Белый Андрей - Начало века

еханистических тисков, выдвигается вопрос о мысли: активное ли она начало или - пассивное отражение? Подчеркивается: действительность не данный конгломерат фактов, не отраженная номенклатура понятий, а совпадение бытия с поволенным познанием.

  31 Ар. 104. 905.32 Ар. 104. 905.33 С. 62. 909.34 С. 99. 909.35 С. 60. 909.

  Такая действительность "трансцендентная познавательному формализму, из своей "не жизни" грезящему о жизни как о чем-то "потустороннем" ему; деятельному познанию все имманентно: все - в "здесь".

  И мы "возвращаемся... к деятельности...; то, что творится, называем мы действительностями; действительности, воспринимаемые в законах, являют нам образ объективной действительности; мы узнаем в ней ту самую действительность, от которой уплыли по морю познания...; мы к ней вернулись..." 36.

  Кругосветное путешествие от действительности как данного (тезы), сквозь отвлеченно-критическое распыление ее в формы (антитезы) к воссоединению ее с познанием критическим в действительность претворенную и должную (синтез-символ) называю я образно путешествием аргонавтов за "золотым руном", которое - действительность.

  Так полагал я 25 лет назад: так ли положенное еретич-но и так ли оно "мистично"?

  Беру случайно оказавшийся под руками номер "Литературной газеты" от 15-го июня 1930 года; глаза падают на статью Федора Гладкова; читаю: "вопрос об искусстве, - пишет Гладков, - есть... практический вопрос, а не вопрос теорий"; "искусство есть творчество жизни", - пишет он; "художник-диалектик не может ограничиться изображением объектов в себе, а анализирует развитие и изменение"; рефлексирующий художник, по Гладкову, "упирается в пресловутую "человеческую природу" и дальше этой метафизики не в силах пойти" 37.

  Четверть века назад я волил преодоления природы как метафизической сущности, рожденной философией дуализма, с ее щепленьем вещей на "для себя" и "для нас".

  Гладков приводит цитату из сочинений Плеханова: "Действительность нынешнего дня, - развивая своими собственными силами свое собственное содержание, выходит за свои пределы, переживая самое себя и создавая основу для действительности будущего, когда она, по прекрасному выражению Гегеля, оказывается в состоянии произвести волшебные слова, вызывающие образы будущего".

  [36 С. "Эмблематика Смысла". 37 Ф. Гладков, "О диалектическом методе" ("Лит. газ.", Š 24)]

  Четверть века назад, не читая Плеханова, но - Гегеля, Канта, Риккерта, Вундта и тех, чтение кого входило в круг тогдашнего философского самообразования, не соглашаясь с Кантом, Риккертом, Вундтом, я силился различать в понятиях о действительности "данное" и "должное"; и я понимал: и этимологически, и логически слово "действительность" связано со словом "действие". Лозунг выхож-дения из действительности - данной к должной - лозунг моего миросозерцания того времени; только вместо "мистического" слова "волшебный", нравящегося Плеханову, я употреблял иные слова: "Наше задание "мочь", т. е. дерзать вступить в бой... с... прошлым"38, - в данном случае со склерозом остановившейся природы в нас; "Жизнь... борьба человека, ставшего богом, с... формой";39 художник 40 - "творец вселенной"; в искусстве "символы... врастают в действительность"41, как ее типы; "художник - проповедник будущего"42, что значит, по Гегелю, Плеханову и следующему за ними Гладкову, - творец "волшебных" слов, ибо, с одной стороны, "искусство есть искусство жить" , а не только писать; с другой стороны: "жить - значит уметь"44, не отдаваться природному бы-ванию физиологических отправлений; уметь, а не "не уметь": творить, или выходить за пределы положенного быванием.

  Проблема "трансцензуса" для меня - в умении развивать: данное в должное; установленное канонами - в по-новому ставимое: с отбросом канонов; "трансцензус" - там, где есть процесс изменений, диалектически выводящий вещь из себя как тезы, полагающий ее вне себя как антитезу, чтобы в акте синтеза соединить положения "в себе" и "вне себя".

  В этом корень "мистики" моего юношеского "транс-цендентизма", о котором провопияла критика; он приближает меня... к Плеханову, которого я в эпоху моего приближения к нему не читал, как и к Энгельсу, пишущему: "Диалектика берет вещи и их умственное отражение главным образом в их взаимной связи, в их сцеплении, в их движении, в их возникновении, в их уничтожении" 45.

  [38 Ар. 217-218. 910. 39 Ар. 217. 910. 40 Ар. 152. 906. 41 Ар. 403. 904. 42 Ар. 246. 909. 43 Ар. 908. 44 Ар. 217. 910. 45 Энгельс: "Развитие социализма"]

  Я брал вещи, например "мифы", не только в их уничтожении в понятиях, но и в возникновении до понятий в качестве... познавательных символов; но я брал и "понятия" не только в их возникновении из мифов, но и в их лежании внутри мифа, ибо меня интересовала проблема взаимной связи вещей, о которой пишет Энгельс, что искание ее показательно в диалектике; проблему связи, соединения в конкретном синтезе - не только количественном или качественном, но качественно-количественном - я назвал проблемою символизма, а самую связь - символом.

  Вероятно, "символ"-то и подгадил мне репутацию; подгадило "слово", взятое не в нюансах, диалектически развиваемых из него, а - в "фиге", которую они видели, читая мои книги, - вместо: моих книг.

