предлагал на разрешение других вопрос из нравственной философии или из литературы, который обсуживался членами в скромных, но иногда жарких прениях. Там читали вслух произведения известных уже русских поэтов и разбирали их по правилам здравой критики: это предоставлено было уже не членам, а сотрудникам, отчасти как испытание их взгляда на литературу. Наконец, законами общества постановлено было, между прочим, дружество между членами и ненарушимая скромность, к которой приучались молодые люди хранением тайны; тайна же эта состояла в том, чтобы не рассказывать другим воспитанникам о том, что происходило в обществе, и не разглашать мнений членов о читанных там произведениях воспитанников. Где этот драгоценный устав? Где та доска, на которой писались имена первых воспитанников, которая висела в зале и передавала имена их позднейшим поколениям воспитанников? Жуковский, в последнее время посетив пансион, спросил об ней. Ее уже не было! Грустно было его чувство.

  

   Антонский всегда присутствовал в заседаниях общества в качестве почетного члена. Другие почетные члены были лица известные: попечитель университета, И. И. Дмитриев, Карамзин и другие; случалось, что и они заезжали в среду к Антонскому и неожиданно для воспитанников приходили в собрание их общества и сидели до конца. Сердце радовалось: и у них, видя возрастающих литераторов, и у воспитанников пансиона, видя внимание к себе таких людей! - Так в то время приготовлялись молодые люди в литераторы.

  

   Первые опыты Жуковского в поэзии принадлежат ко времени его воспитания. Они были помещаемы в журналах "Приятное и полезное препровождение времени" (1797 и 1798) и "Илокрена" (1798). За это замечание я обязан одному юному критику моих "Мелочей". Потом они были помещаемы в "Утренней заре", составлявшейся из трудов воспитанников пансиона⁴. И. И. Дмитриев, знавший его и прежде, особенно обратил на него внимание по выслушании на пансионском акте его пиесы "К поэзии". Он после акта пригласил его к себе и с этого времени больше узнал и полюбил его⁵. Угадывая его сильный талант, с тех пор он никогда не пропускал недостатков молодого поэта без строгих замечаний. Щадя способности слабые и немощные, он почитал делом поэтической совести не скрывать недостатков и уклонений от вкуса тех молодых поэтов, которые имели достаточно сил для овладения своим искусством. Таким образом, и к этой пиесе "К поэзии" в стихах:

  

   Поет свой лес, свой мирный луг,

   Возы, скрыпящи под снопами, -

  

   он заметил Жуковскому, что пение предполагает сладкозвучие, что оно мелодия, что оно не выражает скрипа, хотя и есть инструмент, называемый скрипка. Молодой Жуковский жадно выслушивал замечания Карамзина и Дмитриева и много воспользовался их строгими замечаниями.

   Грееву элегию "Сельское кладбище" перевел Жуковский тоже еще в пансионе первый раз в 1801 году, по замечанию гр. Д. Н. Б-ва⁶, не четырехстопными ямбами, как я напечатал прежде, а шестистопными и принес свой перевод к Карамзину для напечатания в начинающемся в 1802 году "Вестнике Европы"; но Карамзин нашел, что перевод нехорош. Тогда Жуковский решился перевести ее в другой раз. Этот перевод Карамзин принял уже с восхищением; он был напечатан в "Утренней заре" и в "Вестнике Европы", в последней, декабрьской книжке 1802 года. Он был посвящен автором другу своей юности Андрею Ивановичу Тургеневу. Таким образом, известный нам перевод был второй, а последний, гексаметром, вышедший уже в старости поэта, должно считать третьим. Такова была настойчивость молодого поэта в стремлении к совершенству, и таких-то трудов стоил ему тот превосходный стих, та мастерская фактура стиха, которыми мы восхищаемся ныне.

  

   Об этом-то Андрее Ивановиче Тургеневе вспоминает Жуковский в послании к брату его Александру Ивановичу, а вместе и об отце их Иване Петровиче.