  Меня не слишком волновало задание дать законченную систему своих воззрений; и вовсе не волновало задание: взять "систему" напрокат у других; "Ваше мировоззрение?" - "Кантианец". Для скольких проблема мировоззрения решается признанием напрокат одного строя мыслей и отрицанием напрокат всех других строев мысли; [полагают: иметь мировоззрение - быть книгоношами, разносителями книг: Энгельса или Канта; я к "системам" не присоединялся; я знал: законченно систематизируется лишь строй мыслей, заканчивающий себя; обычно он падает под ударами далеко не системных взглядов, алогически возникающих где-то на стороне и алогически бьющих вдребезги логику "системы";] разбитость систем философий - картина, стоявшая передо мной в эпоху мыслей о собственном мировоззрении; [я понял:] мировоззрение - процесс вынашивания системы [Далее исправлено: которая есть агония, склероз. (Примеч. ред.)], [а не система; "система" - ] агония [в жизни мировоззрения, склероз его сердца.] Потенциалы к системе, [подгляды и образы к ней,] данные в афористической форме, динамизировали мое [философское] творчество в большей степени, чем системы, изучаемые с карандашиком [в руках для того, чтобы под слишком зализанным местом открыть алогическую яму; системы как опытное сырье, нужное для извлечения материалов, поддерживающих горения живо-мыслия, - одно; системы как флагманские корабли миро-воззрительных странствий - другое; мое] мировоззрение, [не отработанное в систему и ныне,] имело лозунг борьбы с [о всякой] излишней систематичностью, которая виделась мне чем-то вроде протез для безногих; в мировоззрении я видел - путь, поступь, [собственные, живые ноги, годные для скачков, а не деревянные подпоры: к стоянию на месте в величии законченности; я знал: мировоззрение мое - ] мяч, бросаемый в руки следующим поколениям; [это была - наивная мысль, но мысль, полная кипения юности;] мировоззрение мое - [мировоззрительный] процесс, которого форма - движение, [мой взгляд на символизм - взгляд на процессы мировоззрительного пути, на фазы пути, могущие склеротизироваться, могущие стать системами; я] волил культуру пути, обнимающую и познание, и творчество.

  [Если угодно, тут я был "мистик"; я верил в силу познания, строящую действительность; верил же я потому, что имел опыт силы, как бы пронизывающей уверенностью, что все поволенное, как должное, не может не стать действительным; задумываясь над химией рождения новых свойств вещества в производимых нами лабораторных опытах, переносил я "чудо" химизма, свойственное материи, и в мир идей; я думал: "По правилам рассудочной мысли, сумма двух ядов - яд; в действительности - отрицание ядов; не так ли и в других сферах? Кажущееся безумным, немыслимым, - не осуществится ли оно в некой химии творческого расплава?"

  Романтизм юности делал ставку на этот расплав, на приподнятость переживаний почти до экстаза; а императив фанатика превращал сферу должного в творческое веление: "Да будет!" Вера в химию становилась верой в некую алхимию способностей, пригоняющую к последней черте; став на нее, я ждал чуда человеческой силы; часто потом эта вера в силу человека-творца ставила в положение синицы, поджигающей море, после чего следовал отчаянный крах надежд; и переживалось смешное положение обманутого, когда обнаруживалось, что поджигание морей - от меня улетающий журавль, в погоне за которым я из рук упускал "синицу" реальных возможностей; в поисках "партии" символистов, в борьбе воображенных мной "мы" с врагами, с которыми не стоило бороться, я выпустил возможность написать хорошо продуманную в голове книгу о символизме.]

  

  

  

   КОММЕНТАРИИ

  Воспоминания "Начало века" печатаются по единственному прижизненному изданию: Белый Андрей. Начало века. М. - Л., Государственное издательство художественной литературы, 1933.

  4 апреля 1930 года, четыре месяца спустя после выхода воспоминаний "На рубеже двух столетий", издательство "Земля и фабрика" заказало Белому второй том воспоминаний. В середине июля 1930 года, находясь на отдыхе в Судаке (Крым), Белый приступил к работе над новой книгой. Работа была продолжена осенью того же года в Кучине. В декабре 1930 года второй том воспоминаний, "Начало века", был завершен. "...Кончил 18 декабря; и потом до января правил по ремингтону (надо было из 30 печ. листов выжать 4 печ. листа, чтоб для приличия было 26, а не столько)", - сообщал Белый Р. В. Иванову-Разумнику 2 января 1931 года (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 22). "В 26 печ. листов едва вогнался ((минимум материала" к этому тому, - добавлял он в том же письме, - но "Начало века" взывает к продолжению; оно - первая часть ненаписанного, обрывается без точки, а на "тире": "итак - следует - ..." В этом смысле книга не цельна. Но внешне в пять раз проработаннее "На рубеже" (в смысле красок, рисующих "рой", линии силуэтов и т. д.). Книга удалась технически, стилистически и приведением фактов; удалась ли "морально", - не знаю; удалось ли "концепцией целого", - не знаю: и сомневаюсь. Во всяком случае, писал с трудолюбием; и не "халтурно"; не как "На рубеже". Ту книгу прокатал в 2 месяца; эту выпиливал - 6 месяцев, да еще имея подспорьем черновые материалы". По тематике и хронологическим границам основного автобиографического повествования (первое пятилетие XX века) вторая книга мемуаров отчасти соотносилась с "берлинской" редакцией воспоминаний того же заглавия, однако по характеру истолкования собственного жизненного пути и обрисовки исторических лиц, по идейным акцентам и стилевым приемам это было принципиально новое произведение.

  В отличие от воспоминаний "На рубеже двух столетий", выпущенных в свет без промедления и без существенных исправлений текста, издательская судьба "Начала века" оказалась сложной и драматичной. В начале 1931 года рукопись была сдана в Государственное издательство художественной литературы (ГИХЛ) - акционерное кооперативное издательство "Земля и фабрика", с которым первоначально имел дело Белый, к тому времени было ассимилировано ГИХЛом - и долгое время оставалась там без движения. 12 марта 1931 года Белый извещал Иванова-Разумника: "...с "Началом века" - плохо: кажется, - книга не пройдет" (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 22). 3 ноября 1931 года он писал В. П. Полонскому: "Уже около года "Начало века" лежит в "Гихле" (книга писалась по предложению Ионова для "Земли и фабрики"); 7 месяцев рукопись лежала зарезанной цензурой, пока В. И. Соловьев (директор ГИХЛа. - Ред.) ее не передал другому цензору, нашедшему, что книга вполне цензур-на, но требует ретушей; после этого я уехал из Москвы; и 2 месяца о судьбе "Нач(ала) века" - ни звука" (Перспектива-87. Советская литература сегодня. Сб. статей. М., 1988, с. 500; публикация Т. В. Анчуговой). Переговоры между Белым и представителями издательства возобновились в начале 1932 года, тогда же ему было указано, в каком направлении должна производиться "ретушь" воспоминаний.

  Переработкой текста "Начала века" Белый занимался в феврале - мае 1932 года, в мае им было написано новое предисловие к книге ("От автора"). Сообщая о работе над рукописью представителю ГИХЛа И. А. Сацу (ранее сформулировавшему издательские претензии и требования к книге), Белый писал о характере проделанной им правки и внесенных изменений:

  "...я внимательно прошелся по списку Ваших указаний мне; и все, что мог, сделал, чтобы книга выглядела приемлемой; кроме того: я всюду особенно подчеркнул, 1) что описываемые факты отделены от нас 25-летием, 2) что приводимые мои макетцы взглядов - отнюдь не показ моего "credo", а показ юношеских стремлений, часто курьезной путаницы, которой я не разделяю в настоящее время; 3) я "овнятил" кажущееся невнятным, что, увы, повело к разжевыванию и иногда к удлинению текста.

  Легче всего мне было изменить текст в смысле "цензурном"; но Вы не представляете себе, сколько возни мне пришлось затратить, чтобы художественно впаять новые варианты так, чтобы не видно было спешных и в художественном смысле пустых заплат.

  И тут была работа адская: я справился только с двумя главами (...) ведь изменение в одном месте взвевает изменение в 10 местах; рукопись моя стала и так во многих местах трудной для набора; ведь ужасно править по ремингтонному тексту; ряд страниц пришлось переписать от руки: что могла, переписала жена; частью переписывал я (...) Но я надеюсь, что теперь текст не внушает недоумений.

  Чтобы подчеркнуть установку автора, я написал объяснительное предисловие; кроме того: ради архитектоники кое-что перенес из одного места в другое (...) через 3 - 4 дня принесу и обе последние главы; сегодня сдаю 1/2 работы. Медлительность от вынужденной художественной переработки, вытекающей из вставок; иначе рукопись будет в заплатах. Надеюсь, что вторично мне не придется производить этой усидчивой работы (...) Начало второй главы пришлось все заново переработать, чтобы нужные изменения, указанные политредактурой, не казались заплатами (...) это уже не снимание "пылинок", а в некотором смысле переработка книги в другую тональность; с правкой 3-ьей и 4-ой главы я тоже кончил; остается пересмотреть и художественно ретушировать" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 131).

  Текст, представленный в издательство в мае 1932 года, был принят к опубликованию. Книга редактировалась и печаталась во второй половине 1932 - 1933 году, вышла в свет (с предисловием Л. Б. Каменева) во второй половине ноября 1933 года. 1 декабря 1933 года в "Вечерней Москве" была помещена информационная заметка о "Начале века" ("Жестокая книга"), оповещавшая, что воспоминания Белого должны на днях поступить в продажу. Кроме того, в ходе печатания книги в "Новом мире" появились два фрагмента из нее (1933, Š 7 - 8, с. 261 - 293) - "Из книги "Начало века". I. Валерий Брюсов. П. А. Блок" (Белый предложил их опубликовать в ответ на запрос редактора "Нового мира" В. П. Полонского в письме к нему от 22 октября 1931 г.); один фрагмент ("Из воспоминаний") еще ранее был помещен в журнале "Красная новь" (1931, Š 4, с. 166 - 177).

  Изменения, внесенные Белым в текст "Начала века" в ходе переработки рукописи, столь многочисленны и конструктивны, что позволительно говорить о двух редакциях этой книги - "ку-чинской" (первоначальный текст 1930 г.) и "московской" (переработанный текст 1932 г.).

  Первоначальная редакция "Начала века" (беловой автограф с авторской правкой и сокращениями, частично - список рукой К. Н. Бугаевой) хранится в архиве Андрея Белого (на обложке - надпись рукой Белого: "Начало века (кучинская редакция 1930 года). Общее количество страниц - 658"). Тексту предпослана пояснительная записка Белого:

  "Начало века" (редакция 1930 года) есть радикально переработанная часть материала берлинского трехтомия "Начала века"; весь тон книги иной; в берлинской редакции подчеркнуты интимные, личные ноты; в "гихловской" редакции выдвинута абстрактная нота (идеология юноши - "Белого"); и социальная нота; несмотря на переработку, политредактура выдвинула мне до 150 мест, которые следовало бы изменить. В настоящую минуту текст "Начала века", подготовляемый для печати "Гихлом" (выйдет в 1933 году), сильно отличается от первоначального, предлагаемого текста, "гихловского" (не говоря уже о материалах берлинской редакции). Политредактура устранила, например, "Введение" (56 страниц) и почти все воспоминания о юношеской идеологии.

  А. Белый"

  .