  

   Где время то, когда наш милый брат

   Был с нами, был всех радостей душою?

   Не он ли нас приятной остротою

   И нежностью сердечной привлекал!

   Не он ли нас тесней соединял?

   Сколь был он прост, не скрытен в разговоре!

   Как для друзей всю душу обнажал!

   Как взор его во глубь сердец вникал!

   Высокий дух пылал в сем быстром взоре.

   Бывало, он, с отцом рука с рукой,

   Входил в наш круг - и радость с ним являлась.

   Старик при нем был юноша живой;

   Его седин свобода не чуждалась...

   О нет, он был милейший наш собрат;

   Он отдыхал от жизни между нами;

   От сердца дар его был каждый взгляд,

   И он друзей не рознил с сыновьями.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Один исчез из области земной

   В объятиях веселия надежды.

   Увы! Он зрел лишь юный жизни цвет;

   С усилием его смыкались вежды.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Другой... старик... сколь был он изумлен

   Тогда, как смерть, ошибкою ужасной,

   Не над его одряхшей головой,

   Над юностью обрушилась прекрасной!⁷

  

   Андрей Иванович Тургенев был и сам поэт. В "Собрании русских стихотворений", изданных Жуковским в 1811 году (часть 4-я), помещена прекрасная его элегия, начинающаяся так:

  

   Угрюмой осени мертвящая рука

   Уныние и хлад повсюду разливает,

   Холодный, бурный ветр поля опустошает,

   И грозно пенится ревущая река!⁸

  

   По окончании курса учения и по выходе из пансиона Жуковский несколько времени все еще жил у Антонского. Пансион был на Тверской (ныне дом Шаблыкина). Главные ворота были тогда в Газетный переулок, а не на Тверскую; эта сторона двора не была еще застроена нынешним фасом. Тут была по переулку кирпичная ограда; у самых ворот был маленький флигель, выкрашенный белою краскою, в котором, отдельно от воспитанников, жил Антонский. Тут, в маленькой комнате, жил у него Жуковский по окончании курса, пансионского ли только или и университетского, этого не помню.

  

   Здесь, как я слышал в пансионе, написал он "Людмилу". Между воспитанниками, восхищавшимися ее ужасными картинами, существовало даже предание, что будто Жуковский писал эту балладу по ночам, для большего настроения себя к этим ужасам. Может быть, это предание было и неверно; но оно свидетельствует о том, как сильно действовала "Людмила" на воображение читателей, особенно молодых сверстников автора и их преемников.

  

   Жуковский, это известно, был небогат; в это время он должен был трудиться и из денег. Здесь перевел он (1801) повесть Коцебу "Мальчик у ручья"; (1802) поэму Флориана "Вильгельм Телль" с присовокуплением его же сицилийской повести "Розальба". Потом, по заказу Платона Петровича Бекетова, который имел свою типографию, перевел он с Флорианова же перевода - Сервантесова "Дон-Кишота", который был напечатан (1804-1806) с картинками и с портретами Сервантеса и Флориана, на хорошей бумаге, как все издания Бекетова, в шести маленьких томах⁹. Перевод отличается необыкновенно хорошим слогом, мастерством в передаче пословиц Санхо-Пансы и хорошими стихами в переводе романсов. Жаль, что он не напечатан в полном собрании переводов в прозе Жуковского. Переводы Жуковского - это памятник русского языка. Кто не изучал прозы Карамзина и Жуковского, последнего особенно в переводах, тот не скоро научится русскому стилю. Я не говорю, чтоб писать именно их слогом, хотя и ему некогда еще было устареть: я знаю, время изменяет и язык и слог; но основания их слога, чистота грамматическая, логическая последовательность речи, выбор слов и точность выражений, наконец, их благозвучие - это основания вечные, которые должны оставаться и при вековом изменении русского языка и слога русских писателей. Иван Иванович Давыдов, в своем опыте о порядке слов¹⁰, в примере правильного расположения речи приводит всегда Карамзина; и, конечно, ученый академик делает это не по пристрастию!