  (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 29, л. 2). Там же хранится и авторизованный машинописный текст "кучинской" редакции (ф. 53, оп. 2, ед. хр. 8, 559 лл.); из него изъяты отдельные страницы. В архиве Белого хранится и рабочий текст "московской" редакции (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, 31), представляющий собой исправленный и переработанный вариант машинописи "кучинской" редакции с сокращениями и рукописными вставками. Этот текст дает наглядное представление о характере авторской правки первоначального варианта книги. Прежние преамбулы к собственно мемуарным главам ("Вместо предисловия" и "Введение", состоящее из 4-х главок) изъяты и заменены новым "Предисловием" (рукой К. Н. Бугаевой), соответствующим опубликованному тексту "От автора". Целиком переработаны (прежний машинописный текст полностью или в значительной части заменен новым, рукописным) главки: "Студент Кобылинский", "Аргонавтизм", "Авторство", "Симфония", "В тенетах света", "Лев Тихомиров", "Мережковский и Брюсов", "Встреча с Мережковским и Зинаидой Гиппиус", "Я полонен", "Из тени в тень", "Леонид Семенов", "Золото в лазури", "Кинематограф", "Орфей", изводящий из ада", "Д'Альгейм", "Безумец", "Муть", "Федор Кузьмич Сологуб", "Москва", "Оцепенение". Почти без изменений (небольшая правка главным образом стилевого характера) оставлены главки: "Гончарова и Батюшков", "Мишенька Эртель", "Великий лгун", "Рачинский", "Старый Арбат", "Знакомство с Брюсовым", "Чудак, педагог, делец", "Профессора, декаденты", "Лавры и тени", "Кружок". П. Д. Боборы-кин" ("Литературно-художественный кружок"), "Бальмонт", "Волошин и Кречетов", "Декаденты", "Перед экзаменом", "Экзамены", "Смерть отца", "Знакомство", "За самоварчиком", "Аргонавты" и Блок", "Брат", "Старый друг", "Вячеслав Иванов", "Башенный житель", "Шахматове", "Тихая жизнь", "Лапан и Пампан", "Павел Иванович Астров", "Александр Добролюбов", "Л. Н. Андреев", "Пирожков или Блок", "В. В. Розанов", "Религиозные философы", "Усмиренный", "Отношения с Брюсовым". Доработка остальных главок сводилась по преимуществу к сокращениям первоначального текста и (или) к добавлениям новых фрагментов (рукописные вставки).

  Поскольку переработка "Начала века" носила изначально вынужденный характер - велась в соответствии с декретивными требованиями "политредактуры" издательства, возникает вопрос о том, какую из двух редакций текста - "кучинскую" или "московскую" - следует предпочесть при новом издании как наиболее адекватно отражающую авторскую волю. Естественные доводы в пользу "кучинской" редакции - текста, непосредственно не испытавшего на себе внешнего давления, - наталкиваются, однако, на ряд существенных контраргументов:

  1) авторская переработка текста не сводилась к механическому удовлетворению требований "политредактуры", а имела по преимуществу собственно творческий характер (добавлялись новые умозаключения, факты, эпизоды, характеристики, которые невозможно истолковать лишь как уступку стороннему "декрету"; повсеместно осуществлялась стилевая правка);

  2) в рабочем тексте "Начала века", отразившем требования "политредактуры", нет возможности четко отделить исправления и нововведения, сделанные в угоду "цензурным" нормативам того времени, от исправлений и нововведений, содержащих принципиально авторскую трактовку тех или иных явлений, лиц и обстоятельств; любые попытки их четко разграничить носили бы гадательный характер;

  3) "кучинская" и "московская" редакции "Начала века" не представляют собой по своему идейному существу различных, опровергающих друг друга мемуарных версий (характерно, что большинство главок при доработке не претерпели существенных изменений); если "московская" редакция в каких-то фрагментах текста отражала уступки автора внешней "цензуре", то "кучинская" редакция, писавшаяся с ясной, глубоко осознанной установкой на опубликование в СССР в начале 1930-х годов, также неизбежно несла в себе значительный элемент автоцензуры, оглядки на господствовавшие в ту пору идеи, однозначные оценки и репутации; глубокой и принципиальной разницы в этом отношении между двумя редакциями текста нет (показателен в этой связи, например, характер переработки главки "Встреча с Мережковским и Зинаидой Гиппиус": исправления не диктуются априорной установкой на дополнительное "очернение" писателей-эмигрантов, наоборот - в ряде случаев снимаются некоторые прежние резкие, насмешливые характеристики и определения).

  В силу этих соображений приходится отдать предпочтение "московской", опубликованной в 1933 году редакции "Начала века", отразившей не только внешние "цензурные" требования, но и - главным образом - окончательную авторскую волю в отношении всего текста мемуаров. В приложении воспроизводятся "Вместо предисловия" и "Введение" к "кучинской" редакции, замененные в "московской" редакции преамбулой "От автора". Объем настоящего издания, к сожалению, не позволяет поместить там же первоначальные редакции радикально переработанных мемуарных главок. Кроме того, в примечаниях приводятся связные фрагменты из основного текста "кучинской" редакции, изъятые при подготовке окончательного текста ряда главок, не подвергавшихся общей структурной переработке.

  В отличие от "На рубеже двух столетий", "Начало века" по выходе в свет не вызвало большого количества печатных откликов. В целом положительная и весьма умеренная по тону рецензия на книгу появилась в "Известиях" (1934, Š 50, 27 февраля); она подписана криптонимом К. Т. (К. Н. Бугаева, А. С. Петровский и Д. М. Пинес в своих материалах к библиографии Белого указывают, что ее автором был Н. И. Бухарин, тогда ответственный редактор "Известий"). Белый характеризуется в рецензии как "человек огромного своеобразия и очень крупного художественного дарования". "Основная идейная ось" мемуарных книг Белого, по убеждению автора отзыва, "глубоко ошибочна, несмотря на добрые намерения автора: ему хочется показать и доказать, что символизм, который на самом-то деле был "высшим" цветением новой буржуазной аристократии, играл роль антибуржуазного бунта "чудаков". "Но, - продолжает рецензент, - несмотря на этот основной порок идеологической схемы, автор дает чрезвычайно яркую картину культурной пустоты и никчемности того круга людей, которые считались воплощением культуры. К сожалению, книга весьма мало доступна для понимания современного, нового читателя. Белый применяет по преимуществу метод описания "внешнего поведения" изображаемых лиц, их "жестикуляции", а не их внутреннего идеологического багажа. Поэтому книга говорит многое лишь тем, кто знал сам описываемую среду. Характеристики некоторых персонажей, например 3. Гиппиус, Мережковского, В. Розанова, злы и блестящи в своей злости и меткости. (...) Контрреволюционная российская эмиграция завоет от этой книги. Видно, как Андрей Белый старался поймать основную мелодию современности и идти в ногу с нами. Но понять до конца новую эпоху и новый мир он так и не смог, несмотря на всю свою культурную широту и громадную художественную одаренность. Для историка "русской общественной мысли" и особенно историка русского искусства книга представляет значительный интерес".

  Рецензия на "Начало века" Л. И. Тимофеева ("Последняя книга А. Белого" - Художественная литература, 1934, Š 1, с. 12 - 14) по содержанию и оценкам во многом совпадала с отзывом "Известий": в ней обращалось внимание и на сложность книги для широкого читателя, и на "историческую ценность" мемуаров "главным образом в плане творческого анализа пути А. Белого", и тяготение автора "к чисто внешним и порой шаржированным зарисовкам". Указывая на "историческую ложность (...) неожиданнейшей трактовки символизма как "марксизма", Л. Тимофеев не удерживается в рамках корректного и уважительного тона, заданного "известинской" рецензией, и солидаризируется в своих резких оценках символизма как воплощения "творческой деградации и вырождения" "в эпоху загнивания капитализма" с "ценным предисловием Л. Каменева", предпосланным "Началу века".

  Список условных сокращений см. в первой книге мемуаров: Андрей Белый. На рубеже двух столетий.

  Подстрочные примечания в тексте принадлежат Белому.

  ОТ АВТОРА

  1 В автобиографическом письме к Р. В. Иванову-Разумнику от 1 - 3 марта 1927 г. Белый обозначает семилетие 1895 - 1901 гг. как "период выработки мировоззрения; первый этап творчества; эстетизм, символизм, буддизм; Шопенгауэр" (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18). Ср.: "С 1897 года начинается эпоха моего бурного литературного самоопределения; оно началось с самоопределения философского полгода ранее" (Почему я стал символистом, с. 25).

  2 Подразумевается Л. И. Поливанов. См.: "На рубеже двух столетий", гл. 3, примеч. 60.

  3 П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский в 1890-е годы были основными представителями и теоретиками "легального марксизма" в России.

  4 Некоторые опыты Белого в этом роде сохранились: тетради дневниковых заметок, главным образом на темы искусства, относящиеся к апрелю - маю 1899 г. (ГПБ, ф. 60, ед. хр. 10) и к маю - декабрю 1899 г. (ГБЛ, ф. 25, карт. 1, ед. хр. 5), эстетический фрагмент "Несколько слов о красоте" (1895; ГПБ, ф. 60, ед. хр. 16). См.: Лавров А. В. Юношеские дневниковые заметки Андрея Белого. - В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1979. Л., 1980, с. 116-121.

  5 См.: "На рубеже двух столетий", Введение, примеч. 15. В мемуарном очерке "Валерий Брюсов" Белый пишет о себе в старших классах гимназии: "Я знаю одну декадентскую строчку, которую произношу с сатирическим пафосом: "О, закрой свои бледные ноги". И тут мне рассказывают: эта строчка написана Брюсовым: нашим Врюсовым - Брюсовым-поливановцем. Я вспоминаю серьезное выражение лица мне знакомого восьмиклассника, лоб его и его одиночество; как-то не верится, чтобы был он нахалом, шутом, сумасшедшим. И я говорю себе: "Что-то не так" (Россия, 1925, Š 4(13), с. 264).

  6 К. Д. Бальмонт уехал из Москвы в Париж в новогоднюю ночь 1905 - 1906 г. Ему угрожало административное преследование за активную поддержку революционеров (в частности, в дни Московского вооруженного восстания) и за антиправительственные, антимонархические стихи; вернуться в Россию он смог только в 1913 г., когда была объявлена политическая амнистия в связи с 300-летием дома Романовых. В июне 1920 г. Бальмонт выехал из Советской России в годичную заграничную командировку, в марте 1921 г. перешел на положение политического эмигранта.

  7 Имеется в виду письмо Брюсова к Белому от 20 февраля 1905 г. См.: Литературное наследство, т. 85. Валерий Брюсов. М., 1976, с. 381-382.

  8 Конфликты Белого с Эллисом и Э. К. Метнером в середине 1910-х годов были вызваны главным образом различным отношением к антропософии Р. Штейнера: Белый был ее приверженцем и пропагандистом. Метнер не принимал учения Штейнера, Эл-лис, ранее Белого приобщившийся к антропософии, вскоре стал ее ниспровергателем.

  9 Статья Белого "Обломки миров. (О "Лирических драмах" А. Блока)" была впервые опубликована в журнале "Весы" (1908, Š 5, с. 65-68). См.: Арабески, с. 463-467.