  

   В одном журнале ("Б. д. ч.", 1852, в июньской книжке) была напечатана статья о Жуковском¹¹. Там сказано, что Жуковский "попал в школу Карамзина и сделался его сотрудником по изданию "Вестника Европы".

   Никогда этого не бывало; никогда Жуковский не был сотрудником Карамзина, и никого не было у Карамзина сотрудников. Как можно сообщать такие известия наугад и без справок? А с тех пор, как принялись наши журналы (т. е. со времени смирдинских изданий русских авторов) делать открытия в русской литературе за минувшие десятилетия нынешнего века, с тех пор так много вошло в историю нашей литературы известий, утверждающихся на догадках и слухах! Карамзин трудился над изданием "Вестника" один. Он печатал стихи и статьи, присылаемые посторонними; но не только не было у него, по-нынешнему, сотрудников, но даже и постоянных участников. Подобные известия показывают только, что пишущие ныне в журналы мало даже знают то прежнее время. Кого нашел бы Карамзин в сотрудники, если бы и искал? Кто тогда, в 1802 и 1803 годах, мог бы писать по-карамзински? Это была бы такая пестрота в его журнале, которая тогда бросилась бы в глаза: это было такое время, когда русский журнал не был еще фабрикой. Сам Жуковский был тогда еще девятнадцатилетний юноша. В двух годах "Вестника" он только и напечатал Грееву "Элегию" (1802) да начало повести "Вадим Новгородский" (1803), которая не была кончена.

   Жуковский начал несколько участвовать в "Вестнике Европы" с 1807 года¹²; в нем напечатал он 17 басен¹³, в которых много достоинства: они отличаются верностию разговорного языка, поговорочного формою некоторых выражений и непритворною веселостию. Очень жаль, что Жуковский не поместил их ни в одном из полных изданий своих сочинений; может быть, потому, что этот род поэзии казался ему совершенно различным с общим характером его стихотворений. (Ныне напечатаны они в последних трех томах сочинений Жуковского¹⁴.) Постоянное же участие его в "Вестнике" началось с 1808 года. В этом году он помещал в нем много переводов, которые после были изданы отдельно. В 1809 году он сделался уже сам издателем "Вестника"¹⁵, а в 1810 году издавал его вместе с Каченовским. Все эти годы "Вестника" были превосходны: отличались интересными статьями, изяществом слога.

  

   В том же журнале сказано: "Есть люди, которым с самого рождения улыбалось счастие и которые до самой могилы не знают ни горя, ни печали. Таких счастливцев немного на свете, и к ним-то принадлежит, между прочим, и Жуковский, который до последней минуты сохранил ровность характера и вовсе не знал разочарования в своей довольно долгой жизни".

   Жуковский, напротив, много терпел и мало знал дней светлых. Он терпел и от недостаточного состояния, терпел и горе любящего сердца. Последнее выражено им во многих местах его стихотворений; между прочим, в следующих стихах, относящихся прямо к истории его жизни, к обстоятельству, известному всем, знавшим его в молодых его летах:

  

   С каким бы торжеством я встретил мой конец,

   Когда б всех благ земных, всей жизни приношеньем

   Я мог - о сладкий сон! - той счастье искупить,

   С кем жребий не судил мне жизнь мою делить!¹⁶

  

   Едва ли не под конец своей жизни Жуковский успокоился в первый раз, узнавши семейное счастие, которое очень поздно озарило его любящую душу.

  

   Там же сказано: "Еще в 1802 году Жуковский предвидел свою будущность и очень удачно предсказал то, что мог (бы) сказать в последней строке, написанной пред самою смертию:

  

   Мой век был тихий день; а смерть успокоенье!¹⁷

  

   Нет! Разве последнее только справедливо; ибо всем нам известна мирная, христианская кончина Жуковского. Но век его, т. е. большая часть его жизни, не был тихим днем; вернее сказать, что он изобразил жизнь свою в стихах к Филалету:

  

   Скажу ль?.. Мне ужасов м