  10 Над окончательной редакцией "четвертой симфонии" "Кубок метелей" (М., 1908) Белый работал в основном в 1906 - 1907 гг. В письме к Иванову-Разумнику от 1 - 3 марта 1927 г. он сообщает о ранних стадиях работы над этим произведением: "...летом 1902 года пишу первую редакцию 4-ой Симфонии и в том же 1902 - вторую редакцию, уже портящую первую. Считаю нормальной 4-ой Симфонией эти несуществующие первые две редакции (2-ую редакцию читал Соловьевым в 1902 году осенью) (...) не напечатанная, лежит года, перезревает в сознании; и потом уже в 1906 и 1907 годах изламывается 3-ьей и 4-ой редакцией в многослойный, пере-перемудреный "Кубок метелей"; да и понятно: позднейшая работа над "Кубком", работа из периода, разорвавшего все с эпохой "Симфоний": над этою эпохою (...) путь исканий вылился в 1902 году четырьмя "Симфониями", вышедшими в свет; последняя вышла гораздо позднее; и - в перекалеченном виде" (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18).

  11 Белый характеризует свои полемические статьи 1906 - 1908 гг., печатавшиеся главным образом в "Весах"; основным объектом критики в них была философско-эстети-ческая теория "мистического анархизма", выдвинутая Г. И. Чулковым.

  12 Неточно цитируется первое четверостишие стихотворения "Друзьям" (январь 1907 г.), вошедшего в книгу Белого "Пепел". См.: Стихотворения и поэмы, с. 249. Как пронзительно верная и прозорливая "эпитафия себе" это стихотворение воспринималось многими современниками Белого. В "Воспоминаниях об Андрее Белом" Н. И. Гаген-Торн свидетельствует, что незадолго до смерти Белый, перенеся в Коктебеле, как считали врачи, солнечный удар, говорил ей: "Но я так люблю солнышко (...) вот и перегрелся... Давно стихи мои могли оказаться пророческими: Умер от солнечных стрел... ("Andrey Bely. Centenary Papers". By Boris Christa. Amsterdam, 1980, p. 21). "Пророческими стихами" называет это четверостишие и В. Ф. Ходасевич в мемуарном очерке о Белом (Ходасевич В. Некрополь. Воспоминания. Bruxelles, 1939, с. 99).

  13 Коробочка - помещица из 1-го тома "Мертвых душ" Гоголя; экзекутор Яичница - персонаж комедии Гоголя "Женитьба" (1835).

  ГЛАВА ПЕРВАЯ. "АРГОНАВТЫ"

  1 В первоначальном варианте текста далее следовало:

  "В жизни моей было два лишь таких момента, разделенных вереницею лет; в них ножницы смыкались; переживался смысл казавшегося бессмыслицей; оно оказалось диссонансом, без которого заключительный аккорд не прозвучал бы с убедительной полнотой. Переживалось чувство, что еще предстоят бои за правду пути; но предстоящие эти бои в огляде лет подавались в тональности кажущихся побед над ними: эфемерные, облачные образования, смысл которых текуч!

  Его предстояло прочесть.

  Забегая вперед, переживал антитезу еще в изукрасах фантазии, облекающей фанфарами преодолений и то, чем предстояло

  болеть; воображением несся я к непременной победе. Но в мгновение, которому говорил: "Ты - прекрасно", подстерегали грехи романтики; сказка о рыбаке и рыбке повторялась со мною.

  Только в этих выражениях сумел бы я характеризовать тему книги, поданную в варьяциях встреч и событий; в ней описание некоего синтеза лет в дымке романтики, заставившей переоценить силы и остановить колесо лет" (ЦГАЛИ, ф, 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 19).

  2 Ср. более полную и подробную характеристику Белым 1901 года как ключевого и важнейшего в его биографии: "Главенствующие осознания этого года: 1) Откровение Софии, 2) Духа Иоанновой, белой зари, 3) осознание, что "уже - заря", 4) ожидание Денницы; кроме того: завязываются в этот год встречи с рядом людей, глубоко влиявших на меня около десятилетия и более (...) В этом же году складываются основные ноты моего творчества; и самое крещение меня моим псевдонимом "Андрей Белый" происходит в этом году; отсюда, из этого года, протягиваются нити, складывающие мое будущее (...) 1901 год отрезывает меня от моего теневого отрочества и юности; и предо мной открывается перспектива шумных лет; в этот же год я осознаю впервые отчетливо, что мой путь - не путь науки и что естественный факультет - лишь случайная веха моего развития. Этот год есть год моего совершеннолетия: мне - 21 год" (Материал к биографии, л. 16).

  3 Ср. характеристику этого периода в письме Белого к Иванову-Разумнику от 1 - 3 марта 1927 г.: "В первом полугодии 1901 года завершение как бы всей эпохи апокалиптической в теме "Софии" 1) опознанной чрез посредство философии и поэзии Вл. Соловьева, 2) жизненно (см. "Первое свидание"), 3) творчески ("2-ая Симфония") (...)" (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18).

  4 В первоначальном варианте текста далее следовало: "Бывают биографии без падений и взлетов; бывают обратные: это - мой случай; взлет - 1901 год; то, что отпраздновал юноша на рубеже нового века, в годах стало размышлениями о поступках, обнимающих семилетие.

  До 1901 года изживаю я декадентское подполье; и открываю форточки в пессимизм; подполье вырыто гимназистом; в нем я забаррикадировался; баррикады мешают непритязательному общению: с родителями и друзьями" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 20).

  5 П. Я. - псевдоним, под которым Поэт и революционер-народоволец П. Ф. Якубович публиковал в 1880 - 1900-е годы свои стихотворения в журналах и отдельными изданиями. "Три смерти" - лирическая драма А. Н. Майкова (1851).

  6 "Споры с отцом и дядей за новое искусство" Белый относит к октябрю 1902 г. (Ракурс к дневнику, л. 15 об.).

  7 Адольф Цейзинг, немецкий поэт и философ, автор работ по математической эстетике, в 1854 г. выступил с обоснованием закона пропорционального деления: если целое приходится делить на неравные, по объему и значению, части, то эстетическое впечатление возникает в том случае, когда меньшая часть деления относится к большей как большая относится к целому; этот закон, по мнению Цейзинга, был известен в древности под именем "золотого сечения".

  8 С рефератом "О формах искусства" Белый выступал в студенческом филологическом обществе в ноябре 1902 г. (чтение было разделено на два вечера). Реферат лег в основу статьи Белого "Формы искусства" (Мир искусства, 1902, Š 12, с. 343 - 361; подпись: Борис Бугаев).

  9 В первоначальном варианте текста далее следовало: "Она, черт дери, - спец по искусству; отцу нравится мой союз с Гончаровой: работала у Рише, знакома с Бутру; полезно у ней учиться; правда, теперь теософка она; но не может же, черт дери, "теософия" отнять образованность" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 22).

  10 "Tertia vigilia. Книга новых стихов. 1897 - 1900" (М., Скорпион, 1900) В. Брюсова вышла в свет во второй половине октября 1900 г.

  11 С небольшими неточностями цитируется стихотворение Брюсова "Ассаргадон. Ассирийская надпись" (1897), вошедшее в "Tertia vigilia". См.: Брюсов В. Собр. соч. в 7-ми томах, т. 1. М., 1973, с. 144.

  12 Немецкий египтолог Георг Эберс является автором романов, посвященных истории Древнего Египта ("Дочь фараона", 1864; "Уарда", 1877 - 1881), а также романов из римской и средневековой немецкой истории.

  13 "Смерть богов (Юлиан Отступник)" (1895; первоначальное заглавие - "Отверженный (Юлиан Отступник)") - роман Д. С. Мережковского о римском императоре Юлиане, являющийся первой частью исторической трилогии "Христос и Антихрист".

  14 Лето 1902 г., проведенное в имении Серебряный Колодезь.

  15 Персеиды - метеорный поток с радиантом в созвездии Персея, ежегодно наблюдаемый визуально в августе. Слова Н. В. Бугаева о Персеидах непосредственно отразились в 3-й "симфонии" Белого "Возврат" (М., 1905, с. 115 - 116):

  "Вскинули головы. Орлов говорил: "Это летят Персеиды. В бешеном полете своем не боятся пространств".

  "Они летят все вперед... далеко за Нептун, в темных объятиях пространственности"...

  "Им чужд страх, и они все одолеют полетом... Сегодня улечу я, а завтра - вы, - и не нужно бояться: мы встретимся"...

  Они долго следили за полетом Персеид. То тут, то там показывались золотые, низвергающиеся точки. И гасли.

  Орлов шептал: "Милые мои, поклонитесь Нептуну".

  16 В первоначальном варианте текста далее следовало: "поставили новый крест; на нем висел венок фарфоровых незабудок.

  Вспомнилось, как со вздохами, таимыми от меня, он расстался с мыслью видеть меня ученым, удивляясь вниманью, которое мне оказывал Мережковский; он уже понимал, что чего-то не понимает" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 25).

  17 В первоначальном варианте текста далее следовало: "Мать верила моему музыкальному слуху и следовала за моим увлечением - Григом и Вагнером; но не переносила мысли, что я сочиняю мелодии.

  Думается, что тут - дух противоречия; ее протест обрезал крылья; "композитор" догаснул в подполье: к 1902 году; раз, застигнутый соседкой" - и т. д. (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 26-27).

  18 Белый подразумевает свою "мистериальную" влюбленность в М. К. Морозову, оказавшую в 1901 г. огромное воздействие на все его мироощущение: "...весь этот год для меня окрашен первой глубокой, мистическою, единственной своего рода любовью к М. К. М. (...) М. К. М. в иные минуты являлася для меня лишь иконою, символом лика Той, от Которой до меня долетали веянья" (Материал к биографии, л. 16). О феврале 1901 г. Белый вспоминает: "...моя встреча глазами с М. К. М. на симфоническом концерте во время исполнения бетховенской Симфонии; и отсюда мгновенный вихрь переживаний, мной описанный в поэме "Первое свидание". С той поры совершенно конкретно открывается мне: все учение о Софии Премудрости Вл. Соловьева, весь цикл его стихов к Ней; и моя глубокая и чистая любовь к М. К. М., с которой я даже не знаком и которую я вижу издали на симфонических концертах, становится символом сверхчеловеческих отношений (...)" (там ж е, л. 17 - 17 об.).

  19 Суламифь (Суламита) - имя возлюбленной царя Соломона, к которой обращена библейская Книга Песни Песней Соломона.

  20 "Арсенъевская гимназистка" - Мария Дмитриевна Шепелева (о ее отношениях с С. Соловьевым см.: Литературное наследство, т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования, кн. 1. М., 1980, с. 332 - 333). Ср. воспоминания Белого о 1901 годе: "Для С. М. Соловьева этот год был (...) тоже годом первой, глубокой, мистической любви к М. Д. Ш." (Материал к биографии, л. 16).

  21 В первоначальном варианте текста далее следовало: "Переживания не были "гнилы"; "гнилы" - многие последовавшие "реальности", вроде хотя бы... запоев Блока, ироника, "испытанного остряка", описывавшего, как в пачке "кредиток" был "любовный напиток" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 29).

  22 Знаменитый венгерский дирижер Артур Никиш впервые гастролировал в Москве в 1899 г.; американская певица Мария ван Зандт приезжала на гастроли в Россию многократно (впервые - в 1885 г.). В статье "Маска" (1904) Белый, давая литературный портрет Никита, сообщает, что присутствовал на его репетициях (Арабески, с. 134 - 137). Вспоминая о 1901 годе, Белый отмечает: "В этом же году для меня полоса увлечения Ни-кишем, которым я увлекался и раньше; но теперь Никиш меня все более и более увлекает" (Материал к биографии, л. 27).

  23 Вероятно, имеется в виду адвокат И. А. Кистяковский.

  24 Перипатетики - ученики и последователи Аристотеля (перипатетическая философская школа в Афинах). Белый обыгрывает происхождение названия школы (от г р е ч. peripateo - прохаживаюсь): Аристотель во время чтения лекций прогуливался в Ликее со своими слушателями.

  25 Стихотворения А. А. Курсинского в коллективном сборнике стихотворений "Книга раздумий" (СПб., 1899) напечатаны не были; помимо трех названных Белым авторов в нем были представлены стихотворения Ив. Коневского.

  26 В первоначальном варианте текста далее следовало: "Брюсов дернул бровями, изображая постановку точки над "и": я более интересовался Мережковским и Блоком, чем Брюсовым и Бальмонтом; моя недостаточная близость к "Скорпиону" раздражала Брюсова; раздражение высказал он в формах преувеличенной корректности; в те дни был преувеличенно вежлив со мною" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 32).

  27 Подразумевается финальная символическая сцена драмы Г. Ибсена "Строитель Сольнес" (1892): архитектор Сольнес восходит на башню воздвигаемого по его проекту здания, падает вниз и гибнет.

  28 Кружок Н. В. Станкевича - московское идейно-литературное объединение 1830-х годов, в которое входили многие видные литераторы и общественные деятели России (Т. Н. Грановский, В. Г. Белинский, В. П. Боткин, Я. М. Неверов, И. П. Клюш-ников, В. И. Красов, К. С. Аксаков, М. А. Бакунин и др.).

  В первоначальном варианте текста далее следовало: "я запрыгивал и в лексикон Хлебникова; посягал на "за-умъ", не вылезал с ней в большой свет; жалею: несколько заумных словечек выскочили в разговоре с Блоком, при матери Блока, тетушке Блока, супруге Блока и других; они породили сумбур вплоть до обвинений меня, что я-де вижу двуногую идею и розовый капот принимаю за... зарю.

  На пляже уместны трусики; в гостиной "Бекетовых" надо блюсти себя.

  Об этом ниже.

  В обществе Петровского, Владимирова и даже С. Л. Иванова я упражнялся в придумывании слов, подобных слову "козловак" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 33).

  30 В списке "Кружки лиц, в которых мне приходилось бывать и работать", Белый фиксирует: "Кружок "Арго": вынашивались идеи символизма. В эпоху от 1903 до 1906 бывали, между прочим, насколько помню: А. С. Петровский, С. М. Соловьев, Л. Л. Кобылинский (Эллис), М. И. Сизов, Н. И. Сизов, Н. К. Метнер (композитор), Э. К. Метнер (писатель), Н. П. Киселев, В. В. Владимиров, А. П. Печковский, А. С. Челищев, П. Н. Батюшков, М. А. Эртель. Эти лица в период 1903 - 1905 составляли ядро "аргонавтов" <...>" (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 100, л. 157 об. - 158).

  31 В Мюнхене Белый жил и общался с В. В. Владимировым в ноябре 1906 г.

  32 Журнал "The Studio" выходил в Лондоне с 1893 г. "Blatter fur die Kunst" - основанный Стефаном Георге и издававшийся в Берлине с 1892 г. Карлом Аугустом Клейном орган поэтического кружка Георге.

  33 Интерес к этому философу-мистику надолго сохранился в среде "аргонавтов". Позднее в издательстве "Мусагет" была выпущена в свет книга: Рэйсбрук Удивительный. Одеяние духовного брака. Перевод Михаила Сизова. М., 1910.

  34 Начало сближения Белого с Эллисом относится к осени 1901 г. Ср.: "Душою кружка - толкачом-агитатором, пропагандистом был Эллис; я был идеологом" (Эпопея, I, с. 178). О формировании кружка "аргонавтов" см.: Лавров А. В. Мифотворчество "аргонавтов". - В кн.: Миф - фольклор - литература. Л., 1978, с. 137-141.

  35 Имеется в виду книга В. В. Розанова "Легенда о великом инквизиторе" Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария" (СПб., 1894).

  36 В первоначальном варианте текста далее следовало: "от него доставалось и Батюшкову, и Эртелю; не забуду: на мое восЧ кресенье зашла случайно известная А. Н. Шмидт, автор "Tpe-i тъего Завета", - парадокс судьбы в виде революционно настроенной сотрудницы "Нижегородского листка", вообразившей себя предметом мистической поэзии Владимира Соловьева и ужаснувшая последнего, семью его, всех друзей семьи (меня в том числе); помню, как А. С. над нею развил пантомиму жестов. Он мог быть зол" - и т. д. (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 30, л. 38).

  37 Черты личности А. С. Челищева и характер его отношений с Белым отчасти раскрываются в его стихотворном экспромте, обращенном к Белому и датированном 8 апреля 1904 г. (ГБЛ, ф. 25, карт. 25, ед. хр. 6):

  О, если б знали Вы, мой дорогой Борис,

  Как я жалел, что отлучился

  В тот вечер из дому. Поверьте,